-= Клуб начинающих писателей и художников =-

Вася

Дашка

В моем «логове волчонка» было очень тихо: раннее утро, камин совсем потух, лишь тикал будильник, да ворочался Серый. Спать совсем, как ни странно, не хотелось, я сидела в кресле, уютно укрыв ноги одеялом. Раскрытая книга лежала рядом, остывала до половины выпитая чашка чая. Мои подопечные сопели в две дырочки, скучковавшись около Арвы. Старая псица, приехавшая со мной из шумного Питера в лесную глушь год назад, поначалу чуралась калечных волчат-сирот, а потом привыкла и стала им лучше всякой матери. Через неделю пятерых щенят придется отправлять во вторичный центр адаптации. У меня тут первичный ЦАВ – центр адаптации волчат, как я его называю. Безусловно, это громко сказано. Всё, что есть в моем распоряжении, это домик в глуши и машина. Я уже год здесь работаю, через 2-3 месяца меня сменит новичок. Он будет совершенно неуклюжим, отдавит кому-нибудь лапку или забудет сменить повязку. Сюда попадают волчата, чью мать пустили на шкуру браконьеры, или просто сильно подранные старшим зверьем и оставленные подыхать. Их ко мне привозят местные жители или сотрудники службы экоконтроля. Именно волчат, другие звери у меня почему-то не выживают. Частенько приходится откармливать меховые скелетики, совсем оголодавшие без матери. Иногда щенок настолько боится всего живого, что забивается в дальний угол и подойти к нему делается возможным лишь во время сна. Таким сначала был Серый. Николай Степаныч привез его больного, отощавшего и вусмерть запуганного. Малыш чихал, нос был сухой, горячий, но не позволял даже перевязать ран, а подрали, надо сказать его знатно. Он долго привыкал к моему запаху, к добродушной Арве, а как совсем окреп, стал часто нарываться на драки в стайке. Я боюсь за него больше, чем за кого-либо из них. Будем надеяться, что и в природе они останутся вместе. Сила, Стрела, Ласка, Серый и Пончик. Стрела и Ласка будут красивыми волчицами. Сила уже сейчас проявляет лидерские качества, он будет вожаком. Во вторичном ЦАВе с Пончика сгонят лишний жирок, и он будет не менее вертлявый, чем Серый, только не такой задира.

За каждого своего «выпускника» я радею и переживаю всем сердцем. Скоро их от  меня увезут, а ко мне прибудут новые озябшие, дрожащие от холода и страха, голодные волчатки.

За окном медленно занималась заря. Холодный влажный нос ткнулся в мою свешенную руку.

- Что, Серый, проснулся?! Пошли, что ли, покушать чего-нибудь сварганим?!

Где-то в середине дня мои уши, привычные к лесным шорохам, уловили звук гудящего мотора. Машина остановилась, кто-то тяжело спустился на землю, заскрипел снег под весомыми широкими шагами. «Николай Степаныч, - подумала я. – А обещал только через неделю приехать!...»  Кинув взгляд на игравших волчат, я, не одеваясь, выскочила во двор и тут же зябко поежилась: все-таки не май-месяц, январь! Мое предчувствие и уши не то чтобы меня обманули. Они сказали мне не всё. Действительно, это был Николай Степаныч, но новой скулящей партии с ним не было. Вместо волчат приехал новичок. Парень лет двадцати высунулся из кабины грузовичка. Очень светлые серо-зеленые глаза скользили взглядом по дому, лесу, двору. Он не надел шапки и русыми вихрами играл ветер. Белозубый рот был приоткрыт, парень с интересом вглядывался в пейзаж.

Николай Степаныч, поправляя ушанку и запахивая тулуп, подошел и по-отечески обнял меня.

- Здравствуй, дочка, здравствуй! Как жизнь? Ты чего раздетая совсем, на улице мороз под тридцать! Вот, держи, продуктиков купил тебе, волчаткам ничего, их я увезу, а новых нету совсем – после праздников кто на промысел-то пойдет? Ну да я тебе другую работу подкину: начальство ученика прислало. Не смотри, что старше тебя, он не обидит, я с ним потолковал ужо. В городе сказали, тут шатун объявился, да и тяжело тебе одной, наверное, в стужу такую, вот и приставили к тебе Васю.

Я посмотрела на Васю. Он, не слышавший ни слова, улыбнулся. Улыбка, несмотря на щетину, вышла совсем мальчишеская и такая искренняя, что мне стало немного неловко.

- Дядь Коль, вы может зайдете, отогреетесь хоть?!

- Нет, дочка, нет, давай сюда своих зверьчат, да я поехал, мне мать сказала до ужина обернуться, к нам дочерь с племяшей приезжают, надобно быть.

- Ой, жалко, а я как раз чай поставила. Ладно, сейчас приведу ораву, место готовьте!

Я кинулась в дом. Моя серая стая мирно возилась друг с другом.

- Сила, - позвала я. – Пришло время уходить. Говори своим и пошли за мной.

Сила словно понял, что речь идет о прощании, и грустно на меня посмотрел, я кивнула, с досады не заметив, что мой «ученик»  наблюдает за мной из-за дверей. Сила тявкнул вполоборота, через несколько мгновений возня прекратилась, Серый вразвалочку подошел ко мне и ткнулся носом в ладонь.

- Что, задира, на слёзы пробиваешь… не бойся, я ещё поплачу, что вас со мною нет. Всё, ребят, времени на прощания нет, пошли.

Я подхватила Серого и быстро зашагала к распахнутой двери. По полу почти бесшумно ступали мои подопечные. Во дворе дядя Коля привычно закинул их в кузов. Моя рука как-то сама потянулась к Серому. Обняв его, я горячо и сбивчиво зашептала:

- Береги девчонок, Серый, ты же волк, присмотри за Лаской и Стрелой. Помогай Пончику, он ещё заматереет, вот увидишь. И главное, не задирайся к Силе, пожалуйста! Он большой, он вожак. Послушайся меня хоть раз, и прошу тебя, будь осторожен!

Волчонок лизнул меня в щеку, и я резко отпрянула, махнула рукой Николаю Степанычу, чтобы он трогался…

…Машина давно уже скрылась за поворотом, а я всё стояла и заламывала руки, волнуясь и убеждая себя, что всё будет хорошо. Почему-то казалось, что во вторичном ЦАВе работают одни изверги и живодёры, что моих волчаток не будут кормить, вспоминались грустные глаза Силы и Серого. И как-то горько было на душе, словно я их всех предала, бросила…

Вдруг, на мои плечи опустилось что-то мягкое и тёплое. Я вздрогнула и оглянулась. Сзади стоял Вася, только уже без куртки. Он улыбнулся виновато и сказал:

- Мне показалось, ты замёрзла. Пойдём в дом?

Вася оказался студентом-ветеринаром и у меня должен был проходить практику по уходу за хищными животными мелких размеров, в данном случае, за волчатами. Но, как стало понятно, в ближайшие недели две практики не предвиделось, и я пообещала рассказать ему всё, что знаю и показать лес. Только пообещала, ноги были ватные, горло саднило, голова нещадно болела – последствия прощания с волчатками. Да ещё красные глаза, которые я усиленно прятала от Васи. Студент неплохо работал нянькой: делал чай с малиной и мёдом, усердно закутывал меня в одеяло, мерил температуру. Учитывая то, что в нём было два метра росту, а спортзал и прошлая практика в центре адаптации медведей оставили на его силе отпечаток, в одеяло он меня заворачивал почти так же, как пеленают ребёнка. Несмотря на косую сажень в плечах, он проявлял чудеса ловкости, в два счёта забираясь за травами на чердак через узкий лаз. Надо отдать ему должное, чай он заваривал вкусный, ароматный, моя полулитровая кружка в его ладонях вовсе не казалась такой большой. За то время, что он кормил меня микстурами с ложечки, встряхивал градусник и растапливал камин пожарче, мы успели немного подружиться. Однако чем большую заботу он проявлял ко мне, тем больше я плакала. Его хлопоты казались мне похожими на мои, когда я ухаживала за зверьём, неизбежно вспоминался Серый, и вот уже приходится украдкой вытирать глаза, заслышав шаги Васи. Хорошо, что сейчас он спит. Он за день так набегался: дрова наколол, в город съездил, задний двор убрал и даже калитку починил, притом, что на улице под двадцать пять мороза.

Я проснулась от запаха блинчиков и от ощущения, будто кто-то гладит меня по голове. Первым, что я увидела, открыв глаза, было лицо Васи. Он озабочено глядел на меня, словно на недужного ребёнка. Я открыла рот, не в силах произнести ни слова. Парень облегчённо улыбнулся и сказал:

- Уже полпятого, ты проспала почти весь день, к тому же у тебя был жар.

- Я… вчера… прости… ну просто… - сбивчиво пыталась я что-то сказать, он перебил:

- Стой, помолчи немного, я температуру проверю.

Ожидая, что он встряхнёт градусник, я послушно вылезла из-под одеяла, радостная, что не надо ничего объяснять. Вася встал на колени, аккуратно убрал мою чёлку со лба и бережно, едва ощутимо коснулся его губами. У меня свело дыхание, я смотрела широко открытыми глазами, как он опускается на пол рядом с матрасом.

- У тебя всё ещё жар. Лучше бы тебе не вставать сегодня… - парень укрыл меня одеялом. Он медленно поднялся, - я сейчас принесу лекарства, подожди меня.

Вася вышел. Я оторопело легла на подушку и, ни с того ни с сего, обеими руками в неё вцепилась, так сильно, что костяшки побелели. Закусила губу: что я делаю? Что он делает? Как-то непроизвольно брызнули слёзы, стало так безумно жаль себя…

Год, целый год одна в непроглядной глуши, вынужденная заботится о мохнатых зубатых тварях, которые с легкостью тебя забудут и так же радостно побегут на зов любого, кто покажет им кусок мяса! Старая Арва уже не способна на что-либо, кроме как валяться у камина, да просящим взглядом провожать до кухни. А тут… заботились обо мне. Обо мне! Неужели за год, я настолько отвыкла от людского тепла, от внимания к себе, от опеки?...

 Какая корка льда затвердела внутри меня… Если она и дальше будет таять слезами… Однажды, прошлой зимой, я забыла в лесу заячью тушку, а вначале этой зимы  нашла. Было довольно холодно, и пропасть она не могла. Мне пришло в голову её поджарить. Когда лед стаял, мясо растеклось противной густой жижей, в нос ударило жутким смрадом. Совсем не хотелось бы оказаться внутри такой вот тухлятиной. Еще больше не хотелось вновь стать такой, как мои прежние подружки: изнеженной, сопливой и слабой…

Мысли путались в голове, противоречили одна другой, сбивали с первоначального смысла. Я, как бы со стороны, за ними наблюдая и огорчаясь, все больше и больше, плакала, уткнувшись в  подушку, которая хранила запах Васи. Ситуацию усугубляла дикая головная боль. Я смутно понимала, что всё это бред, что во всем виновата болезнь, но легче от этого не становилось.

Пришедший, улыбающийся, Вася резко изменился в лице, увидев, как я, скорчившаяся на кровати, обхватившая виски руками, тихо скулю, заливая слезами подушку. Он поставил чашку на стол и кинулся ко мне. Сильные руки встряхнули, прижали меня к нему. Его ладонь гладила меня по голове, по спине, губы что-то утешающее шептали на ухо, он укачивал меня, как младенца. Это подействовало, я стала успокаиваться. Студент провел рукой по моим щекам, вытирая остатки слёз, он, казалось, был очень обеспокоен тем, что со мной творилось:

- Тише, тише… Вот так, успокаивайся, не плачем больше…Что случилось?

- Я… я не знаю. Мне плохо, голова болит… Я не хочу… Не уходи больше, пожалуйста, не надо, иначе я совсем запутаюсь…

Я, наверное, совсем напугала своими бешенными глазами Васю, он сказал:

-Конечно, конечно я здесь, я рядом… Я никуда не уйду, ложись, сейчас выпьешь таблетки и ложись спать, хочешь, я рядом лягу?

Я поспешно закивала головой и проглотила лекарства, которые протянул юноша. Судорожно цепляясь за его рубашку, я опустилась в постель, Вася, держа слово, был рядом. Меня бил озноб, прошибал пот, я спала пьяными бредовыми  урывками. Он всё время держал меня за руку и, похоже, за ночь ни разу глаз не сомкнул. Я не видела, что он делал, лишь чувствовала иногда прикосновение прохладной ладони к моему пылающему лбу.

 

Открыв утром глаза, я почувствовала себя  гораздо лучше, чего, похоже, нельзя было сказать о Васе. Бедненький, он спал сидя, все ещё сжимая мою руку.  Он заснул совсем недавно- вокруг глаз залегли темные круги, голова свесилась на грудь, ресницы нервно подрагивали. Едва я пошевелилась, чтобы встать, он обеспокоено вскинул голову и раскрыл рот, чтобы что-то спросить. Я перебила:

- Мне гораздо лучше, спасибо тебе. Ты всю ночь не спал, да?- он рассеянно кивнул.- Хороший мой…- я погладила его по руке. Вася как-то зачарованно на меня посмотрел – Ложись, спи, ты устал… Ты меня вчера из болезни  вытащил… Спасибо тебе.

Студент послушно лег на матрасе и смежил веки.

Я посидела рядом ещё пару минут и лениво поплелась умываться.

Надо отметить, что вид у меня был не лучше чем у юноши: абсолютно пьяные красные глаза, мешки под ними, спутанные волосы. Пока я приводила себя в порядок во мне, наконец, проснулся зверский аппетит. И не удивительно,  я с позавчерашнего дня ничего в рот не брала. Родилась мысль удивить Васю обедом, и я принялась за дело.

Через пару часов всё было готово. Проснувшийся студент все время пытался прорваться в кухню и мне, давясь от смеха, приходилось каждый раз захлопывать дверь перед его любопытным носом:

-Ну прекрати ты! Погоди хоть немножко!!! Я знаю, что тебе есть хочется, я сама голодная!!!- но это не слишком помогало. Вася даже попробовал один раз притвориться Арвой: встал на четвереньки и затявкал. Собака от возмущения, что покушаются на её личность,  устроила в коридоре возню. Поглядеть, как двухметровый парень позволяет псице его повалить и сесть сверху,  мне не дала курица, она к тому времени как раз поджарилась до нужной кондиции. Зажигать свечи и разливать вино я не стала. В конце концов, это не романтическое свидание, и я не планировала провести еще одну ночь не в своей кровати. Просто захотелось вкусно поесть.

Когда я, наконец, пустила Васю за стол, он в два счета съел всё что было положено в его тарелку. От такого аппетита даже у меня глаза на лоб полезли. Чтобы не отставать, я быстро прикончила остатки своего обеда, и мы прошли в комнату.

В зимнем лесу всегда смеркается раньше чем в любом другом месте. Вышедший из-за облаков месяц  заставляет посеребренные снегом еловые лапы светиться… Вася, не включая лампы, сел на пол напротив окна. Я неслышно опустилась рядом.

- Красиво…- почти шепотом сказал парень, не поворачиваясь. Я кивнула, он спросил:- Давно ты здесь… одна?

- Как приехала. Раз-два в месяц дядя Коля приезжает зверье забирает, да продукты привозит.

-Да, не густо. Почему ты здесь?

- Не знаю… Сначала мне нужна была тишина, покой и одиночество, потом мне понравилось возиться с волчатами, а сейчас… сейчас не знаю.

Раньше хотелось доказать себе, что я не слабачка, что у меня есть воля. И вот, когда всё уже почти закончилось, я срываюсь…- я заткнулась. Стало как-то стыдно за вчерашнюю истерику, за то, что влезла Васе в кровать, мучила его всю ночь. Голова самопроизвольно упала на грудь, к горлу подкатился противный ком. Парень обнял меня, я спрятала лицо на его колючем, из-за свитера, плече.

-Ты заболела, вот и всё. Все люди болеют, в этом нет ничего страшного. А поддержка нужна даже самым сильным. Вот взять хотя бы волка: сильное дюжее животное, однако ты сама перевязываешь ему лапы. К тому, же, волки живут стаями, а ты тут одна.

Я подняла на него глаза. « Откуда ты взялся, такой чистый и всёпрощающий? Не растворишься ли назавтра воздухе? Позволишь ли рядом с собой побыть?» А он смотрел на меня своим искренним зачарованным взглядом и не знал, какой грязной и наглой тварью я себя ощущала.

Захотелось чего-то светлого, очищающего:

-Поцелуй меня…

Вася не изменился в лице, только слегка улыбнулся. Он чуть наклонился ко мне и исполнил мою просьбу. Мягко, с абсолютной нежностью, бережно, словно боясь повредить, он целовал меня. Ни капли пошлости, ни намека на страсть или флирт… И, тем не менее, я трепетала, боясь пошевелиться, открыть глаза. Он… Я не знаю, как целуются ангелы, но по-моему это было что-то очень похожее.

Он, одними глазами, задал ВОПРОС. Я, ни говоря ни слова, ОТВЕТИЛА. Он очень легко и бережно поднял меня на руки и унес в свою комнату.

 

Он спал. Дыхание мерно вздымало широкую грудь, накрытую простыней. Мне отдал одеяло, а сам мёрз под тонкой тканью. Я тихонько положила сверху половину мехового покрывала. Как странно, легко и чисто он подарил мне уверенность в жизни, радость бытия… Я впервые испытывала такое тихое целительное счастье. Я растворилась в этом счастье вся, до последней клеточки, до последней капельки некоторое время назад. Может, прошло несколько минут, а может несколько часов, я, как в известной поговорке, счет времени давно уже потеряла. Какими глупыми, надуманными, искусственными мне теперь казались все мои прежние влюбленности, романы, переживания. По сравнению с этим искренним, единственно верным чувством всё остальное казалось картонными декорациями на заднем плане.

Если положить сверху руку, можно ощутить биение его сердца. Ради того, чтобы оно билось спокойно и ровно, я готова была, наверное, положить жизнь. Тепло. Рядом с ним ни к чему одеяла. Лежать под его рукой, перебирая пальцами серебристые, из-за лунного света, волосы засыпать под вой ветра за окном и близкое тихое дыхание

 

Проснуться мне удалось на редкость неприятно: кто-то что-то очень раздраженно кричал сверху. Васин голос неожиданно резко и тихо ответил:

-Не орите, разбудите ещё.

-Молчи, сопляк! Пшел вон и чтоб я духу твоего здесь не видел, щенок!- рычал на него до боли знакомый голос. «Папа? Что он тут делает?»

- Это мой дом, я здесь живу, и уходить не собираюсь. Вашей дочери я ничего плохого не сделал. И не кричите так, иначе она проснется, а ей покой нужен, она недавно тяжело переболела.

Моё сознание, наконец, полностью очнулось, я вскочила на ноги, заворачиваясь в простыню.

- Папа, что ты здесь делаешь? Какого…

-Проснулась, наконец! Черт, приезжаю к дочери, а она тут… с каким-то… Да ты башкой своей хоть немного думала?! У вас тут за сто километров ни одной аптеки, а если ты мне в подоле потом принесешь?

Отец горящим взглядом заживо закапывал меня в землю. Два его шкафа-телохранителя хищно поглядывали на Васю. Тот, в одних джинсах, смотрел исподлобья на папу. Я, наконец, втиснула свою ладонь в Васину руку. Парень  незаметно сжал её.

- А даже если и так. Это моё личное дело и моя личная жизнь. И лишь я вправе ею распоряжаться. Зачем ты вообще приехал? Мы же договаривались: вы ровно на год оставляете меня в покое, потом я возвращаюсь, и мы решим, как быть дальше. Срок истекает через две недели. Почему ты здесь?

-Я приехал тебя забрать, и теперь вижу, что не зря! Собирайся немедленно.

- Я никуда не поеду,- мне было холодно и страшно: я только что успокоилась и стала дышать полной грудью, а тут…

- Что значит « никуда не поеду»?!- отец вскипел.- Поедешь как миленькая! Я тебя  теперь из дому не выпущу!- он щелкнул пальцами и его

« шкафы»  убежали собирать мои вещи. Я оторопела, наблюдая за ними:

- Ты не понял, это не прихоть.  Я ОСТАЮСЬ ЗДЕСЬ.

Родитель молча взял меня за запястье и потащил к выходу. Какой бы взрослой я ни была, а у 40-летнего мужчины сил  всё же больше. Я вскинула, молящие о помощи,  глаза на Васю. Тот кинулся, было ко мне, но отцовские телохранители вдвоем держали крепко. Когда меня выволокли, из дома послышались звуки ударов, и через несколько секунд бодигарды вышли, причем один держал за скулу, а второй слегка хромал. Васи не было… Я дико смотрела на ржущих дуболомов и ринулась из машины.

Меня жестоко вернули на сиденье и закрыли дверь. В заднее стекло, уже отъезжая, я увидела, как из дома едва переставляя ноги, вышел студент. Он держался за голову, из носа стекала алая струйка. Заметив автомобиль, он сорвался следом за нами, но безуспешно…  Упал, споткнувшись, в холодный колючий снег. Спина дрогнула, плечи поникли, будто внутри у него что-то сломалось.

Дальнейшего пути я не помню, глаза постоянно щипало набегавшими слезами. Отец что-то кричал, ругался, а я видела лишь подломившиеся ноги да дрогнувшую спину.

 

Папина жена встретила меня притворно-ласковой улыбкой. Ну, зачем было лицемерить? Неужели она думает, я не видела её реакции на мой зашарканный, видевший лучшие дни свитер и поношенные старые джинсы? В ответ я не стала расшаркиваться: молча стянула грязные ботинки, скинула куртку и прошла в свою комнату. Там всё было, как и прежде, только стол не был завален книгами, комп не шумел приветливо, да Арва не валялась на кровати. Старую собаку даже не удосужились позвать, когда уезжали из ЦАВа!

Я стала разбирать вещи. Джинсы, прокушенные Лаской,  несколько футболок бельё… Так, стоп! Что это? Это не мое. Это…- в руку легла песочно-серая полоска ткани, сердце будто сдавило ледяной железной ладонью.- Это Васина резинка…- Видимо, отцовские телохранители по ошибке сунули её вместе с моими вещами. В комнату заглянула Эмма Эдуардовна, наша домработница:

-Солнышко, ванна уже набралась, беги скорей, вымойся с дороги. А сумку я разберу, что нужно – постираю. Беги, беги.

Пожилая женщина в кристально-белом, опрятном передничке, похоже, всерьез рада была меня видеть. Она помогла мне подняться, я, судорожно сжимая повязку, на деревянных ногах прошла в ванную.

 

Через несколько пустых дней, наполненных лишь горечью да слезами, ко мне заглянула старая знакомая, Инна. Она, как и я, дочь богатого папика. Только я вовремя узнала, что есть другие радости, кроме ревизий модных бутиков, отрыва в клубах и поедания суши в дорогих ресторанах.  А ещё, она никогда не чувствовала настоящего счастья… Инна с порога завела монолог:

- О, подруга, с приездом тебя! Представляю, как ты рада вернуться из той глуши, в которой провела последний год! Нет, я, конечно, понимаю: природа, свежий воздух, птички всякие, но там даже нет сотовой связи!!! - Девушка кружила около кровати, стуча каблучками и распространяя цветочный аромат,- Ну, что ты молчишь?- села, наконец, рядом со мной,- Расскажи хоть, как ты справлялась-то?!

-Как-то справлялась. Мне Арва помогала очень.- Я, честно говоря, меньше всего хотела обсуждать мою жизнь в ЦАВе.

-Дядя Саша сказал, ты животными какими-то занималась?

-Волчатами.

Мой ответ взорвал непуганую лесом Инну:

-Ого!!! Настоящими волчатами?! Они же такие милые! Мягкие, пушистые, ласковые, как моя болонка!

-Ну, да.

-Теперь я понимаю, почему ты не приезжала. Это же так романтично: камин, за окном лес, ты перевязываешь бедному зверю лапу и он, в благодарность, лижет тебе руки…

Я усмехнулась про себя наивности бывшей подруги.

- …а потом приходит какой-нибудь симпатичный-молодой-деревенский и… кстати, твой отец говорил, ты там с каким-то лесничим замутила, рассказывай давай!!! Сколько вы были вместе?

-Неделю.

-И что, у вас было…- она лукаво подергала бровями, подмигнула,- … ну, ты понимаешь, о чем я!

-Ну, было,- я перевернулась на другой бок, чтобы не видеть её горящих глаз.

-Уау! Ну и что? Как он? Размер, ощущения, ну?!?! Он сразу на тебя накинулся, этот твой дикарь?

Услышав последнюю фразу, нитка терпения во мне лопнула, я вскочила и медленно заговорила:

-Он самый лучший. Самый нежный, самый сильный, самый ласковый и заботливый. Но тебе этого не понять. Ты даже любить не умеешь. И никогда не научишься. Ты не знаешь, что такое счастье. Ты никогда не кормила волка с рук. Поверь, это не так забавно, как кажется, когда пятерых озлобленных, голодных и уже порядком подросших зверей оставляют с тобой наедине. Камин говоришь… Да чтобы камин грел, нужно весь день простоять на морозе, рубя дрова. Это здесь ты можешь, есть столько, сколько твоей душе угодно, а там, тебе никто ничего не подаст. Сама бери ружье, сама вставай на лыжи, сама высматривай зверя. Да, ещё не забудь правильно освежевать, иначе мясо пропадет, и до утра будет урчать голодный желудок и скалиться волчата.

И мыться там, милая, негде! И никто не позаботится, никто кроме «этого моего дикаря». Да весь твой бомонд мизинца Васиного не стоит. И ты вместе с ними. Прощай.- Я взяла куртку и выскочила в гостиную. Почти у самой двери путь мне преградили папины «шкафы».

-Куда это ты собралась?- отец оказался неподалеку.

-Домой,- отрезала я.

-Что значит «домой»? А здесь что, по-твоему?

-Не знаю… Мне все равно. Скажи своим костоломам, чтобы отошли.

-Они тебя до этого не выпускали, сегодняшний день не исключение.

Я развернулась на пятках и посмотрела ему прямо в лицо. Чеканя слова, я ответила:

-Папа, я не хочу здесь оставаться. И не буду. Выпусти меня.

- Ты поедешь к нему, да? К своему блондину-леснику?

-Да,- врать в этой ситуации было абсолютно бесполезно.

- И ты думаешь, я тебя  просто так отпущу?!

Я вздохнула:

- Лучше отпусти по-хорошему. Я все равно ведь уйду. Силой ты уже пытался меня убеждать: в результате я год провела в лесу, сбежав от тебя с твоей тупоумной женушкой,- развернувшись, я пошла вперед. Двое телохранителей по-прежнему стояли перед дверью. Одного я сходу пнула в пах, мимо второго просто проскочила, перепрыгнув через его упавшего товарища. Кубарем скатилась с лестницы, едва успев убрать с машины сигнализацию, прежде чем сесть в неё. Из подъезда слышался топот ног и ругань отца.

« Ну же, заводись, милая, давай, заводись,… да!»

Выкрутила руль, нажала на газ и вот уже лечу по загородному шоссе, периодически поглядывая в зеркало заднего вида. Погони, к счастью, не было. Только через час я, наконец, перевела дух. Теперь, через двое суток я увижу свой домик, елку с раздвоенной верхушкой и Васю. Его повязка всё время с тех пор, как я её обнаружила, была на мне. Я дернула за ручку переключения скоростей и повернула направо. Я правильно сделала, уйдя из дома. Хотя какой это дом? Клетка. Вечно занятой или орущий папа, его любимая тупоголовая блондиночка, четыре, пусть шикарно отделанных, но все же стены. Однажды, я уже отказалась от всех удобств северно-столичной жизни в пользу лесной глуши. Все вышло тогда довольно банально: меня подкосила папина свадьба, я узнала, что мой парень употребляет LSD, какой-то сумасшедший застрелил Арнольда, сына Арвы. Вот я и сбежала. Успокоилась, привела мысли и чувства в порядок. А потом начался сезон охоты, и ко мне стали привозить раненных, подстреленных, калечных волчат. Скучать времени не было, забот хватало сполна. Быстро забылся шумный Питер с его клубами и тусовками, по-настоящему было жалко было только пса. Да, ещё осталась досада от папашиной скоропостижной свадьбы. Его белогривая невеста вышла замуж за его пухлый кошелек. Но, это, в принципе, меня не волновало, главной причиной наших стычек было её желание переделать всю мою жизнь. Она пыталась диктовать мне, что, как и во сколько делать. Не у каждой 17-летней стальные нервы, и я не исключение. Через две недели я выставила им ультиматум: или отец бросает блондинку, или я с этих пор живу в лесу. Видимо они не поверили моей решимости и отказались разводиться. В итоге, я исполнила то, что обещала. Ныла, ревела, пинала ёлки и орала на  Арву, но не сдалась. Потом вошла во вкус: ухаживала за зверьем, заботилась о них, холила и лелеяла. Настолько привыкла за кем-то ходить, кому-то помогать, что разрыдалась, когда ходить стали за мной. Я не раз спрашивала себя, почему с Васей всё так вышло. Не от того ли, что, проголодавшись по вниманию и сильной чужой руке, я рада была бы любому? А после таких мыслей хотелось вымыться. Как можно так грязно думать? Вася- это счастье. Мне его послали небеса. Он самый лучший. Только он может молчаливо подарить солнце и не ждать награды в ответ. Лишь ему под силу вытащить из пропасти, стряхнуть руки и, не скуля о сломанных пальцах, сорванных ногтях и вывихнутом плече, улыбнуться. Я его люблю. Я точно это знаю, без всяких тестов и проверок, потому, что он нужен и в комфортной квартире, а не только в глухом лесу. Я еду к нему. Как же хочется запутать ладонь в его волосах, погрузиться в светлые серо- зеленые глаза, уткнуться в широкое плечо. И чтоб меня,? , он снова обнял, прижал к себе сказал, что всё будет хорошо. Как он там, мой Вася? Ждет ли? Надеется? А может уже, и сам собрался  за мной? Мысль о том, что ему всё равно, уничтожилась моим влюбленным сознанием ещё в зародыше. Да и не могло  такого случится, это же Вася, мой вихрастый студент. ТО, что случилось меду нами, просто так не забудется…

Между тем, стемнело. Часы на приборной панели показывали половину двенадцатого. Я свернула на обочину, и, отъехав так, чтобы меня было не видно, легла спать.

 

Ощущение чего-то нехорошего разбудило меня. Смутная опасность маячила где-то рядом. Я оглянулась, посветила фарами, побибикала. Вокруг никого не было. Привычным жестом я подняла руку, чтобы поправить челку. Пальцы пробежались по волосам и наткнулись на песочно-серую повязку.

«Вася…- наконец дошло до меня – С ним что-то случилось!»

Нервно нашарив ключ зажигания, я попыталась завести машину. Мотор упорно не хотел приниматься за работу, за время стоянки бензин и масло замерзли. С каждой лишней секундой я всё больше убеждалась, что со студентом что-то не ладное и разбудила меня не минутная блажь. Вещее девичье сердечко выстукивало фирменную чечетку. Наконец машина завелась. На пустую дорогу я ещё выкарабкивалась, стремилась побыстрее приехать и не заметила под снегом овражка. Колесо долго буксовало, прокручивалось, но всё-таки  нашло, за что зацепиться и машина вылетела на трассу.

Я гнала так быстро, как позволял автомобиль. Везде: в сплетении веток заледеневших деревьев на обочине, в звуке гудящего мотора, в крошенном снежинками свете фар, я видела и слышала: « Быстрей, ты нужна мне!» Податливое воображение рисовало жуткие картины, ноздри забивал запах будущей крови, глаза застилало пеленой истеричных невесть откуда взявшихся слёз. Я смахивала их тыльной стороной ладони, судорожно втягивала воздух и продолжала смотреть вперед, выискивая глазами знакомый поворот. « 150» гласил столбик с прибитой к нему табличкой. « Совсем немножко осталось. Всего часик»,- больше в голову ничего не лезло. Начало светать. Розовой каймой окрасился край горизонта далеко за деревьями. Скоро солнце вызолотит здесь все своей широкой щедрой ладонью… «140» Меня трясло, хотя машина успела нагреться за то время пока ехала. Какой-то мужик, руливший фурой, что тащилась по встречке, покрутил пальцем у виска. Я ткнула кнопку плеера, в попытке успокоиться. Звонкий женский голос  затянул: « Тот, кого я всегда жду, каплею меда покажется яд. Пристальный, волчий, печальный взгляд- смерть напророчил ведун…» Из груди вырвался стон, больше похожий на волчий вой. Выключив проигрыватель, я повернула налево. Указатель жизнерадостно оповестил свежевыкрашенной табличкой, что осталось лишь 100 километров. Холодные руки на руле дрожали и то, и дело срывались на повязку. Я пробовала убедить себя, что это лишь домыслы соскучившегося по Васе сердца, но какое-то глубинное чувство не позволяло утешиться самообманом. Я знала, что парню больно, страшно, тяжело, я почти физически это ощущала. Наверное, так чувствуют друг друга близнецы. Слезы бесполезной соленой водой, скатывающиеся по щекам, путались в складке губ, мочили воротник свитера. «85» « Потерпи, миленький, пожалуйста, еще совсем немного, я скоро буду». Что-то очень больно кольнуло правую сторону груди, и я услышала хриплый крик. Даже не посмотрела: и без этого было ясно, что Он сейчас едва стоит на ногах, накрыв ладонью пробитый бок с поврежденным легким. У меня срывалось дыхание, я молила всех известных богов, чтобы они хоть как-то ускорили мой приезд. « 60»  Вот! Нужный поворот!!! Теперь до домика осталось всего пара минут езды…

Через минуту двигатель заглох. Протарахтел что-то и замолчал. Я подергала ключ, пнула, выскочив, бампер, но это не помогло. Времени разбираться с автомобилем не было. Я побежала прямиком через лес. Ноги провалились по колено в снег, голова кружилась, нещадно болел бок, плетью повисла правая рука, глаза заливал пот. Я совершенно отупела и знала лишь, что надо идти. Сквозь тишину леса, нарушаемую моим тяжелым дыханием да скрипом снега, донесся еще один звук. Надсадно хрипел и стонал человек,  пытаясь, видно, подняться. Меня с удвоенной силой швырнуло на голос. Подбегая, в лесных потемках я стала различать светлую голову, широкие плечи и … кровавую стяжку, что тянулась за Васей, а это был именно он, девичье сердце ныло и болело не зря. Я наткнулась на какую-то странно темную в этом заснеженном лесу большую кочку. Присмотревшись, стало понятно, что это медведь. Животное лежало, неправдоподобно выгнувшись, так, будто… ему сломали хребет. « Шатун»- дошло до меня. Я кинулась к Васе. Он уже не пытался встать, лишь молча лежал в снегу. Увидя меня, парень слабо улыбнулся одной половиной лица. Другую рассекали четыре параллельные алые полосы. Я провела пальцами по мокрым от пота и крови волосам, коснулась губами его рта. Он не шевелился, только дышал, со свистом втягивая воздух. Я поднырнула под левую руку, правая была сломана, и неимоверным усилием поставила юношу на ноги. До домика было не далеко, его бревенчатая стена виднелась сквозь деревья. Вася еле-еле переставлял ноги, я тащила его на себе. Казалось, мы не дойдем никогда. Ревела, умоляла его сделать ещё один шаг, уговаривала все больше себя, чем его, что все будет хорошо. Студент был очень тяжелым, я согнулась в три погибели, пока его довела… Прекрасно понимая, что назавтра заноют руки, судорога будет сводит мышцы ног и спины, я даже мысли не могла допустить о том, чтобы его бросить…

Вот, наконец, дверь… Титаническими усилиями мы преодолели порог, я втащила его в комнату, взвалила на кровать и кинулась за рацией. Трубка связывала ЦАВ с ближайшим поселком, с домом Николая Степановича. Несколько томительных секунд прибор просто шипел. Потом заспанный голос мужчины недовольно ответил:

- Ну что ещё кому надо в такую рань?

-Дядя Коля, врача ко мне в домик БЫСТРО!- видимо это звучало действительно страшно и дико, так как эколог быстро проснулся:

-Деточка, что случилось?! Тебе плохо?! Что произошло?!

С ревом и всхлипываниями я, задыхаясь, начала объяснять, но сорвалась:

- Васю Шатун подрал, ребра и руку сломал, легкое пробил… Пусть приезжают быстрее!!

- Хорошо, жди, скоро будем,- серьезно ответил Николай Степаныч.

Я бросила трубку и метнулась к парню: нужно было осмотреть раны. Его куртка благодаря медвежьим когтям была превращена в лохмотья. Чтобы не повредить сломанные конечности ещё больше, мне пришлось распороть одежду в рукаве и по правому боку. Студент тяжело дышал. Из груди вырвался слабый стон: « Пить…»

-Да, да, конечно, пить, вот, сделай глоток. Все, что хочешь, только не прекращай дышать, ни в коем случае. Я прошу тебя, слышишь?!- Вася если и слышал, то никак не среагировал, однако дышал. Влажной тряпочкой я аккуратно стерла кровь с порезов на лице и теле.

Кроме ран на щеке были и другие, левое плечо через пару месяцев тоже будут украшать три неровных шрама. Неестественно выгнутая рука и нехорошая опухоль на груди ещё уже не вызывали у меня дикого ужаса. Я боялась прорванного ребром легкого.

Не знаю, долго ли просидела рядом с юношей, обтирая его торс и лицо, гладя по мокрым спутанным волосам, шепча что-то, словно заговаривая на выздоровление. Вася слабо улыбался и редко моргал. Я капала бессильными слезинками на подушку и улыбалась в ответ.

Когда в распахнутую дверь ворвались люди в белых халатах и оттеснили меня от моего студента, дядя Коля, пришедший с ними, усадил меня на диван и попросил объяснить толком, что здесь произошло. Я честно попыталась, но получилось только что-то бессвязно прошептать и отключиться.

 

 

Открыть глаза мне довелось в больничной палате. Пахло стерильной чистотой и ещё чуть-чуть хлоркой. Белые шторы отгораживали кровать от остального мира. Я раздернула их, в глаза брызнул солнечный свет. За соседней шторой безмятежно спал Вася. Одна рука находилась в гипсе, а грудь стягивали жесткие повязки. Тихо, чтобы не дай Бог разбудить, я опустилась на краешек его койки. Он дышал