Я никогда не умела понимать людей, чем-то отличающихся от меня, неважно чем. Я просто не умела видеть их мысли, представлять, что скребется в их иной голове, и что они там решают, углубившись в себя. Многие вам легко и без зазрения совести могут сказать, что я жила открыто. Кому известна правда, да никому. Люди ведь судят по своей собственной уверенности, и никому нет дела до правды. Это тоже излишняя самовлюбленность- уверенность в том, что ты обладаешь неким гениальным навыком читать людей и видеть за них. Такая уверенность обычно преследует умных людей, считающих, что им все наперед известно за глупых. На самом же деле, умному также невозможно понять глупого, как и наоборот. Непривыкшие понимать поступки людей без особого склада мыслей (склада мыслей лидирующих особей социума), умные лишь зря стараются представлять себя в тарелке глупцов. Это как человеку рисовать себе в голове картину белого и нежного тела в костюме инопланетянина. На автомате (я проверяла!) появляется вполне себе человечный и красивый облик, который уж точно не может иметь инопланетянин. Но что же выходит из всего этого? Не стану же я утверждать, что умные на самом деле глупцы. Иначе кому же быть умными? Эта мысль часто нагоняла меня и занимала в ранней юности, поре попыток философствования и построения теорий.
Я ставила свои психологические эксперименты на сестре, хоть на что-то же она должна была быть годна. По-французски она совершенно не знала, и знать не хотела, а заставлять ее было некому. Отец работал, много работал, писатель, что с него взять. А Джинни легко могла прикрыть свою спину за простым баловством невинного ребенка. Вообще, наше детство- это особая пора. Вернее, детство Джинни, я тогда была уже почти девушкой. Я хорошо помню это время, и часто мне кажется, что нынешние дни неслабо завидуют тем, посвященным открытиям и веселью. Собирая в своей голове клочки воспоминаний, я порылась в старых ящичках и нашла свой детский блокнотик, исписанный вдоль и поперек французскими каракулями. Если вам не будет скучно, я перепишу сюда несколько заметок, для меня, по крайней мере, чтенье их было весьма занятным.
16 Апреля
Мне семь лет, и няня сказала, что пора заводить свой journal. В нем надо рассказывать каждый день своей жизни, как говорит она. Я думаю, это глупо. Сегодня я первый раз увидела сестру. В основном, она не плоха, но напоминает обезьянку. У нее большие красные уши и она вопит так, что будто триста стрел врезаются в барабанные перепонки. Интересно, все дети такие?
18 Апреля
Сегодня я много занималась. Мне никак не даются спряжения. Но я буду старательно учиться, по словам гувернантки, это должно помочь. Но все дело в Джиневре. Эта маленькая обезьянка так кричит, что я не могу собрать мысли в один пучок.
19 Апреля
Я раздобыла у папы линейку. Джинни не больше девятнадцати дюймов. Если я встану на цыпочки, то стану выше ее в полтора раза.
20 Апреля
Мама умерла.
Дальше записи стерлись, то ли водой, то ли еще чем-то… Я, кажется, пролила на них чай. Впрочем, дальше в течение нескольких месяцев, все в том же стиле.
13 октября
Лейла взяла с нами на прогулку Джинни. Мне не разрешили прокатиться на Мели (так зовут мою пони) из-за этого ребенка. Лейла сказала, что я должна быть рядом. Так еще долго будет продолжаться?? А еще она очень странно действует на прохожих. Все они умиленно заглядывают в ее прогулочную коляску и делают глупые рожицы, а я как пустое место. Но я же не ору, как она.
14 октября
Приехал папа, весь день нянчился с сестрой. Меня звали к ужину, но я обиделась и не пришла.
29 декабря
Через пять дней мой день рождения. Папа обещал красивую куклу из магазина *Бей и Кау*. Это лучший магазин игрушек на свете!
3 января
Меня красиво нарядили, утром мы ели вкусный торт и играли в мяч на лужайке. Папа так и не приехал, куклу тоже мне не дали. Зато у Джинни три новые игрушки. И в честь чего это?
10 марта
Я наконец-то нашла применение моей глупой сестре. Как-то я попросила Лейлу заплести меня, а Джинни не с кем было оставить. Лейла, посадив ребенка рядом, взялась за ленты. Одна, красненькая, случайно соскользнула одним из концов на ковер, и пронеслась вперед, когда я резко мотнула головой. Джинни тут же побежала на своих корявых ногах за лентой, ухватила ее липкими ручонками и уселась снова. Она ведет себя, как кошка. Насчет обезьян я не уточняла. С ней можно играть и дергать эту ленту, я буду звать ее Барсик.
11 марта
Стою в углу за Барсика.
18 июля
Этот странный ребенок заговорил. И знаете, каким было его первое слово?? Эй! Да, именно *эй*. Все бы ничего. Но это теперь моя новая кличка. Это лучшая месть за Барсика. Лейла только и вертится вокруг Джинни, заказывает ей наряды, правда и мне парочку. Джинни уже крепко ходит, но ноги у нее корявые, что бы вы не сказали.
Папа записал меня в балетную школу, но им не подошла моя фигура. Он возлагает все надежды на Джинни. Но я бы не была так уверена в ее шансах
10 Апреля
Джинни уже два. У нее прелестные, по словам тети, каштановые локоны. По-моему, мои волосы ничуть не хуже, просто я держу их в хвосте.
3 Декабря
Я клянусь сильно и непоколебимо, я научу ее читать и писать. В ее лета я начала учить грамоту, а она ловит бабочек. Это ужасно. Мир катится в дыру.
На этой записи детский лепет обрывается. В десять лет я почувствовала, что сама сила взросления велит мне отложить это занятие и потратить свое время на занятия с сестрой.
Все мы беремся за свои голые идеи с жаром и пылом, что бы вы не говорили. На первых порах мы готовимся и тщательно продумываем задачу и методы, делаем зарисовки пути продвижения к цели. Я все рисовала так: глупая сестра, иной она и быть не могла, послушает мои рассказы о грамматике, о истории (я была уверена. Что самое время ей историю знать) и о прочем, тут же ее глупой головы коснется моя разумная речь, и она буквально таки прозреет. То есть, в этих мечтах основную заслугу я отдавала себе и своему грандиозному уму, а ей отвадила второстепенную роль субъекта. Она была моей куколкой для практики своих целей. Как-то так.
Я хорошо помню этот первый день занятий и мою первую жизненную неудачу.
Когда Лейла отправилась обедать в комнаты прислуги, я тихонько выкрала Джинни из детской и выразила желание подарить ей новые цветные кубики. Сестра тут же вскочила, и в ее черных глазах заиграло любопытство. Она здорово подкупалась, это всегда было одним из ее главных недостатков. В тот день на Джинни была нарядная белая рубашечка с красным швом по плечам и перламутровыми пуговками – творение воображения Лейлы. Клетчатая юбочка до колен и лакированные красные туфли. Почти школьница.
- Пошли! – зазывающе и фальшиво-ласково позвала я ее. За моей спиной послышался стук каблучков и тут же посыпался ряд громких вопросов:
- Эй, эй, а они желтые? Зеленые? Эй! У меня есть зеленые, мне папа, папа привез!
Я крепко заткнула уши руками и размеренным, твердым шагом пошла вперед. За углом коридора была моя комната. Джинни не любила в ней бывать, глазам ребенка негде было бы приютиться в четырех ярко белых стенах, без картин и детских рисунков, без игрушек, в которые я никогда не играла. Даже стол у меня был взрослый и высокий. И стул ему в пору.
- Где мои кубики, Эй? – спросила дрожащим голосом сестра.
Я злобно закатила глаза и решила открыть ей всю правду происходящего. Но вдруг поняла, что не могу сказать ребенку, что врала ему. Она смотрела на меня грустными и боязливыми черными глазками и еле сдерживала слезы.
- Я… Ну это, они пропали. Я убрала их, кажется в шкаф, и… - звучало это не очень похоже на правду. К тому же, Джинни знала мой твердый и решительный тон. А она была на удивление проницательным ребенком.
- Эй, их нет, да?
- Не плачь, пожалуйста
Джинни пождала плечами и застыла. И я даже не знала, что сказать. Но тут моя былая решительность дернула замерзшую в мыслях инициативу и я, подойдя к сестре, бережно подняла ее и усадила на стул.
- А что мы будем делать, Эй?
- Учиться. – Важно пояснила я. И добавила – Тебе понравится.
Я к этому дню готовилась долго и тщательно, как и ко всем своим *невероятным* идеям. Полистав детские буквари, я выудила оттуда самые лучшие примеры и задания.
Джинни с любопытством заглянула мне через плечо (попыталась заглянуть, роста не хватало), но ничего не увидела, и не смогла бы понять, даже если б рассмотрела.
Порывшись в стопке отложенных книг, я достала одну из них, с ярко- красной обложкой и тонкими бумажными страницами.
- Что это, Эй?
- Букварь! – торжественно ответила я. – Сейчас ты узнаешь, какие есть буквы.
- А что это такое?
Я замялась
- Глупый вопрос. Ты такая глупенькая, Джинни. Конечно же это такие значки, которыми мы, ну, говорим и пишем.
- Я поняла! – радостно воскликнула Джинни
Удивленным взглядом, не без гордости, я окинула свою сестру.
- Правда?
- Ну конечно! – И Джинни заулыбалась, тыкая пухлыми пальчиками в свои белые зубы.
После чего она с искренним пониманием показала мне язык и заявила, что ей известны эти значки были всегда, но лишь под другими именами.
Глупее ребенка я не видела. Моей досаде не было предела. Как? Я, учитель, подготовленная и умная, не могу объяснить этому созданию, что же такое буквы. Но, так как меня всегда учили делать попытки, пока не достигнется результат, я попыталась снова.
- Нет же, Джинни! То, что ты показала- это язык и зубы. Но я говорю о другом. Вот скажи *А*
- А
- Вот что ты сейчас сказала?
- А.
- А если бы я захотела написать папе в письме, что ты сказала *А*, какой значок я бы использовала? – эта попытка показалась мне более удачной. Но не тут то было.
- Но зачем папе знать, что я сказала *А*?
- Джинни, ну ему это совершенно не интересно! Но я же пытаюсь тебе объяснить! – взвыла я.
Сестрица захлопала глазками и удивленно уставилась на меня. Я выдохнула, прошлась по комнате и снова взялась за этот тяжкий труд.
- Ты знаешь, что такое книжки, Джинни?
- Конечно, Эй. Это каждый знает.
Успех показался на горизонте.
- Хорошо. А что ты видишь в книжке, когда открываешь ее?
- Листочки, Эй.
- А что на этих листочках? – спросила я победным тоном.
Джинни уверенно пожала плечами, как это делают довольные своими познаниями дети и как никогда не делала я, и сказала:
- На них глупости.
- Что?? – громко переспросила я, так, что Джинни испугалась моего грозного тона.
- Ну чепуха там такая. Так Лейла говорит.
Я с силой ударила букварем по столу.
- Джинни! Ну давай посмотрим с тобой. Смотри, вот первая страничка букваря. Что ты видишь?
- Арбуз вижу.
- А что еще? Вот это что? – спросила я, указав на большую букву *А* посреди листа.
Джинни подала плечами
- Это буква.
- Хорошо- задумчиво сказала сестра, и снова взглянула на букву.
«Неужели» - пронеслось в моей голове.
- Так ты поняла?
- Ну да.
На этом был закончен столь трудный для меня урок. Устало опустившись в кресло и облокотив голову на спинку, я счастливо закрыла глаза и с минуту так посидела. Джинни упорно разглядывала букву *А*
- Понравилась?
- Очень! – сказала Джинни.
За ужином Лейла окунулась во все яркие подробности моего рассказа о первом уроке и даже немного побранила меня за это, аргументировав свою правоту тем, что мисс Джиневра еще слишком мала для подобных вещей. Но я поспешила заверить ее, что урок не прошел даром.
И вдруг Джинни резко метнулась и побежала к большому деревянному табурету, стоящему одиноко у курильного столика папы. Ухватив его сзади цепкими руками, она закричала на весь дом:
- Вот! Вот буква! Я знаю теперь!
Лейла уставилась на меня вопросительно. А что я могла ей сказать? Я просто ухватилась за голову и убежала в спальню. Противней этого дня я до сих пор могу назвать лишь один, только один день в моей жизни. Но о нем не время вспоминать.
Firshteyn (20-го, 33 года)
