Тусклые ,забрызганные грязью, фары грузовика, желтым светом вспарывали туман в предрассветной тьме. Алый восход на горизонте полноправно и степенно вступал на небо налитое свинцовыми тучами. Грузовик со старческим скрипом остановился и из его кабины, довольно лихо, выпрыгнул водитель. Увидев его , можно было подумать, что ему около сорока, но на самом деле его жизненный путь не доходил и до тридцати. Под тусклыми голубыми глазами расположились крупные мешки – свидетели бессонных ночей и пристрастия их обладателя к огненной воде. Под мышкой протертой, местами в дырочках, джинсовой куртки водителя, прятался уже чуть живой, стальной, термос с чаем. Водитель открутил крышку и тут же мягкий запашок травяного чая приласкал нос. Дорогая сердцу жена делала такой отвар только для него, собирая травки памятуя о его больной печени, тихонько нашептывая чудные заговоры над мутным, ароматным, варевом. Отпив немного, водитель достал измятую сигарету, раскатал ее мозолистыми руками, будто дикарь пытающийся добыть священный огонь палочкой, и сберегая пламя в грязных от масла ладонях , аккуратно поджег и медленно, наслаждаясь моментом затянулся, выпуская дым через курносый нос. Чудесный травяной запах, которым был полон термос, смешивался с едким табачным дымом крепких сигарет. В душе водителя царила идиллия, которая доступна лишь тем, кто по-настоящему трудится. Уставший глаз бродил по окрестным богатствам. Черная трасса, будто змея, ползла извиваясь среди густого соснового леса изредка пересекая быстрые, играющие на солнце реки. Близ места ,где путник млел от красоты, упрямо бежал балагур ручей, вливаясь в небольшой прудик, окруженный ивами, пахло водорослями. Водная скатерть уже начинала затягиваться чудными узорами водорослей. Запах пруда мешался с запахом хвои доносившейся из леса, с запахом чая и сигарет, весь этот букет давал четкое присутствие жизни. С каждой минутой становилось солнце поднималось выше, на душе прояснялось. Рядом с полем, лежавшим по соседству от водоема, расположилась небольшая деревушка, в одну улицу. Бревенчатые, ухоженные домики уже просыпались подмигивая друг другу сонным светом из окон. Где то совсем рядом надрываясь прославляла солнце не знакомая птичка. Докурив сигарету и почти не притронувшись к чаю, водитель медленной струей лил остатки варева на дорогу, как заворожённый наблюдал за играющей на солнце струйкой. Сигарета, дойдя до фильтра, уже обжигала пальцы, бросив окурок на асфальт, водитель втоптал его, для верности, носком кирзового сапога в землю. Сев в кабину, он немного помедлил, поглаживая разноцветную оплетку руля, сплетенную им самим из проводов, для удобства. Машина завелась не сразу. Двигатель с натугой, кряхтя как старый дед, запустился и дернул грузовик вперед. Стараясь не гнать быстро шофер не вольно погружался в свои мысли, а глаза не могли оторваться от восхода солнца. Косичка из проводов массировала руку. Как и сейчас, он нервно ерзал взмокшими руками по оплетке баранки. Только тогда он вез он не дрова и не сено, он вез тех кому не повезло , вез тех кому кусочек металла остановил жизнь. Молодые парни, из центра могучей державы, так же смотрели на рассвет, только видели они через дым горевших домов и танков. В этот момент многие стали понимать, куда они попали и что их ждет. «Возможно и я здесь так же буду гореть на восходе» думали солдаты, переминаясь с ноги на ногу. Но никто не подавал вида, окаянные мысли гнали, шутили и много курили, слишком много там их осталось. Водитель был среди тех ребят, которым удалось вернуться к своим родным живыми, пусть и некоторые частично. Только начавшие жить, горячие, крепкие сердца смело гнали кровь по молодым жилам и казалось, что они и есть олицетворение жизни, они и есть ее смысл. Водитель теперь с дрожью вспоминал, как он без страха бегал под прицелами снайперов, под бесконечным огнем. В те годы казалось, что все патроны летели у него над головой, все оружие мира плевало в него свинцом. Тогда казалось, что теплая кровать , после плотного обеда – это и есть счастье. Там было просто, там было все понятно, кто злодей а кто не очень. Пожелтевшие воспоминания с незавидной частотой проникали в его бедную голову, он их не гнал, не убегал от них, хоть и иногда они заставляли его выпить и сделать лишнего. Благо, жена все понимала и в минуты когда душа в отчаянии рвалась на части, она нежно гладила его по голове, успокаивая и шепча куда то в пустоту: «Ох, Ваня, Ваня». Ему повезло, он повстречал ее в тот самый нужный момент когда один шаг отделял Ваню от бездонной пропасти. Спустившись словно ангел с неба, она его поняла и полюбила, единственная в его жизни, кроме его матери, кто действительно жалел его. Каждый день он как мог своими словами благодарил Бога за то, что тот послал ему спасение. У нее уже был маленький сынишка, Ваня считал его своим и любил до безумия. Позже, жена родила ему еще одного ребенка, счастью их не было предела. Это и пугало Ваню. Он не понимал за что. За что такая семья, почему так хорошо, вроде не заслужил. Иван был безумно счастлив, впервые за много лет и в то же время боялся этого счастья и ждал когда же проклятая калеюга все- таки напомнит о себе и запросит плату за все хорошее. Постоянное ожидание кары за счастье иногда доводило его до истерики, Ваня покрикивал на свою любимую а потом слезно просил прощения, она не сердилась. Д вигатель ревел и поднимал тяжелую фуру на верх холма. Ваня гнал окаянные мысли прочь, стараясь думать о хорошем, о новом доме, о сынишке с дочкой, о жене. И лукавые мысли спешно, на время, отступали под натиском добра. Дорога успокаивала разыгравшиеся нервы, кабина грузовика, словно колыбель слегка покачиваясь, несла Ивана вперед. Убитые дорогами, стоптанные ботинки бодро шлепали по лужам . Как на зло в попутном направлении не было ни одной машины. Плечи привыкшие за месяц путешествия к тяжести рюкзака слегка поеживались от утренней прохлады. Восход небесного светила отражался в зеленых глазах молодого пилигрима. Теплую куртку доставать не хотелось, вообще останавливаться не хотелось, хотелось просто идти, ноги несли молодое тело вперед, светлая голова рождала светлые мысли, не боясь рассуждать высоким слогом, о высоких вещах. Два десятка лет проведенных на земле казались достаточными чтобы судить обо всем и обо всех с высока, говорить громко, думать прямо, шагать четко. Ему казалось он будет творить историю, казалось он сам станет историей. Душа запросила музыки. Достав белые уже потрепанные провода наушников парень вставил динамики в уши и добавил звука. Играла старая, знакомая песня. В этих наушниках, под эту песню, он подходил к дому родителей месяц назад. В сумке лежала зачетная книжка и недоеденный шоколадный батончик, он только начинал учебу в университете, но уже понял, что образование не для него, он знает все, но что конкретно пока не разобрался. Самое страшное, что было в его жизни, по его мнению, - это неопределённость. Он не знал, чего хочет, был уверен лишь в том, что он рожден покорить мир своим талантом, каким пока было не ясно. И вот, стоя у отчего дома, глядя на свои дорогие ботинки, он начал понимать, что готов к переменам и не боится их. Влетев в квартиру родителей, взъерошенный и красный, он палил слогом в ничего не понимающих родителей. Егор сказал все, что он думал и придумал, говорил высоко, как на партийном съезде, махал руками. После очередного красивого жеста рукой, в пылу битвы с узурпаторами родителями, Егор расколотил люстру, тем самым поставив жирную точку в своем манифесте. После был долгий разговор на кухне, отец еле сдерживал эмоции объясняя важность образования, сыпал доводами, нервничал, мать молча сидела на табуретке смотрела на пылкого Егора и как то обессилев и постарев сложила руки на коленях едва сдерживая слезы. Егор не стесняясь выражений, горячо доказывал родителям, что он на цепи, что его силой удерживают и душат в нем его самость. В итоге юноша выбежал из квартиры и понесся в новую жизнь, выпадать из гнезда. На следующее утро, набив рюкзак всем необходимым в путешествии он решил уйти. Уйти, полностью порвав с прошлым. Позвонил девушке с которой встречался несколько лет и иногда хотел женится, объявил ей что все кончено, она в слезы, он бросил трубку и ушел, выбросив телефон в урну . Егор находился в пути уже месяц, порою его вера в себя гасла, но по обычаю вера возвращалась после хорошего обеда. Вот и сей час после ночлега в палатке, он мерил шагами дорогу в поисках счастья. И с каждым шагом казалось, что счастье и понимание себя уже близко. Шнурок на ботинке иногда портил романтику и постоянно развязывался, заставляя садится на корточки и по долгу запихивать надоедливого за язычок ботинка. Спускаясь с небольшой горки, Егор решил пробежаться, но проклятый шнурок опять болтался на асфальте. Выругавшись, он сел на корточки и стал завязывать упрямый шнур. Все что успел сделать Иван это выругаться и отвернуть на обочину. В левый борт со страшным глухим звуком ударилось тело. Краем глаза водитель видел как тело отлетело на несколько метров в перед. Грузовик влетел в дерево, от сильного удара водителя бросило в перед, хорошенько приложив головой об руль. Голова разрывалась от боли и страха, еле выбравшись из кабины Иван побрел к дороге. На губах чувствовался вкус меди перед глазами с каждым шагом усиливался хоровод, тошнота подступала к горлу. На дороге лежал парнишка лет восемнадцати в неестественной позе, из уголка рта змейкой выползала рубиновая капля, зеленые глаза в недоумении уставились в небо. «Дядя, дядя, мне позвонить надо, дай позвоню пожалуйста» после этих слов грудная клетка перестала подниматься и парень замолчал. Иван пытался понять как это произошло и до последнего надеялся, что это страшный сон. Попытки нащупать пульс были тщетны, он медленно сел на асфальт, вытянул ноги, уставил глаза в землю и стал медленно раскачиваться. Где то в лесу стучал по дереву, трудяга дрозд, дул легкий ветер, потрепывая слипшиеся седые волосы Ивана. «Вот и дождался, вот и калеюга» на лице у водителя всплыла легкая улыбка, он почувствовал спокойствие и трепет.