Норна
Дашка
Иду. Слева течет пахнущая резиной, бензином и нагретым металлом автомобильная река, справа – люди. Спешат по делам, гуляют, сидят в кафе, читают на лавочках, слушают Metallica’у и Loreena McKennit в огромных серых или скромненьких черных наушниках, уплетают на скорость чебурек за 25 рублей по дороге на работу, капризничают и просят купить сладкой ваты, охмуряют предположительных олигархов и стреляют сигареты. Живут. Сверху раскаленное солнце и будто неумелым художником нарисованное, неестественно синее небо, без единого облачка. Еще выше, где-то в необозримых далях людского подсознания, квартира Создателя с ее хозяевами, Хранителями, Ангелами, Self-Сотерами, Норнами. Я как раз из последней комнаты. Внизу, казалось бы, уже должен плавиться асфальт и еще туфельки. Красные лаковые летние туфельки с открытым носом на высоком каблучке. Они сменяют одна другую, солнце отражается от их глянцевых поверхностей. Они мне нравятся. Хорошо, что я их купила. Только трут сильно, но это от того, что новые. Сяду-ка я.
- Чем могу служить? – официант летнего кафе, как всегда, подчеркнуто вежлив, идеально выбрит, нахально мил.
- Чашечку мокко, пожалуйста.
- Сию минуту, мадмуазель. – какая реттобаттлеровская у него улыбка… Молодой Эдя Хаврон. Сын турецкоподданного, только малиновых штиблет не хватает. Интересно, догадывается ли хоть кто-то в радиусе пятнадцати метров, что он не спит уже третьи сутки? Кроме этого кафе у него три работы: он разгружает вагоны с углем, подтягивает старшеклассников по английскому, а по ночам танцует в женских клубах. А еще у него смертельно больная бабушка, мать его умерла, когда парню не было и пяти, с тех пор он на попечении бабушки. Официантик осенью вернулся из армии, узнал, что девушка его не дождалась, и ушел в запой. Беспробудно пьянствовал неделю, разбил сервант и пропил телевизор. Протрезвел, когда увидел, как его старушка, не достав из-за ревматизма осколки бутылок из-под стола. Села на дряхленький стул, закрыла руками лицо и беззвучно заплакала. От бессилия, от болезни, оттого, что не на кого будет внучка безалаберного оставить. Кто ж о нем без нее позаботится-то… Парень, как узнал про болезнь, спохватился и отдал бабушку на лечение. А за него надо платить очень большие деньги. Он найдет богатую вдовицу, которая захочет утешить бедного мальчика. Однако «бедный мальчик» на её материальные средства откроет своё дело. И сорвет на нем крупный куш. Но деньги не помогут его бабушке.
Так уж мы с сестрами напряли.
- Ваш кофе, мадмуазель.
- Спасибо.
Мимо моего столика проплывает красавица в юбке, что называется, по пояс. «Милка в поле собиралась, к травам плавно наклонялась. У быка, что позади, сердце ёкнуло в груди». Идеальная фигура, кошачья грация, олений взгляд в лучших традициях Одри Хепберн. Сейчас у неё шоппинг-терапия, а вечером она пойдет в клуб. Селебритис, как павлины, будут распушать свои перья друг перед другом. «Yves Saint Laurent», «Manolo Blanick», «Kenzo» «Givenchy». Мартини, Пол Ван Дайк, вспышки лазерной подсветки, go-go-зажигалочки. Пряный запах мужского Hugo Boss, его руки сначала на её JLo, потом на Incanto. Кожаные сиденья Austin Martin, резиновые Reflex Black. Утром зелёный чай, чмок, кредитка MasterCard, шоппинг-терапия. Вечный круговорот, казалось бы. Но нет. В клуб она идёт в последний раз. Ровно в 03.16 серебристый БМВ столкнётся с КАМАЗом. Ей отрежет ноги выше колен съехавшей арматурой. Адская боль, убитый водитель, мутнеющее, отключающееся сознание. Больница, дикие лица родителей, обезболивающее. Захлёбывающееся в велеречивом отказе приехать голоса ещё вчерашних друзей и поклонников в трубке мобильного телефона. Обезболивающее. Унизительная помощь ленивой медсестры. Обезболивающее. Слёзы. Слёзы. Слёзы. Обезболивающее, успокоительное, снотворное. Слёзы. Депрессия. Апатия. Инвалидная коляска. Теперь она впервые посмотрит на мир снизу вверх. Она будет зарабатывать на жизнь написанием курсовых. А через три года, она с группой альпинистов поднимется на пик Коммунизма, чтобы ещё раз узреть мир как привыкла. Через боль, неловкость, усталость, неудобства, непонимание и железное стремление вверх, во что бы то ни стало. И будет счастлива, как никогда, потому что будет знать, что любима и достойна.
Так уж мы с сёстрами напряли.
Странно сидеть вот так, пить кофе, наблюдать за теми, чьи судьбы выпрядались вот этими вот пальцами. Страшно даже подумать, что было с людьми, когда мы устраивали мини-брейки. На нити падали крошки круассанов, капли варенья, лилось вино, кола, даже водка. Сёстры роняли в сплетения судеб тушь, блеск для губ, мы топтали пряжу каблуками, кидались ею, скакали и валялись на ней, целовали и рвали нити в алкогольном угаре. Ну а что вы хотите? Сотни лет сидеть за прялкой, и напряжённо ткать полотно бытия, не имея даже законного выходного – это не так уж и просто. Мы тогда весь Пантеон на уши поставили, сначала своей до одури пьяной вечеринкой, а потом, полувековой забастовкой. Слыхали про эпоху Дворцовых переворотов? Согласна, не самое плохое время, но здесь постаралась Жена Создателя. Правда, у неё свои обязанности и многое она упускала из виду. Те, кому полагалось быть благородными и радеть за Родину в большинстве своём были лишь аристократично расфуфыренными и продавали выше упомянутую Родину даже не за тридцать Серебрянников. Алмазная булавка, украшенная изумрудами табакерка, золотая медалька – вот и готов очередной заговор, вот и прибавилось узников в Ладожской Бастилии. Создатель задал нам потом серьёзную взбучку: заставил выправлять судьбы зеков, убийц и пострадавших в боевых операциях. Последнее является наиболее сложным: прожженные вояки везде видят угрозу и негатив, мир для них – поле боя, пусть морального, но всё-таки боя. Что говорить про бедных мальчишек, прошедших чеченскую школу?! Они то уверены, что за каждым кустом шиит с автоматом, а погибших друзей уже не вернуть. Трудно переубедить их в обратном. Приходится спускаться и физически участвовать в этом. Самая младшая из нас как раз этим сейчас занимается. На вид, ей не дашь больше шестнадцати: короткие растрёпанные светлые волосы, под беленькой, крючком вязаной шапочкой, платье – разлетайка, римские сандалии и выражение подлинного, того самого счастья, за которое должно быть стыдно. А вот и она, несётся со всех ног, позванивая серебристыми серёжками-бабочками:
-Привет! Я опоздала, да? – Отдышавшись, спрашивает она.
- Да, но не ты одна…
Я не успеваю договорить, как на соседний стул опускается блондинка в юбке-карандаше и блузке с глубоким вырезом. Рядом с ней ворох пакетов с известными лейблами. Это наша старшая:
- А вот и я! Официант, принесите божоле, кофе и шарлотку. – Кричит она и добавляет тише, - Бедняжка парень. Какие же мы всё-таки свиньи.
-Это не мы свиньи, это жизнь такая. – Отвечаю я, теребя цепочку. – Как дела?
-У меня всё отлично: солнце, Питер, бутики…Мрмяу – просто блаженство! Шефу премию надо дать за выходной! А как там у нашей малышки с её солдатиком? – Старшенькая лукаво щурит глазки, от чего сестра заливается стыдливым румянцем дорюриковской просватанной:
- Ну, мы…я…он хороший. Очень хороший. – Глаза горят, рука тянется к пылающей щеке. – Мы ночь вместе провели…
Старшая взрывается:
- Извращенец! Ему же за 25! О чём ты думала? Педофил! Урод!...Чего ты так блаженно улыбаешься?! – Старшая смотрит на младшую и у неё аж рот от осознания открывается. Шёпотом она говорит: - Только не надо вот этого, ладно? Ты же не влюбилась? Или…
Младшая прячет лицо в ладонях…
Я рада за неё.
Потому что всё будет хорошо: и у неё, и у этого мира.
Так уж мы с сёстрами напряли.
23.08.2009 – 24.08.2009
