Сижу на кровати, среди палаты. Одна. Забавная закономерность жизни: в ней могут быть родные, милые люди, и любимые, и любящие в ответ. Но среди палаты, выкрашенной до половины блестящей голубой краской, с высоким потолком, будто андеграундный, сюрреалистичный аквариум, будешь сидеть одна.
И так всегда.
Сердце трепещет. Когда-то, в другой жизни, когда я была замужем впервые, то жила в деревне. В нашу веранду залетела маленькая птичка. Она неистово, ошалело билась в множество стекол, закрепленных в мозаичные рамки. Такая крошечная, бросала свое миниатюрное тельце в хаотичной пляске ужаса на гладкие стекла. Я пыталась ей помочь, уговаривала тихим голосом, материлась, пытаясь выгнать руками в нужное, незастекленное отверстие. А птица билась в стекла, и в ее глазах бисеринках блестел огонь непримиримости. Наконец, она нырнула в пустое оконце. Птица улетела, а я заплакала.
У меня тахикардия.
Сердце бьется так, словно я очень напугана. И мне вспоминается эта птица. Тоже, наверное, на свободу хочет. Сердце.
Или я так устала жить? Когда очень устаешь, даже подъем на три ступеньки вызывает одышку. Впрочем, я в аквариуме не из-за сердца. Но это не важно.
Я подумала, что если бы умереть сегодня, то не пришлось бы ни о чем жалеть. Такой момент. Или такой день.
Оглядываюсь назад. Мужчины, которых я любила. Нет обиды, нет ревности. Благословение господне. Их трое. Много ли за всю жизнь? Мало ли?
Одного я любить хотела. Хотела любить больше, чем любила.
Одного могла бы любить, но не стала. Может, пожалела, не стала любить пожирающей женской любовью, отравлять личной заинтересованностью. Полюбила как человека и отпустила с миром.
И лишь одного любила по-настоящему. До сих пор непонятно, желаю ли я такой любви кому-то, и если желаю, то не врагу ли?
Это тот, встречающийся раз в тысячелетие танец. Танго. Огонь ел меня с Ним живьем, потрошил душу, подносил на вершины мира сияющей звездой, топил в неге и препарировал без анестезии. Не любить Его - невозможно. И любить тоже. Убивает. Как курение, только быстрее. Можно, было бы, конечно, и не любить. Но как не любить, если чувствуешь с ним себя блохой на божьих ладонях? Знаете, такой прием в фигурном катании, поддержка. Мужчина своими могучими руками подхватывает девушку и поднимает над головой. И она парит выше всего. Так же, только на вершине горы, над всем. В Нем было все, чего я когда-либо хотела.
И любовница.
Хотя любовница плохое слово. Как грильница, или плевательница, или пепельница. Это когда мужчина пришел, сделал свое дело, слил и ушел. А это не так. любовниц ведь тоже любят. У них есть свой кусочек любви, свой собственный. Значит, они, не любовницы. Любимые? Любимые. Значит, одна любимая. Прочла где-то, что у любящих людей все общее. И ведь верно. До сих пор не понятно, было ли у них там что-то, или нет. Была ли это его любовница, или больше МОЯ? На долгие времена ставшая моим бичем, моей невидимой власяницей, горечью на выдохе. Но вот... меняются ли со временем люди, или время меняется с людьми? Сейчас хочется благословить эту прекрасную светлую головку, поцеловать чистый и упрямый лоб. Благословить - на долгую, счастливую жизнь. Велеть беречь себя, и оградить это дитя от невзгод и бед.
Значит, любимая.
И подруги.
Говорят, что женской дружбы не бывает. Наверное, и вправду не бывает. У нас сразу женская любовь. Мои тихие и покорные, гордые и колючие. Как часто я была зла на вас, заламывая руки в ярости при виде того, как безобразная рутина точит бутоны ваших жизней. Да. Я с вами не дружила. Я вас любила - ревниво и придирчиво, страстно желая счастья для вас. Торопила, гнала: меняйся, работай, уходи от подлеца. Бери квартиру, деньги, все, что я могу дать. С аллергией на вашу боль. Все, что я говорила, приходило к вам. Потом. Само. Простите ли вы мне мою торопливость? Я, похоже, слишком спешу: жизнь бабочки однодневки. Успеть, сказать.
Стоя в пустыне, где иссушающие ветра и питающие, огромные звезды, будучи ведуньей, я благословила бы вас белым молоком, татарская шаманка, закляла на счастье самым древним заклятьем, вплела бы в ваши волосы звезды - не какие-нибудь, а самые отборные. Хорошие мои...
И вот я, и вот палата. Кто со мной? Со мной музыка. Музыка сердца, la ilorona (Eliot Goldenthal) и прожитая жизнь.
И это - я.
Eroshkun (16-го, 20 лет)
