Авантюрин
Часть 2
***
Ночи созданы для больных людей, которым сон до фонаря – дай бы вдоволь романтики, да любви – скакать им козликами от счастья и песни петь. А любовь дело серьёзное и не благодарное: приходится мучиться, выдумывать глупые поводы, оправдывать себя перед чьим-то лицом, но прежде всего перед самим собой. И просыпается ненависть, до этого момента спящая. Ненависть к самому себе, отвращение поступков и действий. Всякая мысль заведомо противная. Каждый шаг теперь отмеряется с умом, и делается аккуратно, словно гуляешь по минному полю.
Троль плевал на эти устои. Он одичалой собакой мчался в гаражи той ночью, когда решил покончить с этим раз и навсегда. Покончить с любовью, которой, может быть, и нет вовсе. Он и сам не мог объяснить, откуда берётся это странное чувство, не свойственное многим окружающим, но ему настолько доступное, что свершаются безумства. Страстные фантазии в туалете, на корточках, с закрытыми глазами… Потом одиночество за закрытой дверью канцелярии, где уже другие фантазии и другие мотивы. Горячая кружка кофе в руках, какая-то дребедень играет из колонок и туча мыслей, витающие над головой. И об одном, всё об одном… Где и как? Почему настолько зыбко, что, кажется, вот-вот и сорвётся?
Троль не хотел, какой-то мифической взаимности, потому что был уверен в своём безумстве – с таким, как он ни одна собака не свяжется. Но Олег должен понять, должен его почувствовать, и если в нём есть хоть зерно здравомыслия, он отвернётся от Троля и уже никогда с ним не заговорит. Но Тролю станет легче, от того, что теперь он не один несёт на себе этот груз.
И потому он бежал. Нёсся по умирающему снегу, отдающему душу и последний холод воде, чтобы та унесла всё за собой и отдала, когда-нибудь небу. Бежал без единого страха, налегке, не думая ни о чём. Ему хотелось вбежать и, не дав Олегу сказать и слово, признаться. Он поймёт, он поверит. Самонадеянно, Троль ручался за доброту сержанта.
А в гараже стояла пустота: техники не было. Ему наврали, нагло наврали… Олег не готовился к сезонке – даже не думал о ней. Он сидел на перевёрнутом ведре, положив голову на колени, и дремал. Из магнитофона играла армейская песня, что-то там про девушку на вокзале и солдата, уезжающего воевать. Глупая лирика, Троль её не переваривал, а кругом только это и пели. Солдатне нравится, когда их жалеют, хвалят или боготворят – так легче дожидаться дня до дембеля. А Тролю нравились другие песни, и о доме он думал только первые полчаса после подъёма. Дальше начинались заботы и очередная прогулка по «минному полю».
Олег сопел. Изо рта текла густая слюна и каждый мускул на его лице, даже во сне, был напряжён. На ведре он смотрелся смешно: могучая гора восседает на комочке. Троль подошёл аккуратно, чтобы не спугнуть. Можно было подшутить над сержантом, прокричать «Рота подъём!», но Тролю хотелось другого, чего он сам ужасно боялся. Но мысль о поцелуе сводила его с ума. Так он всё поймёт сразу, но, увы, не оценит. Поцелуй испугает Олега, даже если тот пьяный в стельку.
- Эй! Проснись!
Олег натужно простонал. Не в силах поднять голову, он мотнул ей вперёд и, не удержавшись, упал с ведра на холодный бетон.
В отчаянье Троль схватился за голову: ему вдруг показалось, что это самый удачный момент. Момент перейти к действиям. Он так долго ждал и теперь, что сейчас протяни только руку и цель достигнута – в таком состояние Олег ничего не почувствует. А хочется лишь поцелуя – понять, что это такое, когда целуешься с другим мужчиной. Сладок ли он? Терпок ли? Троль уже не помнил, когда в последний раз целовался. Наверное, в прошлой жизни.
Это не сложно.
Делай раз. Встаёшь на колени – очень медленно, чтобы ни один шорох, ни одно резкое движение не помешало сделать это. Пробуждение Олега чревато последствиями.
Делай два. Ещё раз всё обдумав и взвесив (если ты сочок, то тебе не стоит!), подползаешь к нему, так же аккуратно и тихо. Не думаешь ни о чём, кроме его губ. Тролю было немного жалко того, что Олег ничего не почувствует. Даже через позор и боль, но ему бы хотелось знать, что думает Олег обо всём этом.
Делай три. Наклоняешься ниже, чувствуя его дыхание. Тебя завораживает запах и тепло. Не хочется останавливаться. Просто опускаешься ниже, пока твои губы не соприкоснуться с его. Целуешь нежно, словно раритетный китайский фарфор. Кажется, что ещё миг и поплывёшь вместе с грязным весенним снегом.
Делай четыре. Отпускаешь его и встаёшь. Всё закончено. Закончено для него. А тебе ещё думать и думать, карать себя в содеянном.
***
Встаёшь ночью, когда всё спит. В холодном поту и в изнеможение. Тебе снился поцелуй: зеркальное отображение того, что было когда-то. И тепло разливается по венам. Ты чувствуешь его. Ты можешь слышать, как течёт кровь, как она перемещает тепло. Ты даже чувствуешь, как тепло окутывает твоё сердце.
Опускаешь голову на сырую подушку. В мыслях одно – вернуться в сон. Пусть будет то, что было. Не останавливайте тепло. Не убивайте… Но реальный мир жесток. Ты с грустью понимаешь, что это всего лишь сон, и никакого другого поцелуя, кроме того, в гараже, не было. Вспоминаешь последний день, когда видел его, провожая в командировку.
- Я вернусь к твоему дембелю, - сказал он и это было последнее, что ты от него слышал.
И рука повторяет резкое движение: не заметно, пока обнимал его за ГАЗоном, ты успел вложить в карман его кителя записку с адресом и телефоном, повторяя про себя «Только приди! Приди хоть в гости!».
Закрываешь глаза. Сердце уже успокоилось и не колотится в бешенстве.
В комнате ночь, за окном темнота. Но, закрыв глаза, ты видишь тот майский день. Солнце режет и печёт. На твоих глазах он садится в ГАЗон и уезжает с остальной колонной. Ты помнишь даже резкий голос по рации:
- Ленточка из десяти коробочек выехала!
Ленточка из десяти коробочек…
А потом садишься на бордюр, не веря, что ещё увидишь его. Этого не произойдёт. Твой срок выйдет через месяц и ворота полка откроются перед тобой. И ты уйдёшь, унося с собой свой грех, свои бестолковые воспоминания, и свои сомнения.
Бежишь в роту, вытирая рукавом слёзы. Марата нет – ушёл домой. В роте только дежурный и дневальные. У тебя полно бумажной работы и ты спешишь её выполнить.
Открываешь глаза. Снова темнота и тени на потолке. Во двор заехала машина, озарив мёртвым светом всё вокруг. Уже не закрывая глаз, ты мысленно видишь казарму, её расположение. В тебе кипит злость и обида. Он ничего не узнал, а значит всё без толку. Ты, как и прежде, продолжаешь один нести на себе эту ношу.
Дежурный останавливает тебя и улыбается. Ты помнишь его слова:
- Чая хочешь?
Не отказываешь – это то, что нужно: покурить и расслабиться.
Дежурный оставляет за себя дневального, передаёт ему значок, и вы оба уходите в туалет. Рота вернётся через час и тебя успеет отпустить.
Из туалета открывается хороший вид на плац – ещё пару минут назад вы стояли там, вдвоём, и он обнимал тебя на прощание, как друга, говорил, что успеет, что вернётся. Тебя злит всё, но, вспоминая о записке, ты немного успокаиваешься – всё-таки есть надежда. И ты бессмысленно будешь верить в неё, молиться ей и вспоминать этот день. Тебе будет казаться, что кто-то стучится в дверь и это непременно он.
- Держи, - ты помнишь, как дежурный скрутил косяк и предложил тебе взорвать.
- Нормальный?
- Отличнейший!
Делаешь затяжку и задерживаешь дыхание.
Передаёшь косяк.
Делаешь пару шагов назад и чувствуешь, как немеют ноги. Садишься на холодный кафель и выдыхаешь.
Ленточка из десяти коробочек… Дорога в никуда. Командировка, которой не суждено закончится.
Откидываешься назад, растянувшись на кафеле. Испуганный дежурный бегает вокруг тебя, что-то кричит, пытается поднять. Но ты уже не здесь. Ты уходишь. Перед глазами открывающиеся ворота полка, а за ними никого. Сказок не бывает. И этот груз нести только тебе. До конца дней!
Назад<< Зелёный рассказ (Осколки: Лирическое отступление) - Красный рассказ. Ализарин >>Вперёд
Dary (15-го, 25 лет)
