Катя медленно мешала чай, её взгляд был устремлён в кружку, словно всё самое важное сейчас было сосредоточено в кругах, расходящихся от ложки. Чай давно остыл, но она продолжала сидеть за столом.
Хлопнула входная дверь, свекровь торопилась на работу и не потрудилась прикрыть дверь аккуратно, не производя столько шума. Свекровь ушла, а в ушах Кати так и продолжали звучать её слова, брошенные на прощание:
- Самые счастливые женщины, это женщины у которых нет детей!
Она часто повторяла эту фразу, слишком часто, может быть потому, что Катя не спорила с ней, не возражала.
Из комнаты донёсся грохот, судя по звуку на пол падали книги, Катя вздохнула, но мешать чай не перестала, лишь ниже опустила голову, всматриваясь в крутящиеся в кружке круги.
«Самые счастливые женщины, это женщины у которых нет детей?»
Давно следовало ответить, что счастье для всех измеряется по-разному. Но Кате не хотелось вступать в конфликт, не хотелось оправдываться и что-то доказывать. Сейчас она чувствовала просто усталость и ещё растерянность.
Свекровь редко приходила к ним в дом, забегала на пару часов раз в неделю, иногда реже, сидела с внуком – двухлетним непоседой Егоркой, давая Кате возможность заняться собой. И почему-то считала, что невестка разделяет её точку зрения.
Катя часто задумывалась над этой фразой. Задумывалась невольно. Чувствуя, как в душе поднимается протест.
Счастье?
Её подруга Полина уже десять лет пыталась забеременеть. Все её мысли и желания были сосредоточены на ребёнке, она жила этим, она дышала этим, не замечая, как проходит мимо неё жизнь, как отдаляется муж, и рушится семья.
Счастье? Нет, у Кати не было ответа на этот вопрос, и она не знала, чем утешить Полину, и какие подобрать слова, чтобы заставить взглянуть её на жизнь по-другому. Не было таких слов, было лишь слепое желание Полины, и она не хотела ничего слышать.
Звук рвущейся бумаги, Катя дёрнулась на шум, но заставила себя остановиться. Не важно, главное не ревёт, а всё остальное на данный момент не важно. Время одиночества дороже.
Она невольно усмехнулась, вот так вот, мамаша. Иногда счастье женщины это, оказывается, иметь личное свободное время.
Катя потёрла пальцами виски, после ухода Антонины Михайловны на душе остался странный осадок.
Неужели свекровь не любит двух своих сыновей, не любит внука? Да, ей пришлось трудно в жизни, муж бросил её, когда младшему ещё не было и года. Но разве это причина, чтобы не любить своих детей?
Может быть, следовало спросить об этом напрямую, только так не хотелось лезть в чужую душу. Да и не в любви дело, Катя почему-то знала это, дело в страхе. Свекровь лишь кажется сильной, а на самом деле в ней живёт постоянный страх.
Страх просыпается тогда, когда близких нет рядом, когда она не может их видеть, не может контролировать. Для матери естественно беспокоиться о своих детях, естественно бояться за них. Но когда страх превращается в манию... Катя невольно поёжилась.
Легко жить и не о ком не беспокоиться, ни о ком не думать, не переживать. Только как же пусто в такой жизни, как одиноко. Нет, она бы не согласилась жить только для себя, пусть даже ценой этому будет страх.
Но сейчас Кате тоже было страшно, она приложила руку к животу, о том, что она снова беременна, знал пока только муж. И казалось, что это известие его тоже напугало.
Второй ребёнок?
Она искала поддержки, но не получила её, муж лишь ласково погладил её по голове и произнёс совсем не то, что она хотела услышать.
- Как ты решишь, милая, так и будет.
Почему она должна решать одна? Почему он не сказал, что рад этому ребёнку, или наоборот, что у них нет сейчас возможности воспитывать второго? Почему?
Кате было горько, это трудно решать за двоих. Это трудно решиться погубить уже зародившуюся в тебе жизнь. Это трудно пройти всё по новой – беременность, роды, бессонные ночи, и перечеркнуть так давно вынашиваемые планы выйти на работу.
Слишком свежа ещё была в памяти та тоска, которую она испытала, когда потеряла саму себя и полностью погрузилась в заботы о ребёнке. Это потом она привыкла и к отсутствию свободного времени, и к дикому круговороту забот, в который превратилась её жизнь. Ведь у неё был Он - такое маленькое, беспомощное существо, так нуждающееся в маме.
Материнская любовь ни с чем несравнимое чувство, отодвигающее любые сомнения и переживания. И пусть из груди рвались рыдания, а из глаз сами собой бежали слёзы, всё это было не важным.
Ещё один год и Егорку можно будет отправить в садик, самой посидеть немного дома, отдохнуть, расслабиться, а потом выйти на работу, вернуться в коллектив, получить столь не хватающее общение с коллегами…
Такие простые планы, мечты…
Катя наконец отодвинула кружку, оглянулась на гору немытой посуды, в ожидании замершей в мойке, горько вздохнула. На посудомоечную машину в семейном бюджете денег почему-то никогда не хватало. Катя ведь сидит дома, у неё есть куча времени, чтобы помыть посуду…, а ещё нужно приготовить еду себе и мужу и отдельно для Егорки, постирать бельё, погладить, сделать уборку…, интересно, почему у домохозяек не бывает выходных? Глупый вопрос, домохозяйки ведь не работают!
Катя фыркнула, сколько раз это было оговорено с такими же мамашами, как она сама, только какой в этом смысл, никто не возьмёт её заботы на себя. Ни муж, ни свекровь, ни мама, у них свои дела, они работают…
Она отмахнулась от посуды и решительно двинулась в комнату на звук шуршащей бумаги. Подкрасться незаметно, как всегда, не удалось, у Егорки был удивительно острый слух, особенно, когда он был занят своими детскими безобразниковыми делами.
Ребёнок мгновенно спрятал куда-то под шкафчик чёрный несмываемый маркер и уставился на маму невинными серыми глазами. Катя бочком обошла горку книг, сваленных посреди комнаты, оглядела валяющиеся на полу журналы и заметила, что разукрашивал Егорка именно тот журнал, который она сегодня купила и ещё не читала. Ну конечно, он ведь лежал отдельно и на самом видном месте – аж на верхней полке книжного шкафа. Видимо упал вместе с книгами.
Зная о пристрастие сына к творчеству, Катя старалась убирать нужную литературу куда повыше, но зачастую это не помогало. Для деятельного непоседы преград не существовало.
Катя опустилась на диван, посмотрела на сына, Егорка удивлённо хлопал глазами, не совсем понимая, почему его не ругают. Но Катя просто смотрела - ещё не очень густые взъерошенные волосёнки, чёлка падает на глаза – пора подстригать, пухлые щёчки, в глазках прыгают искорки. А ведь ещё недавно она пыталась пеленать это машущее руками и ногами чудо в пелёнки, потом отказалась от этой идеи и просто укачивала его на руках…. А сейчас он почти самостоятельный маленький человечек с характером и собственным мнением.
- Ма-ма!
- Что мой, котёночек?
Егорка встал с пола, подошёл к Кате и вдруг прижался к ней, словно почувствовал настроение мамы. Она схватила сына, посадила его на колени, обняла. Её взгляд вдруг остановился на стопке детских вещей, которые она приготовила, чтобы отдать недавно родившей подруге.
Малюсенькие ползунки, распашонки, шапочки, комбинезончики…, невыносимо захотелось вновь взять их в руки, просто подержать, ведь с этими вещами связано столько воспоминаний.
Неожиданно Катя поняла, что ничего она отдавать не будет, эти вещи нужны ей самой! Из глаз вдруг покатились слёзы, она с трудом сдержалась, чтобы не зарыдать в голос. Ещё крепче прижала к себе Егорку, погладила его по голове. Ребёнок притих, что-то сосредоточенно сопел и крепко держал её за руку.
- Всё у нас будет хорошо! – прошептала Катя.
- Дя?
- Конечно да.
Firshteyn (20-го, 33 года)
