Сколько себя помню, обманывать я любил с детства. Родители же с малых лет учили меня тому, что всегда надо говорить правду. Я был подобен Адаму, который, стоя у Дерева познания Добра и Зла, думал: «А что, если…». Сама мысль о том, что одним метким словцом можно отвести от себя неприятности, достичь желанных целей или даже управлять людьми, казалась мне магией.
Но еще более магической казалась мысль о том, что обман может быть искусством. Люди любят искусство, но еще сильнее они любят быть обманутыми. Я не безумен — им действительно нравится быть жертвами лжи. Ведь кому нужна горькая правда? Значение имеет лишь её вкус. Поэтому я угощаю людей сладостями. И пусть даже на обертке каждой моей конфеты жирным шрифтом будет выведено слово «ЛОЖЬ», люди сорвут этот фантик не глядя и насладятся сладостью гостинца. И это хорошо, говорю я вам.
— Мистер Хьюс! — слышу я писклявый девичий голос вместе с глухим стуком о дверь моей гримерки. — Вы готовы?!
— Спокойно, дитя, уже выхожу.
Дитятей я называю свою ассистентку Эллис — низкорослую худощавую блондинку восемнадцати лет от роду. Сегодня мне снова придется её распилить на глазах у нескольких сотен человек. Признаться, иногда мне хочется сделать это взаправду, но такое безрассудство чревато как минимум провалом фокуса, а я ценю свою репутацию.
Сквозь пелену сигарного дыма я посмотрел на своё отражение в зеркале. В аккуратно завитых усах сверкала тонкая проседь. Ранее она не бросалась мне в глаза — я просто не хотел её замечать. Не могу смотреть в глаза тому, кого не способен обмануть. А надвигающуюся старость не обманешь. Смерть — тем более. Её не задобришь фокусами. Она просто будет смотреть на них, держа свою косу наготове. И, когда последний кролик будет вынут из шляпы, она опустится… О, вздор! Мне всего лишь пятьдесят, а я думаю о таком. Пора идти…
Я вышел из гримерки и направился к залу. На несколько мгновений я остановился, тщательно проверяя все карманы. Ощупывая карманы брюк, я заметил взвинченную Эллис, машущую мне рукой. Меня это взбесило. Я и так знал, что опаздываю, но пора бы моей ассистентке запомнить, что я всегда делаю это намеренно. Во-первых, известно, что раздраженные зрители теряют бдительность, и потому зачастую их проще обмануть. Во-вторых, сам факт опоздания может стать козырем для исполнителя, сделав его появление более экспрессивным. Как говорится, дело техники.
Я вышел на сцену. Моему взору предстала сотенная публика. Большинство аплодировали. Кто-то — даже стоя.
—Наконец-то! — крикнул недовольный бас с первых рядов.
— Ну, неужели! — подхватила ворчливая старушка.
— Явился, а! — крикнул молодчик лет двадцати пяти.
Я остановился в центре сцены и, опершись на трость, с ироничной улыбкой наблюдал за волнением публики.
— Всё сказали? — произнес я, как только в зале стало более-менее тихо.
Публика вознегодовала еще сильнее. Кто-то с задних рядов покинул зал, а некоторые, встав, просили вернуть им деньги за билет.
— Мужчина в серой шляпе! — крикнул я одному из просивших. — Пройдите, пожалуйста, к девятнадцатому ряду и загляните под ковровую дорожку.
— Ты меня за идиота держишь, Хьюс! — шляпочник покраснел и, казалось, его лицо еще более располнело от гнева. На какое-то мгновение я даже побоялся, что его щеки лопнут и оттуда потечет жир. Мне еле удалось сдержать смех, вызванный этой мыслью.
— Мистер Патрик! — сказал я. — Пожалуйста, просто сделайте то, о чем я вас прошу.
— Откуда вы знаете моё имя?!
Я промолчал и лишь загадочно улыбнулся. Все-таки микронаушник — замечательная вещь.
Наши взгляды встретились: мой — уверенный и спокойный, выдающий еле уловимую насмешку, и его — ошарашенный и округленный.
Мужчина, постояв несколько секунд бездвижно, рванул к указанному мною месту, приподнял коврик и вынул оттуда несколько купюр.
— Мистер Патрик, — сказал я, — вот ваши деньги. Теперь можете идти спокойно.
Краснолицый шляпочник был растерян. После случившегося он явно передумал уходить, но в таком случае нельзя оставлять себе деньги, ведь это было бы попросту неприлично. Если бы я не заговорил с ним вновь, бедолага остался бы стоять на месте еще невесть сколько времени, пока не наложил бы в штаны от волнения:
— Мистер Патрик, займите, пожалуйста, своё место. А деньги оставьте себе в качестве компенсации за несогласованное с вами использования вас в роли ассистента.
Мужчина молча кивнул и попятился к своему месту такой походкой, словно уже обделался. А я принялся продолжать выступление:
— Дамы и господа! Простите за столь эксцентричное начало шоу! Предлагаю сразу забыть о мелких фокусах и перейти к крупной рыбешке!
Тем временем моя верная ассистентка выкатила на сцену столик с ружьем и тарелкой.
— Как вы думаете, друзья, — обратился я к публике, — не стоит ли такого дерзкого ублюдка, как я, пристрелить прямо здесь?
В ответ зал засмеялся и согласился со мной.
— Тогда кто желает это сделать?! — крикнул я, расставив руки в стороны.
Множество рук потянулось вверх, и мне почему-то вздумалось выбрать самую неприметную из них. Обычный коренастый работяга с короткой стрижкой, одетый в заурядные голубые джинсы и дешевую клетчатую рубашку.
— Стрелять умеете, мистер? — спросил я.
— Да, я служил.
— Отлично! Тогда вы наверняка вышибете мои мозги, если только я не словлю пулю зубами.
Я вынул из кармана пулю и предложил мужчине пометить её гвоздем, чтобы все могли убедиться, что во рту у меня окажется та же самая пуля. Затем я зарядил ружье и вручил её мужчине. Отойдя на несколько метров назад, я дал ему команду целиться мне прямо в рот. Было видно, что работяга даже при всем понимании того, что происходящее является всего лишь фокусом, явно заволновался и выстрелил не сразу. Зал воздыхал изо всех сил от витающего в воздухе напряжения, но звук выстрела оказался громче. Театрально пошатнувшись, я слегка нагнулся и выплюнул пулю на ладонь. Стоит ли говорить, что она оказалась в моем рту сразу же после метки? В ружье же остался всего лишь пистон без пули, и потому выстрел оказался холостым. Но, как бы там ни было, публика выдохнула с облегчением и громко зааплодировала. Всё как всегда. Стоит банальный фокус преподнести им как великое чудо, так зрители сами программируют свои наивные умы на удивление и восторг.
— Как видите, — сказал я, рассмеявшись, — такого везучего сукиного сына, как я, пришить невозможно.
С третьего ряда поднялся лысый мужчина с хмурой физиономией.
— Спорим, возможно? — сказал он и направил на меня револьвер.
Я, как и все присутствующие в зале, не успел ничего понять, как моя грудь приняла удар, сваливший меня на пол. Спустя мгновение — крики и паника. Крики, уходящие куда-то вдаль, сопровождающие темноту, которая медленно кралась к моим глазам. Последний кролик убежал — коса опустилась.
***
— Весьма интересный сон, мистер Хьюс, — констатировал сидящий рядом со мной кучерявый седовласый мужчина в круглых очках. Его круто завитые вверх усы чуть ли не касались обода очков, а лысина надо лбом светилась, точно жалкая пародия на нимб.
— Да, черт возьми, интересный, — раздраженно ответил я, вставая с кушетки, на которой я провалялся битый час. — Проклятье, у меня задница затекла…
Психолог тактично промолчал и, словно он не слышал моих последних слов, сказал:
— Одно я знаю точно, мистер Хьюс: вам нужен отпуск. На время забудьте о работе, о фокусах… Оставьте всё это хотя бы пару месяцев. В конце концов, вы и так всё время отдаете себя работе. Нужен перерыв. Тогда, вероятно, и подобные сны перестанут вам докучать.
— Перерыв, значит… — задумчиво произнес я, надевая плащ. — Ну что ж, посмотрим. Всего хорошего, мистер Мальколм.
— Эй! — Мальколм вскочил с места. — Мистер Хьюс, а как же оплата?!
— Ах, да, простите меня, — я подошел к психологу и, протянув руку к его уху, вынул из-за него пятидесятидолларовую купюру и вручил её оцепеневшему очкарику. — Как видите, я не могу это оставить.
Улыбнувшись, я вышел из кабинета. Мистер Мальколм молча наблюдал за тем, как перед ним захлопывается дверь. Я же неспешной походкой направился вдоль коридора к выходу из здания, поглаживая в кармане недавно купленный ружейный патрон.
dryunqa (04-го, 27 лет)
