« ...И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро… »
И был вечер, и было утро. И был вечер, и было утро. И был вечер. И не было утра.
И пришла Тьма изначальная, из которой родился Бог. И простерла руки свои Тьма на все то, что было создано Им и было хорошо. И повергла Тьма своего Бога в отчаяние и безверие. И смеялась Тьма. И осталась Тьма.
* * * Высокие потолки, истлевшие обои. Комнаты без окон, — сплошные двери, двери, двери: запертые и открытые. Старая мебель, криво висящие картины на стенах. Пыль. Спертый воздух. Пыль.
Тусклый танцующий огонек свечи в твоих дрожащих руках. Больше всего на свете ты боишься, что он потухнет, ведь тебя окружает непроглядная ледяная тьма. Густая, движущаяся, зовущая тебя пропасть, что разверзлась за пределами твоей видимости. Ты бродишь по заброшенному дому и ищешь открытые двери. Здесь нет выхода, ты знаешь об этом, и твое продвижение вперед сравнимо с погружением на глубину, не имеющую дна: все меньше воздуха, все плотнее пространство. Каждый твой шаг — это победа воли над слабостью твоего истощенного тела и победа разума над безмерностью твоего страха. Скрип гнилых досок под твоими ногами отзывается болезненным покалыванием в мозгу. В любую минуту они могут не выдержать, как и ты.
Ты медленно подходишь к огромным дверям и прислоняешься всем телом к холодному дереву, вслушиваясь. За ними ты едва разбираешь слабое размеренное биение сердца и чувствуешь его ритм в твердости двери под твоим телом. Она пульсирует. Она дышит. Она тоже тебя боится. Открывать или нет — твой выбор.
Выбор сделан. Ты тянешься к ручке и обнимаешь ее трепетом своих дрожащих пальцев — сердцебиение в комнате учащается, ритм его сбивается, сливаясь с твоим; раздается слабый стон — ты поворачиваешь. Заперто.
Снова заперто. Бродить по длинным коридорам еще страшнее, чем стоять перед выбором: всегда есть шанс, что открытые двери кончатся, и Тьма поглотит тебя. Ты устал, и она это чувствует. Медленно сползаешь по двери на пол, впитывая в складки своей одежды пыль — плоть и кровь старинных забытых коридоров. Тьма подступает сзади, обволакивает твои ноги снизу, ласково обнимает твое бесполезное тело. Она зовет, нежно нашептывает на ухо твое давно утраченное имя, звуки которого ты, забывший речь, не можешь вместить в свою голову. В следующее мгновение она вонзает свой бессловесный язык в твое ухо и проникает внутрь, раздирая тонкую плоть, наполняя собой все твои органы.
Ты открываешь глаза и находишь себя лежащим на полу рядом с открытой дверью. В твоих руках больше нет свечи, а значит и надежды на продолжение пути. В комнате ты замечаешь небольшое свечение, однако не можешь разглядеть, откуда оно исходит. Из-за густой тьмы, что застилает твои глаза, невозможно определить хотя бы примерное расстояние между тобой и светом. Ты встаешь и, покачиваясь от усталости, идешь вперед. Идешь вперед, покачиваясь от усталости и жадно глотая ртом спертый воздух.
«И был вечер. И не было утра.»
Ты подходишь. На полу у стены неровным полукругом расставлены свечи. Они разных размеров: некоторые давно потухшие, окропившие пол вокруг своими слезами; другие же совсем новые, истекающие тающей своей плотью. Ты поднимаешь взгляд выше и останавливаешь его на человеке, сидящем у стены и обнимающим свои истерзанные колени руками. Ты замечаешь, что его тонкую шею сковывает холод стального ошейника, цепь которого тянется вверх к потолку и исчезает во тьме. Сидящий человек вздрагивает. Слышатся его тихие рыдания. Он поднимает голову. Сквозь свет и тьму ты разглядываешь собственное лицо.
Отшатнувшись в страхе, ты подносишь к своим глазам обе руки свои и — не видишь их. Ты опускаешь взгляд к ногам своим и — не видишь их. Метнувшись в сторону, ты чувствуешь, как шею твою сдавливает холод стального ошейника, прикованного к вечной тьме, поднимающейся к потолку. Ты сидишь, обнимая свои истерзанные колени, и наблюдаешь, как за полукругом свечей мечется Тьма.
Alan Cooper (04-го, 37 лет)
