Доброе утро
Было прямо как-то неловко. Ну, не то чтобы его можно было чем-то удивить - сколько было женщин до того, как он наконец нашел ее. Но каждый день, опять видя это, его слегка мутило.
“Доброе утро” мимоходом, толком не поднимая глаз, он выдавал ежедневно. И если какой день при этом выпадал он был этому несказанно рад. Рад. Иначе эти подкатывающиеся к горлу “добрые” утра перерастали в нервный рык на подчиненного на работе, в усталый “мне ничего не надо” у кассы, когда кассирша что-то не могла считать или пробить сразу, и самое гадкое - в “слушай, ну хватит” Лене. Запретное, недопустимое, изжитое за череду всех тех НЕ тех, что были до нее. До нее, которая если заговорит, значит надо слушать, потому что это то, что для нее есть любовь.
Утром Лена как обычно прощалась в дверях. Было страшно неловко с Леной, поцелуй, слова, все пролетало мимо, потому что внизу опять сидела она - уткнувшись в телефон, на подоконнике около лифта. Взгляд на него, на нее и опять в телефон. Короткие шорты на белые мягкие ноги и микро-топ в обтяжку. (Или это лифчик?) Декольте обсыпано рыжими веснушками, лицо еще слегка помятое, но волосы аккуратно переложены на одну сторону. (Ну сколько можно... Может сказать Диману?)
- Иди, милый. Люблю тебя, - Лена отпустила его и закрыла дверь.
День был поражен беспорядочными возвратами к назойливой теме (она, понимаешь, давай здороваться, как только за Леной закрылась дверь), но не смотря на продуманные километры сценариев, он так и не решил, что с этим делать.
Вечером дома ждал ужин. Лена бесшумно скользила по дому наводя уют там, где до этого был наведен идеальный порядок. Ежедневный вопрос “как дела” был залит толикой грусти, которая от него ускользнула, подкрепленная привычным ответом - “все в порядке, соскучилась”.
Когда он включил телефиозор, она тихо села рядом, положив голову на плечо. На экране что-то маячило, работа и заботы по чуть-чуть отпускали. Спустя пол часа он вдруг понял, что Лена плачет.
На следующий день не было ни неловкости, ни сомнений, ни “доброго утра”.
- Позови отца, - сказал он ей, когда от его возни с замком на лестничной клетке моментально открылась соседняя дверь и вынырнуло круглое лицо, пролепетав “А, доброе утро”, выставившись наружу вместе с мешком мусора. На этот раз на ней было что-то чуть поприличнее, чем обычные просвечивающие рейтузы в обтяжку и подрезанная майка, во всех мелочах пропечатывавшая грудь, но он не заметил. Дверь закрылась и опять открылась минуту спустя.
- Димон, - поприветствовал он соседа, кивком приглашая выйти и закрыть за собой дверь. Потом протянул и крепко пожал руку.
Пол пачки сигарет спустя они расстались, обменявшись неловкими “спасибо тебе” и каждый закрыл за собой дверью. Лена спала, лежа на боку и отвернувшись от света. Ее светлые волосы были разбросаны на подушке, любимые мягкие губы делали бантик немного на бок, а под глазами все еще было слегка опухшим. Он лег рядом и долго смотрел на нее. Безупречное лицо, тонкое мягкое плечо с ямкой густой тени над правой ключицей. (Каким надо быть уродом, чтобы обидеть такое чудо?) В голове прибойным гулом отдавалась каждая волна пульсирующей крови. (Каким надо быть отморозком, чтобы обидеть девочку.)
- Ты курил? - сказала она, проснувшись, и не открывая глаз, протянула к нему одну руку. - Не брился, - пальцы нежно поскребли подбородок и Лена улыбнулась.
- Я поговорил с ним, кот. Я сказал ему, что он должен присмотреть за ней, или найдется какой-то урод, который поймет все не так и всем будет плохо.
- Он тебя не убил, значит, послушал, - Лена пряталась за одеялом, но огромные глаза серьезно следили за ним.
- Нет. Сначала не послушал. Мне пришлось ему все рассказать.
Ее глаза заблестели, щека задрожала, и она резко сев громко выдохнула и растерла свое лицо.
- Это ничего. Главное, чтобы с ней этого не случилось, - проговорила она сквозь опять нахлынувшие слезы, шмыгнула носом и обхватила колени. Ее подбородок вздрагивал, и слезы большими каплями катились по щекам.
Он придвинулся к ней и обнял ее, опуская подин поцелуй за другим не ее плечи.
- Он не знает, кот. Я сказал ему, что это была моя коллега.