- Ты – трусиха, – безапелляционно заявил мне однажды вечером мой добрый друг Лаойн.
Он присел рядом со мной на песок и аккуратно поставил подле себя большую сумку с загадочным содержимым – чем-то большим и квадратным. Улыбнулся мне своей особенной по-тайски добродушной ухмылкой в пол лица и повторил свой антикомплемент:
- Ты – трусиха.
- Ну, спасибо, – озадачено протянула я и, пожав плечами, снова уставилась на закат.
Я уже вторую неделю приходила на это место (городской пляж) вечером, садилась на теплый песок и провожала солнце вместе с другими отдыхающими неподалеку людьми. Здесь же я познакомилась и с Лайоном. Познакомилась весьма оригинальным образом. Этот двадцатипятилетний таец «спас» меня от второго синяка на заднице. Первый, правда, я получить все-таки успела. А отшлепало меня море. Смешно, скажете? Со стороны может и смешно, а только я, решившая впервые в жизни покупаться вечерком, и не знакомая еще с нравом местных прибрежных небольших таких волн, зайдя в море на несерьезную глубину – до середины бедра – была просто в панике, когда накативший на меня пенный барашек вдруг с неожиданной силой борца-тяжеловеса толкнула меня в мягкое место так, что я и опомниться не успела, как оказалась под водой! А потом волна стала откатываться и меня по инерции потащило вниз, пребольно шлепнув причинным местом о песчаное дно! Помню, как вынырнула с перекошенным лицом в полной прострации. Никогда в жизни не боялась моря и тем более прибрежных волн… Но ушибленная попа заныла в предвкушении шикарного синяка, и на надвигающуюся на меня вторую барашку я посмотрела уже с отчетливым страхом. Вот тут-то и состоялось мое знакомство с Лайоном, начавшееся с крепких объятий:) Инстинкт самосохранения бросил меня на шею ближайшего смеющегося купающегося… тайца. Таец был высоким и крепким и я повисла на нем, спасая свою филейную часть от атаки разбушевавшейся водной стихии. Таец был доволен. Еще бы! Он охотно меня обнял и под аккомпанемент его смеха и моего визга нас окатило волной. Вот так мы и познакомились. Лайон потом весь оставшийся вечер смеялся и подшучивал, предлагая искупаться еще разок. Я, демонстративно потирала ушибленное место и отнекивалась. Он, как и большинство тайцев, хорошо говорил по-английски и проблем с общением у нас не возникло. В тот вечер мы просидели с ним до поздних сумерек, и купаться в этом «чертовом море» я зареклась тогда раз и навсегда. Так и встречались теперь тут по вечерам – «на нашем месте». Ничего романтического между нами не возникло, как вы могли уже подумать. Хотя Лайон был симпатичным парнем с отличным чувством тайского юмора. Он постоянно смешил меня и смеялся сам громче и охотней меня. Таковы тайцы. Солнечные люди. Добродушные и на чей-то взгляд даже наивные. В общем, мы быстро подружились. Приходили сюда, садились и сидели вдвоем, глядя на море и закат. Иногда Лайон приносил с собой в пакете блинчики с бананами или манго. И всегда – хорошее настроение и новую порцию шуток на тему моей попы и волн. Но почему-то сегодня он ограничился огромной сумкой и простой констатацией факта:
- Ты – трусиха.
Ну, вот, опять… Я повернулась к Лайону:
- Да слышала уже. И не отрицаю.
Мы говорили, разумеется, по-английски. Лайон улыбнулся в ответ на мое пасмурное выражение лица и, кривляясь, заговорщицки шепнул в ухо:
- Хочешь, научу не бояться?
- Кого? Волн?
Но таец отрицательно мотнут головой:
- Не. Вообще – не бояться. Знаешь, что такое хладнокровие?
Я поняла, что перестаю улавливать, куда уруливает этот странный разговор. И посмотрела на Лайона очень внимательно. И вдруг почувствовала, что сегодня мой веселый друг выглядит как-то иначе. Как-то по-новому поблескивают его раскосые черные глаза, в которых привычно отражается пурпур заката.
- Э… Я что-то не въезжаю. Ты о чем вообще?
Таец вдруг закатил глаза и рассмеялся. И от этого смеха мое напряжение тут же пропало.
- Я же говорю, – терпеливо принялся он объяснять, не переставая улыбаться (впрочем, тайцы, кажется, никогда не перестают этого делать, когда общаются) – Ты – трусиха. Я это давно понял. И дело не в том, что ты получила морем по заднице, – он хихикнул, я шутливо ткнула его кулаком в плечо, – Хотя, то, что море тебя отшлепало – показатель.
- Показатель чего?? – спрашивала я уже с неподдельным интересом. Это что-то новенькое – Лайон – психоаналитик, хе-хе…
- Показатель того, – он выразительно наставил на меня указательный палец, – Что ты – трусиха. Не доверяешь жизни. Закрытая. Вот тут.
И Лайон без церемоний хлопнул меня по груди.
- Эй! – возмутилась я.
- Да я сердце имел в виду, дурочка.
Мое возмущение быстро свернулось. Я смутилась и отвела взгляд.
- Что? Угадал? – с истинно тайской бестактностью Лайон с довольной миной уставился на меня.
- Даже, если угадал, что с того? – буркнула я, совершенно сбитая с толку его граничащей с приступом ясновиденья проницательностью. – Ну, угадал. Да, трусиха по жизни. Ну, видимо, не доверяю я чему-то, боюсь чего-то… Ты меня от этого, что ли, отучить решил этим вечером? Здесь? Как?
Я усмехнулась и посмотрела на тайца. Он ни капли не смутился. Напротив, еще больше повеселел и уверенно потянулся к своей загадочной сумке.
- А вот так, – сказал он, медленно и, как мне показалось, крайне осторожно, выцарапывая из неё странного вида пластиковый большой контейнер с крышкой.
Лайон поставил его между своих ног. В контейнере внезапно что-то завозилось и глухо застучало. Я невольно сжалась:
- Что там?
Лайон широко улыбнулся мне. Сумерки уже начали сгущаться, и в них его белоснежная улыбка на фоне темнокожего лица выглядела, как улыбка Чеширского кота. Улыбка была, а кота не было. Я поежилась.
- Уже испугалась? – хихикнул он.
- Ну, я же трусиха! – обиделась я, наконец, – Короче, перестань издеваться. Что ты там принес? Чем лечить будешь? – я все-таки не удержалась от подколки.
- Сейчас покажу… Так что ты знаешь о хладнокровии?
В контейнере опять что-то завозилось. И тут до меня дошло… Слава богу, я уже сидела, иначе бы упала, наверное, судя по мгновенной слабости, которая внезапно заполнила мои ноги. Должно быть, я сильно изменила в лице, потому что Лайон наконец-то перестал улыбаться и посмотрел на меня спокойно и серьезно.
- Змея? – почему-то шепотом проблеяла я, глядя на контейнер, как на бомбу, которая в любой момент может рвануть. Хотя, почему – как? – Ты что, рехнулся???
Говорила мне мама, не знакомиться с незнакомцами… Тьфу ты. С подозрительными типами. Так, надо срочно валить, пока этот чертов таец на меня не натравил своего чертового Каа!
Я решительно оперлась руками о песок, взяв низкий старт, но разочарованный взгляд Лайона заставил меня замешкаться.
- Что? Ну, что?.. думаешь, я останусь тут сидеть, зная, что рядом, в этом ящике… А он крепко закрыт?.. Зная, что в нем лежит змея! А кто там, кстати? Кобра или гадюка?
Лайон тихо рассмеялся, и я вдруг почему-то почувствовала себя дурой. Он указала на контейнер:
- Со звукоизоляцией. Специальный. Там детеныш удава. Он маленький еще совсем – метр с не большим. И он спал, между прочим, пока ты его своим страхом не разбудила. Я не говорил тебе раньше, что работаю на змеиной ферме. Я – заклинатель змей. Вас еще к нам на экскурсию не возили, видимо… Так что ты знаешь о хладнокровии?
Я смотрела на тайца круглыми от изумления глазами и не знала толком, что и подумать. Сердце у меня в груди колотилось бешено. От банального страха, потому что… рядом с моими ногами лежал ящик, в котором лежал… удав!
- Э… Да ничего не знаю, кроме того, что его у меня сейчас ноль просто! – зло прошипела я, – Слушай, Лайон… Пока ты не вытащил эту гадость, давай я скажу тебе сейчас «до свидания» и быстро убегу, и останусь до конца жизни трусихой, но живой трусихой, а?
Лайон рассмеялся, очень довольный моей тирадой. Я его, по всей видимости забавляла.
А вот он меня – нет. Уже – нет. «Додурачились», – думала я, как завороженная гипнотизируя взглядом ящик, в котором стучало и возилось уже не переставая. Словно бы от моего пристального взгляда блокировка на его крышке должна была окрепнуть и стать супер-надеждной.
- Слушай, – вдруг заговорил Лайон, кладя свои крепкие широкие ладони на крышку, – Тут нечего бояться. Он маленький еще, и если что-то пойдет не так, я с ним справлюсь, уж поверь мне, укусить он тебя не сможет…
- А удавы кусаются? – я кольнула тайца напряженным взглядом, и снова уставилась на ящик.
- Кусаются, – он усмехнулся, – У них зубы, как бритвы, и загнуты внутрь. Чтобы разрывать добычу на куски. Если вцепиться, рваная рана гарантирована…
Я, наконец-то, осознала всю нелепость ситуации. И чего я тут расселась в ожидании «рваной раны»? Нет, ну что меня держит-то на месте? Нездоровый интерес с не менее не здоровыми последствиями? Нет, всё, мне пора. Я решительно встала:
- Спасибо, дружище, но рваные раны – это немного не то, что я понимаю под приятным отдыхом в вашей чудесной стране. Так что, пока!
Лайон в ответ широко улыбнулся. Ехидно так:
- А как же твой страх? Так и проживешь зажатой?
Я притормозила, что-то в его словах зацепило. Лайон улыбнулся еще шире и похлопал по песку подле себя ладонью (я села обратно):
- Садись. Уже до смерти его напугала. Знаю я таких, как ты. Их и волны по заднице лупят, и со слонов они падают, и обезьяны их наши за пятки кусают. А всё почему? Потому что – зажатые они европейцы, не умеющие любить окружающий их мир. Они его бояться, ждут от него все-время какой-то опасности, нападения. Вот он и нападает. А с миром надо уметь находить общий язык, а не бояться его, поняла? Любить его надо уметь, ясно?
Я слушала Лайона со странным чувством. Вроде бы говорил он прописные истины, много раз я об этом читала, слышала от других, но в устах этого темнолицего крепкосложенного аборигена с белозубой улыбкой они зазвучали по-новому. За каждым его словом будто бы стоял невидимый мне стопудовый аргумент. Он говорил, и я всё больше попадала под гипнотическое обояние этих непонятных мне аргументов. И осознала, в конце-концов, что никуда сейчас не пойду. Более того, я вдруг поняла, что Лайон притащил сюда эту змею, чтобы сделать мне подарок, чтобы познакомить меня с какой-то совершенно уникальной мне стороной жизни. С той самой стороной, которой, по его точному наблюдению, я всегда избегала знакомиться. И что я буду последней европейской дурой, если откажусь.
- Я тебя почему спрашивал-то про хладнокровие? – продолжал Лайон, поглаживая пальцами крышку контейнера, – Да, потому что ничего ты про него знаешь. Мы, люди, теплокровные звери. А вот они, – он многозначительно похлопал на крышке, под которой немедленно застучало, – Хладнокровные. Ядовитые и кусучие. Кто не боится змей? Никто. Все боятся. А почему? Потому что змеи могут убить.
- Вот-вот, – вяло вставила я свои пять копеек, мне снова стало страшно.
Лайон хихикнул:
- А почему они могут убить, знаешь?
Я посмотрела на него растеряно. У меня должен был быть ответ. Вопрос же такой простой. Вроде, простой… Почему змеи могут убить? Да, потому что… могут. Нет, ерунда выходит. Тогда, почему?
Таец с довольной ухмылкой следил за сменой выражений на моем лице. Потом традиционно хихикнул.
- Да потому, что они – самые трусливые существа на планете. Они так защищаются от мнимой угрозы. Ты сейчас боишься его, – он ткнул пальцем в контейнер, – Но он боится тебя больше.
- Как это? – от удивления мой страх на время пропал.
- Так, – Лайон пожал плечами и стал открывать крышку, – Змеи слепые от рождения. Они не видят, кто там перед ними, они не знают, что этот кто-то против них задумал, и они очень бояться этого кого-то. Вот сейчас этот детеныш с острыми зубами очень боится тебя. Ты для него «кто-то» большой и еще ты излучаешь сильные эмоции. Да он просто на грани обморока, – тут таец засмеялся, – он так напуган, что потерял голову, и когда я вытащу его из ящика, он тебя покусает. Поэтому тебе лучше сейчас, конечно, бежать.
От его последних слов у меня мысленно упала челюсть, сердце ушло в пятки, отнялись ноги и прочее-прочее. Вот те на...
Посмотрев на сидящую рядом с ним полуобморочную девушку с перекошенным лицом, Лайон скептически хмыкнул и поднял указательный палец в небо:
- Но! – с чувством продолжил он, словно читал мне лекцию, – Это не выход, в твоем случае. Ты вечно бежишь от всего неизвестного, «дикого». А как насчет подружиться с этим со всем? Как насчет пожалеть бедного удава? Как насчет полюбить его? Он же такой красивый и такой напуганный, слепой и маленький. Как насчет понять его?
И Лайон пристально посмотрел мне в глаза. В сумерках я не сразу разглядела в них совершенно потрясающее выражение. Выражение глаз человека, которые понимал и любил змей. Ядовитый, несущих смерть склизских хладнокровных тварей… Я открыла было рот для ответа, но поняла, что не знаю, что сказать, и вернула челюсть в исходное положение.
Лайон приоткрыл крышку, молниеносным движением запустив под неё руку, что-то там схватил. И я утратила всякую способность шевелиться, когда на свет он вытащил удава, крепко держа его за горло. Удав скручивался кольцами, пытался обвить ими его руку, и я увидела, как перекатываются под блестящей чешуе мускулы.
- Вот, познакомься, – очень тихо и протяжно сказал тогда Лайон, – Это твой собрат по несчастью. Такой же трусишка, как и ты. Слепой, разумеется. Он тебя не видит, он тебя сейчас чувствует. Чувствует твой страх. И боится от этого еще больше. Неужели тебе его не жаль?
На секунду, я увидела нас словно со стороны. Синяя от страха девушка и улыбающийся парень со змеей в руках, а вокруг никого – уже поздно, все покинули пляж и отправились по домам. Потом я пришла в себя и посмотрела на удава.
Хладнокровие… Что мы, теплокровные, знаем о нем? Что это такое умение? Чувство самообладания? Чувство абсолютного контроля над ситуацией, над собственной жизнью? Отсутствие страха? Парадокс. Змеи, хладнокровные существа, вовсе не хладнокровны. Они, оказывается, тоже боятся. Мы боимся их, они нас – нас. И от этого страха готовы причинить друг другу боль. Ну, кто из нас, оказавшись один на один со змеей, не испытал бы перво-наперво жгучее желания, чтобы её что-нибудь немедленно убило? Чтобы она умерла, только лишь потому, что только так мы сможет почувствовать себя в безопасности. Не уползла снова в траву, а умерла. Здохла. Чтобы можно было снова гулять по этой лужайке, не опасаясь, что…
Не опасаясь, что змея, опасаясь нашего присутствия на этой же лужайке, укусит нас.
Как странно…
До меня медленно начал доходить смысл всего сказанного мне Лайоном. Слепые трусишки. Маленькие и слепые. И потому – ядовитые. Чтобы защищаться. Чтобы избавлять себя от необходимости жить в страхе. Змеи нападают, потому что сами боятся.
И что-то у меня в сознании перещелкнуло – поменялось местами. И я почувствовала, как страх во мне уступает место другому ощущению. Совсем другому… В центре груди, где секунду назад все было стянуто до боли, стало отпускать, теплеть.
Я перевела взгляд на тайца. Он довольно кивал и улыбался. И протягивал мне удава, продолжая держать его под челюстями. И я заметила, что пальцы в этом захвате уже не так напряжены.
- Погладь его.
И я погладила. Коснулась кончиками пальцев плоской прохладной головы чешуйчатого. Провела. Его кожа была действительно холодной, но не склизкой, как я себе всегда представляла, а лаковой, приятной и живой. Слепые желтые глаза удава тревожно заиграли узкими черными щелями зрачков.
Я невольно улыбнулась. Какой хороший он, на самом деле. Совсем не злой, просто напуганный, но если поделиться с ним внутренней улыбкой и подарить его частичку своего сердца, то ему станет комфортно и кусаться он не захочет.
- Хороший…
Я утратила чувство реальности. Я ведь видела, как таец все больше ослабляет свой захват из пальцев на горле у змеи. А мне не было страшно. Ни капельки. Я теперь смотрела на удава другими глазами. В тот вечер, благодаря Лайону и его удаву я поняла, что даже, если у кого-то есть смертельный яд, это не значит, что его нужно ненавидеть и бояться. И что любить пушистых котят легко, для этого совершенно не надо что-то менять в себе. А вот любить змей… Чтобы любить змей, надо уметь любить.
dashasergeevna (17-го, 27 лет)
