Анна едва не захлебнулась очередным глотком кофе, когда ее внезапно крепко обняли за плечи чьи-то сильные, явно мужские, руки. Сердце сжалось в груди от острого испуга, но тут же забилось от радости – к щеке прижались знакомой до боли трехдневной щетиной и родной голос шепнул на ухо:
– Привет, сестренка!
– Макс! – Анна так и не смогла толком рассердиться на брата за эту выходку, до того она ее поразила.
Он не делал ничего подобного уже год. После больницы потребность открыто выражать свои чувства из него вся вышла. Чувства остались, но Макс перестал ими делиться. Даже такими хорошими. И эта некогда раздражающая Анну привычка сгребать ее в объятья при встрече, подкатив с тыла, так же канула в небытие. И вдруг выскочила из него, словно чертик из коробочки…
– Быстро ты приехал… – Анна повернула голову и недоверчиво-удивленно посмотрела на Макса, машинально хватая его руки и невольно удерживая их на своих плечах еще на мгновение. Словно желая удостовериться, что объятья, этот привет из прошлого, ей не мерещатся.
Он улыбался. Широко и искренне. Очень знакомо улыбался, по-старому, но… Не совсем. Анна пристальней всмотрелась в его глаза… Да, он какой-то… другой сейчас. Какой-то третий вариант Макса, которого она никогда до этого не видела. И вариант этот, кажется, даже лучше старого. И снова блестят глаза… В них больше нет того серого застывшего выражения, которое так пугало ее все эти месяцы, делая из близкого человека чужака. И не важно, что блестят они опять же как-то иначе, не знакомо.
Словно какой-то добрый гений провел в душе человека, взгляд которого она успела так хорошо изучить за этот год, генеральную уборку. Вынес мусор больных мыслей, убрал паутину апатии и, главное, начисто вымыл все окна. И взгляд от этого снова стал прозрачным и светлым – говорящим и выражающим. Живым.
«Что-то произошло тут с ним! Я так и знала, что поездка пойдет на пользу...» - подумала Анна, но все-таки испугавшись собственной чересчур смелой вспышки радости по этому поводу, тут же себя охладила. – «Хотя, возможно, это просто из-за встречи. Мы давно не виделись… Миг – и это пройдет…»
Но проходить настроение, вновь вернувшее Максу его прежнее обаяние, не собиралось.
Ее брат присел на соседний стул и оперся локтями о деревянную поверхность маленького круглого столика, за которым Анна коротала время:
– Как долетела?
Он, казалось, понимал, над чем она сейчас ломает голову. И, похоже, сам был озадачен своим поведением не меньше – тень смущения все-таки промелькнула на его лице.
– Хорошо… А ты тут...
Анна не договорила, оборвав пустую фразу на полуслове, снова впиваясь в лицо брата пытливым и ищущим разгадку взглядом. Она очень хотела спросить о причинах произошедшей в нем перемены, но боялась задать неправильный вопрос… Макс в конце концов не выдержал ее красноречивой мимики и негроко рассмеялся:
– Я не знаю, что тебе сказать, – он неловко пожал плечами, невольно вспоминая забытый на три дня образ своей сероглазой снегурочки. – Я и сам еще толком не всё понял…
– Значит мне это не мерещиться? – Анна с облегчением улыбнулась.
– А что тебе не мерещится? – он вдруг стал серьезным.
– Ой, прости… Я что-то не то сказала…
– Да нет же. Все то ты сказала...
Отвечать вслух на недовысказанные мысли друг друга было для обоих еще с детства обычным делом и неотъемлемой частью общения. Родители и друзья удивлялись, как у них это выходит. Не удивлялись только Анна и Макс. Для них это было естественно. Правда, и эта привычка после больницы пострадала наравне с прочими – Макс перестал впускать в свои мысли так же как и в чувства. Анна очень переживала из-за этого, понимая, что отчасти виновата она. Вернее виноват ее чрезмерный страх перед будущим…
Но чтобы не происходило между ними раньше… Теперь… Здесь и сейчас этого больше не было. Она больше не чувствовала в брате отчуждения. Против нее, ее страхов за него и за себя, он не имел больше никакой внутренней защиты.
Он снова был доступен…
Но как так вышло?
– Так что тебе не мерещится?
Анна смутилась, потом нерешительно произнесла:
– Ну… Ты какой-то другой. Совсем другой.
– И как? Это хорошо, по-твоему? – взгляд Макса на мгновение стал очень пристальным.
– Да… Очень хорошо, – она улыбнулась наконец-то уже безо всякой осторожности и вдруг из ее глаз брызнули слезы.
– Ну что ты…
Макса совсем не удивило это внезапное слезопролитие. Разреветься от избытка чувств, вот так легко и сразу, было очень даже в духе сестры. В детстве это свойство ее характера являлось для него неисчерпаемым источником шуток и прозвищ рифмующихся со словом «плакса» до тех пор, пока отец не поставил его на место. Однажды вечером он зашел к нему в комнату и с серьезным видом проинформировал, что «Женщины имеют право плакать когда захотят и сколько захотят. А если мужчина против, то он сам дурак.». Максу тогда исполнилось только десять лет, по поведению у него было стабильное «неуд», по литературе «два», по физкультуре «пять». Он водился с ребятами на год его старше, бегал по гаражам с самодельным «автоматом» и всех девчонок считал «дурами» и «ябедами». Он, разумеется, ничего не понял из того, что сказал ему отец. Но поскольку отец в его детской иерархии авторитетов на тот момент занимал первое место, он согласился с ним безоговорочно и с того вечера сестре и ее слезам была дарована полная амнистия. Больше он не смеялся над ней. А намного позднее, повзрослев, он все-таки понял, в чем причина такой плаксивости. Просто Анна от природы была наделена способностью тонко и глубоко чувствовать. Когда до Макса это дошло, он окончательно проникся к ней уважением и стремлением оберегать ее от всего дурного в меру своих сил, раз уж она такая у них в семье уродилась «тонкая, звонкая», по выражения матери.
И сейчас он просто раскрыл для нее объятья, сделав это наконец-то с легким сердцем впервые за год. Анна тут же уткнулась лицом в его грудь, крепко обняв за шею и какое-то время беззвучно плакала, вызывая косые обеспокоенно-заинтригованные взгляды посетителей кафе аэропорта.
Макс не мешал ей. Он просто сидел, обнимал ее и думал о том, сколько месяцев сейчас она выплакивает? Шесть, восемь… Или все четырнадцать? Тогда, в больнице, она вряд ли позволяла себе горевать от души, пытаясь все-таки быть сильной ради еще не умершего тогда отца и ради брата, спокойствие которого было следствием успокоительных препаратов, а не его собственное усилие воли. Хоть она тогда и позволяла ему утешать себя, разве у него это получалось? Вряд ли она когда-нибудь за этот год в его присутствии была такой же слабой, как сейчас. Такой, какой ей быть было бы естественно. Она словно бы весь год ждала чего-то, чтобы наконец выплакать из себя все напряжение, все бессонные ночи и беспочвенные надежды. И не случайно у нее произошло это сейчас. Место ведь никогда не имело для нее значения. Только наличие или отсутствие реальной поддержки. И еще… Анна всегда прекрасно чувствовала душевное состояние брата. Видимо, это и есть ответ на его вопрос…
Да, он сейчас другой. Такой, на которого наконец-то не страшно вывалить всю свою боль неопределенности. Анна не стала бы искать понимания на груди у беззаботного Макса, каким он был до истории с отцом. Беззаботный Макс ее бы просто не понял. И не стала бы искать утешения на груди у раздавленного Макса, каким он стал после истории с отцом. Раздавленный Макс этого бы просто не вынес.
В силу своей чувствительности его сестра всегда видела в нем лишь то, что действительно в нем на тот момент было. И если она сейчас говорит, что он стал другим, что это очень хорошо, а потом долго плачет на нем слезами облегчения и радости… Значит, он сам не ошибся – Ева с ним что-то сделала. Он стал живым и к тому же стал лучше. Надежней… Тверже. Где-то внутри что-то оформилось в настоящее, практически бессмертное.
Да, образы странные… Он к ним не привык еще. Пусть пока приходят в его мысли именно такими. Потом он их поймет... Но ветра в голове действительно поубавилось. Душа долго блуждала в темноте, ее там ломало, давило и выкручивало. Травило отчаянием, гневом, тоской… Но, похоже, это блуждание во мраке не плохо развило ее зрение… Или что там у души вместо глаз? Одним словом, теперь она видит лучше. И потому может понять то, чего раньше даже не замечала…
Макс не знал, о чем думает сейчас Анна. Да это было и не важно. Главное – он понимал, что хоть и странная у них сейчас вышла встреча, но зато какая настоящая. Самая настоящая за этот год. Ведь он все это время действительно хотел стать сестре опорой, а она – эту опору найти. Но вместо этого они изображали друг перед другом бесконечный спектакль, имитируя когда-то такое искреннее общение. Он ушел с головой в работу, стал деловым и собранным. Она влезла в роль его менеджера – носила заказы, была милой и домашней… И кто кому там был опорой? Это было гадко и за это было стыдно. Потому они и разъехались.
Сестра по-прежнему обнимала его. Она не билась в истерике, не рыдала в голос… Она вообще не шевелилась. Но крепкий замок из пальцев на его шее и намокающая у ворота футболка говорили о ее состоянии сейчас больше, чем любые другие внешние спецэффекты.
Макс подумал вдруг, что сейчас он скорее отец, чем старший брат… Отец девочки лет пяти или шести, которая чуть было не потерялась, отстав от него на многолюдной площади, полной чужих равнодушных людей. Это было странное открытие, но, видимо, Анне действительно очень нужен был сейчас этот «отец»… А может даже и не отец, а просто мужчина. Настоящий, тот самый не существующий в реальности образ защитника – каменной стены с не каменным сердцем… Увы, с личной жизнью его сестре пока не везло. И может быть как раз потому что для современного общества она была слишком женщина? Слишком «тонкая и звонкая»? А где для такой найти слишком мужчину? Тот офисный планктон, среди которого она существовала пять дней в неделю с утра до вечера, не изобиловал такими типажами. Макс вспомнил Еву. Она тоже была слишком женщина в его понимании… Но у нее это выражалось все-таки по-другому. Нет, в случае Евы у Макса не возникало сомнений. Он откуда-то знал, что такую как она всегда будет кто-то защищать и любить. Почему же Анна до сих пор одна? Ведь она нисколько не хуже…
Подошедший официант, молодой китаец в аккуратной униформе, обратился к нему, спросив на хорошем английском не нужна ли помощь. Макс отрицательно качнул головой, отвлекаясь от мыслей, которые чем дальше, тем больше становились не про него и даже уже не про сестру… Анна в свою очередь тоже отреагировала на китайца. Видимо, выплакалась уже настолько, что вспомнила о том, что такое приличное поведение в присутствии посторонних. Не поднимая головы, тихо отстранилась от брата, виновато тронула пальцем мокрое пятно на его серой футболке:
– Прости… Что-то я…
– Ага, – спокойно кивнул Макс так, словно бы не случилось ровным счетом ничего необычного, и встал. – Где твой багаж?
– В камере хранения… Вот ключ. Ты на такси?
– У меня машина, – он взял из рук Анны ключ.
– Там один чемодан… Ты иди, – все так же тихо произнесла она, не поднимая головы. Открыла сумочку, порылась там, извлекла зеркальце и посмотрелась в него, – Боже мой… Кошмар какой. Я схожу умоюсь. Подожди меня на выходе, ладно?
– Ладно… плакса.
Она улыбнулась сквозь слезы, услышав свое давно забытое детское прозвище. Подняла припухшее покрасневшее лицо – и увидела, что Макс ей тоже улыбается. Улыбка была теплой и заботливой. И у эта забота, наконец-то, опиралась на настоящее, созревшее и потому очень надежное основание.
– Всё будет хорошо, – Макса что-то толкнуло в сердце и эти слова произнеслись сами собой.
И оказались самыми нужными именно сейчас. Анна благодарно взглянула на него еще раз, встала и тихо вышла из кафе, прикрываясь платком от нескромных чужих взглядов. На пороге она задержалась, вдруг вспомнив:
– А что ты все-таки делал, когда я тебе позвонила? – обернулась она к брату, который пошел за ней следом.
Макс усмехнулся:
– Cтену шпатлевал в коттедже у Влада...
– Что?!
– Ну, да... С китайцами.
Анна решила дальше не уточнять – удивлений на первые полчаса пребывания в этой стране ей было и так предостаточно.
Глава 1. Знакомство Глава 2. Громкое молчание Глава 3. Столкновение Глава 4. Решение Глава 5. Ева
Глава 6. Прибытие Глава 7. Встреча Глава 8. Ясность Глава 9. Нужна Глава 10. Рассказ
Глава 11. Дыхание Глава 12. Новый Макс Глава 13. Небанальный взгляд Глава 14. Несовпадение
Глава 15. Прогулка Глава 16. Многоточие Глава 17. Пауза
Pavel Frigus (13-го, 27 лет)
