Зелёный рассказ
Фельдграу
Эпизод 3
Русский человек любит халяву. А больше всего её любит Гриха.
- Нам нужно на Привоз. Вчера, пока ты кайф ловил в джунглях, я нарыл мобилу. Теперь нужно сплавить, - он полон идей сейчас, но с утра ему чего-то не хватает.
Я сбросил сумку у Грихи дома и теперь иду налегке: ветер обдувает моё тело, забираясь под футболку – я чувствую, как по телу разливается долгожданная свобода. Сегодня я буду делать то, что захочу, и мне не придётся париться угрызениями совести, что старуха дома меня ждёт. Туда я уже не вернусь и точка.
- Ты, гавно, почему меня вчера бросил? Я мог копыта отбросить на сто процентов!
Гриха обнимает меня за плечи, и мы продолжаем идти, как педики.
- Если бы я увидел, что тебе в натуре плохо, братан, я бы тебя на руках домой понёс. Отвечаю! Но тебе было так хорошо от этой шняги, что я даже позавидовал.
- Вот именно – шняги! – отвечаю я и отдаляюсь. – Не суйся больше к Гитлеру, у него испорченный товар.
Утром в пятницу на Привозе всегда много народа и есть чем поживиться: хачики толкают тут ворованные телефоны, плееры, игровые приставки и другую дребедень. Бабушки с огромными сумками на колясках, прорываясь сквозь густую толпу, выкрикивают, что-то типа: «Пирожки с картошкой и мясом! Самса! Учпучмак!»; кто-то покупает у них, доставая из карманов мелочь – она сыплется из рук и звенит, падая на бетон; разрисованные стены Привоза из металлических листов и шифера, построенных на от***ись, как и все в этой чертовой стране, служат коронным местом торговцев-эмигрантов, приехавших из своих нищих республик – они упираются о стены, задрав одну ногу, а вторую чуть согнув; и в таком положение стоят тут целыми днями, разговаривая на черных своих языках, потирая бородку или перебирая в руках четки. И весь этот микрокосмос – от покупателей-малолеток, интересующихся прибамбасами по дешёвке до горбатых бабушек, что продают домашний фастфуд из просроченных сосисок – весь этот хаос, рождённый нами и есть то самое обыденное счастье, за которым прячется сотня истощённых душ со своими мечтами. Мечта ведёт нас сюда, и она же стирает здесь в порошок.
- Кому ты собрался толкать здесь? – из-за гула мне приходится почти кричать.
- У меня есть свой человек, - так же громко отвечает Гриха. – У него отличная скорость и отдаёт он её почти даром.
- Ты уже пробовал?
- Конечно, чувак! Отменная вещь! Сегодня ты увидишь космос – это я тебе обещаю!
- Не верю, - после вчерашних событий я скептически отношусь к подобному роду идеям.
- Это я тебе говорю – Гришка-всезнающий и всепробующий!
Мы подходим к пластиковой будке, похожей на уличный туалет, только раза в три шире. Гриха достаёт телефон – на вид совсем новый – и мы заходим. Пахнет тут дешёвым острым одеколоном вперемешку с табачным дымом. Едкое облако повисло над головами, разъедая слизистую: глаза слезятся от дыма.
За прилавком, выстроенным из деталей совковской мебели, стоит хачик: ухоженный и не похожий на тех, что торгуют по соседству; руки его накачены и загорелы, под футболкой прячется упругое мускулистое тело. Оцениваю его лицо – дагестанец или чеченец. Активно размахивая руками и жестикулируя, на плохом русском, он пытается объяснить что-то белокурой девице с большой грудью. Та, непонимающе смотрит на него и, кажется, злится.
- Я тебе ещё раз говорю, да – это дерьмо я брать не буду! – сумел разобрать я слова хачика.
- Сука! – девка вырывает из рук продавца телефон и уходит.
- Слющай, ти! – протягивает хачик и заканчивает речь уже на своем языке.
- Здорово, Ача! – Гриха жмёт ему руку и выкладывает на прилавок «свою» мобилу. – Глянь, а! Хороший телефон.
Чеченец смотрит на меня, как на пограничника: с недоверием и осторожностью.
- Кто это? – спрашивает он затем Гриху, кивая в мою сторону.
- Свой чувак! – подтверждает друг.
Всё остальное время, пока они разглядывают телефон и торгуются, я их не слышу. Стою в этом дыму, глядя исподлобья на Ачу: меня привлекают его руки – такие красивые и мощные; не понимаю, что на меня находит, но картинка сама выстраивается в голове: я хочу прикоснуться к его рукам и почувствовать их упругость, их невероятную мощь. Мышцы играют с каждым движением чеченца и с каждой секундой мне сложнее устоять. Ловлю себя на мысли, что не было бы здесь Грихи, я бы предложил чеченцу сделку. Не очень правильную и, чёрт возьми, бредовую. И одновременно думаю о силе Привоза – у хачиков есть всё, чтобы победить нас: деньги, наркотики, ум, выносливость, смелость. Но почему они здесь? Почему сидят, как будто в засаде, и продают ворованное барахло? Почему?
- Я возьму твой телефон за один грамм, - эти слова возвращают меня назад в будку. – Не больше.
- Давай, - легко соглашается Гриха. – Только мы сначала должны попробовать товар.
Хачик смотрит сначала на меня, потом на Гриху… потом снова на меня… У него не хороший взгляд – зловещий.
- Ти, - в итоге говорит он мне. – Закрой дверь!
Он начертил на прилавке полосу и разделил её на две: одну убрал я, свернув десятку в трубочку… следом за мной Гриха. Ноздри зажгло, словно в них залили бензин. Главное теперь не схаркивать, а глотать в себя.
- Хорошо! – бодро произнёс Гриха, ударяя кулаком по прилавку.
Дурь попалась отменной: меня вставляет в первую же минуту. Почти сразу чувствую, как просыпается скорость, и назад с Привоза мы почти летим. По пути обсуждаем сегодняшний вечер и кого позовём на вечеринку.
- У нас целый пакет этой скорости, - радуется кореш. – Только давай это останется между нами: не хочу, чтобы лишние рты поживились за наш счёт. Сам знаешь – чаек сейчас много.
Я киваю. Мне так хорошо, что, кажется, весь город слышит мои мысли и отвечать бессмысленно. По крайней мере, Гриха точно делает это, хотя и без того прекрасно знает о чём я думаю.
- Кобра может припереться со своим щенком, и вся её банда.
- Пусть, - отмахиваюсь я. Мне плевать.
Вечером я вижу рыжие волосы… ярко рыжие, словно облитые краской. Меня уже отпускает, но сам факт, что «скорость» продержала до вечера – удивляет. На отходниках я почти не волнуюсь, что Кобра мне что-то скажет или кинет очередную претензию. Она сто пудово не помнит меня с утра, потому что была пьяна – теперь же выглядит очень бодро: смеется, сука; в одной руке бутылка тёмного пива, в другой сигарета. Стараюсь держаться от неё подальше.
Дом Грихи – без перегородок и стен – может вместить в себя полрайона. Мы уже экспериментировали как-то и было круто: собралась всякая шпана, но погудели мы отменно. Сейчас же позвали минимум народа: Кобра со своей свитой расположилась вокруг стола – принесли водку и много всякой закуски. Они вечно бухают и не знают других вариантов замечательного отдыха. Хотя пару раз я видел расширенные зрачки Кобры, видимо и она не против швырнуться, когда есть чем; Грихина соседка и её парень с длинными не мытыми патлами, от которого постоянно воняет бензином – в руках у них по пиву и они счастливы; ну и как же без малолеток (Гриха их просто обожает) – они ворвались без стука, как будто к себе домой, и попадали на драный диван. Их вид напоминает мне ободранных кошек: рваные джинсы, рваные топики на пару размеров меньше, чтобы грудь вываливалась (сладкие такие, что даже у меня потекла слюна); волосы малолетки не собирали, обычно просто распускали, но когда их начинают трахать, то у каждой в кармане оказывается заколка или тонкая резинка для денег.
- На этот раз без разрушений, - предупредил всех Гриха. Он негромко врубил мафон и уселся рядышком с Никой – малолетка давно была к нему неравнодушна и он периодически трахал её, не ограничиваясь банальной уже для всех позой «шестьдесят девять».
Я же сижу в одиночестве, в дальнем углу, стараюсь не выделяться, и курю. Чувствую, что пора зарядится, но пакет у Грихи, и просить его перед всеми палевно. Его ещё прёт старая дрянь: он всегда был выносливее меня, а потому я постоянно ожидаю, пока и ему станет хреново.
Спустя время компания становится шумной и не такой разрозненной. Покидав на пол старое тряпьё и подушки и усевшись в тесный круг, она пьёт и курит, ржёт и наслаждается вечером.
- Вчера к нам привезли хороший экземпляр, - заинтриговал всех Гуня, - девушка лет двадцати пяти вот с такими буферами. Стройная, красивая. В общем, я пожалел, что не был с ней знаком. Ну, в холодильник её засунул и ушёл на обед, - Гуня работал в морге – ужасная работа, но деньги он получает не плохие. Однако, психика его после этого пошатнулась. Вспоминаю, как на моих глазах он до смерти забил своего соседа, который водил домой мальчиков до пятнадцати лет. Кобра после этого его приметила и взяла под свое крыло.
- А, что же ты её не трахнул прямо там? – спрашивает Гриха. Малолетка виснет у него на шее и ласкает его ухо языком.
- Я извращенец что ли? – вполне серьёзно реагирует Гуня. – Вздрочнул в столовском туалете – успокоил нервишки свои, так сказать.
И все снова заливаются смехом.
Потом в дом заходит Хруст – я удивлён его визиту и даже интересно, как он поведёт себя. Но случается то, что удивляет меня в сто раз сильнее: он улыбается и здоровается с каждым, обходя наш круг по часовой стрелке, а потом, когда последней оказывается Кобра, садится с ней рядом и начинает страстно целовать – так, что всем видны их языки. Кобра целуется, закрыв глаза, когда Хруст смотрит ей в упор, как будто пытается просверлить во лбу отверстие и забить туда чёртов гвоздь. Они эротично трутся друг об друга – Хруст запускает руку ей под блузку и начинает ласкать груди. Разговоры в этот момент не прекращаются и, кажется, только я один наблюдаю, за любовной стрелкой Кобры и Хруста. Странно, учитывая, что утром эта парочка не хило повздорила.
Устав от трёпа и душной комнаты, я выхожу во двор: нервы мои не выдержали всего этого бреда, а Гриха так и не спешит намекнуть мне, что пора зарядиться.
Я иду на задний двор, где когда-то паслись утки и стоял сарай. Теперь на этом месте дровяник, зарастающий сорняком. Странный пейзаж: вроде бы деревенский, обычный, даже навозом попахивает; но стоит посмотреть за забор, где совсем рядом, за шоссе, открываются новостройки и жилые районы из красного кирпича – и пейзаж меняется.
Сажусь на скамейку, опираясь о стену, и достаю из кармана джинс пакет со Спайсом. В прошлый раз мы превысили дозу, теперь нужно хапнуть поменьше. Значительно меньше. Забиваю курительную трубку и поджигаю: дым дерёт горло и этот момент нужно перетерпеть. Зато кости перестают ныть моментально, и что-то внутри резко меняется. Откидываю голову назад и выдыхаю. Всё. Больше не стоит.
Вижу небо, оно розовое на закате и чистое, очень тёплое, совсем летнее. И птицы высоко надо мной куда-то летят не спеша, поют песни на своём, о своём… Я вижу это небо и оно мне чертовски нравится.
Такое же небо я видел пару раз в армии, и, глядя на него, мне хотелось домой. Теперь же я дома и небо тянет меня обратно в армию.
- Ты думаешь, я тебя жду? Думаешь, я надеюсь на встречу? Тогда где ты, е**ный сержант! Я устал ждать. Неужели непонятно? Хотя нет, ты всё прекрасно понимаешь, просто боишься. Ты всегда был трусом в моих глазах. Всегда.
Я закрываю глаза и вижу сон…
Я стоял в поле. Свинцовое небо надо мной, некогда тёплое и нежное, теперь грозит упасть на плечи и убить. Дует холодный осенний ветер: поле черно, как ночь – оно мёртвое и бесплодное; здесь никогда не созревала рож и не цвел подсолнух. И я стоял посреди него – то ли уже мертвый, то ли ещё живой. Одно знал точно – я бывал здесь.
Проселочная дорога разрезала поле, как рана или ссадина: по ней я шёл не зная куда, глядя в небо с осторожностью: тучи плыли так быстро и низко, что я слышал их движение и гул ветра, спускающегося вихрями в поле. Я зачерпывал ботинками чёрную землю, и она пылью разлеталась вокруг, а ветер подхватывал это и уносил за собой.
Впереди я видел лес, но до него было так далеко, что я не надеялся дойти. И только одно дерево, уже старое и голое: без листвы и почек, голые ветви и больше ничего – стояло у меня на пути. И я остановился рядом.
- Ты совсем иссяк, - говорило мне дерево и я не смел ему отвечать. – Я не слышу твоего сердца, хотя когда-то я знало, как оно бьётся. Меня посадили здесь очень давно и я провело много бесконечных дней в ожидании. Ты же знаешь, деревья не умеют ходить. А потому, мне оставалось ждать пока кто-то сам придёт ко мне. И вот этот день наступил.
Дерево попыталось взять меня, но, испугавшись, я отскочил в сторону и покатился вниз с дороги. Упал в сухую траву и видел небо.
- Вставай, Максим! – вновь обратилось ко мне дерево. – Я больше тебя не обижу.
Женщина смотрела на меня: взгляд у неё был недобрым, но что-то в ней внушало доверие. Она подала руку и я поднялся на ноги. Мы стояли под деревом и смотрели друг на друга. Она странно выглядела, в черном плаще, и сочеталась со всем вокруг. Даже со мной.
А потом из-за дерева показался белокурый улыбающийся юноша, в таком же плаще – он подошёл к женщине и спрятался за её спиной, как будто чего-то опасаясь. Лицо его было знакомо мне, даже очень, как и всё вокруг. Я точно знал, что бывал здесь, и на сто процентов был уверен, что уже видел этого парня.
- Вы кто? – спросил я.
- Госпожа, госпожа, - засуетился белокурый юноша – ветер играл у него в волосах.
- Марк! – женщина обернулась к своему слуге. – Как ты думаешь, кто перед нами?
- Не знаю, госпожа!
- Кто вы? – повторил я, теряя терпение. Небо становилось ниже и свинцовые тучи уже касались голой кроны древа.
- Я Хранительница Теней, - ответила женщина и театрально развела руками. Чёрные полы плаща угрожающе зашуршали. – Моё царство в лесу, вон там, куда ведёт эта дорога.
«Теперь всё понятно. Я умер!», - подумал я и ничего не изменилось. Мне было не грустно, не печально. Как будто всё так и должно быть. Одно радовало, что умирая, я совсем не чувствовал боли.
- Дерево хотело меня убить! Его нужно срубить или сжечь. И вообще, почему оно разговаривает?
- Госпожа! – взвыл Марк, высовываясь из-за спины женщины и глядя на меня зло. – Госпожа! Что он говорит!
Хранительница Теней успокоила юношу, погладив его белокурые волосы. Сама она была темна: волосы, не длинные, были аккуратно прилизаны и блестели.
- Не обращай на него внимания, - сказала мне потом женщина, - Марк просто очень любит это дерево.
- А оно не пыталось его убить? – спрашиваю я следом.
- Оно не убивает, - вмешался Марк. – Ему одиноко здесь, вдали от леса.
И взгляд его устремился вдаль, туда, где ровной голубой полоской, виднелся лес: взгляд завораживал – Марк смотрел с небывалой тоской, как будто сам страдал одиночеством, а не болел за дерево. И женщина смотрела тоже, но обычным взглядом – тем, что смотрел туда я.
- Значит, я умер?
Хранительница Теней улыбнулась. Казалось, что она насмехается надо мной.
- Ты самый живой из всех тех, кто здесь есть. Но у тебя есть выбор. Ты можешь пойти с нами, а можешь остаться и ждать. У Марка не было выбора, когда он попал сюда, так что ему пришлось остаться, и это тоже ненадолго.
Выбор. У меня есть выбор. Живя своей паршивой жизнью, я всегда знал, что у меня он есть. Но здесь слова Хранительницы звучали абсурдно: какой выбор? Куда я могу отсюда уйти, если я не знаю, где нахожусь? И почему выбора нет у Марка, когда он такой же, как я? Может дело в плащах?
- Тебя называли Троль, - продолжала женщина. – Почему?
- Не знаю, - ответил я. – Кличка прилипла в армии, и я похоронил её там.
- А он помнит эту кличку. И никогда уже не забудет. Тебя он может забыть, а вот кличку нет. Только ты зря ждёшь его. Даже думать забудь. Он не придёт – это точно. Поэтому, наверное, тебя заносит сюда временами. У каждого есть выбор и рано или поздно каждый его делает, только вот никто не знает, что за этим последует. Я могу показать тебе пути развития, но не факт, что, увидев их, ты выберешь правильный. Но если ты здесь, и я не могу забрать тебя с собой, значит, ты имеешь ко мне вопросы.
Вопросы. Что я хочу у неё спросить? Я хотел разобраться во всём том бреду, услышанным от этой странной женщины, и в первую очередь меня интересовало, откуда она все знает.
- Да кто ты, черт возьми, такая? – сорвался я, и небо отозвалось тяжелым громом. Я услышал, как дрожит под ногами земля, и уже не был рад, что перешёл на грубость.
- Госпожа! Госпожа! – ещё сильнее взволновался Марк, и, как больной, запрыгал на месте, цепляясь за плащ женщины.
Небо разорвалось ещё одним раскатом и затихло. Я продолжал стоять в одной позе, дожидаясь конца: я был уверен, что сейчас все закончится.
- Тебя ждут в другом месте, - спокойно ответила женщина. – Может быть, там ты найдёшь ответы. Но, если захочешь вернуться, ты знаешь, как сюда придти. Любой путь начинается с тени.
Красный рассказ. Ализарин Назад<<>>Вперёд Зелёный рассказ
Dary (15-го, 25 лет)
