-= Клуб начинающих писателей и художников =-

Не так давно на бескрайней и благодатной равнине, усеянной бесчисленными островками озёр и живописных рощ, обитали звери. Как и тысячелетия назад, они самодостаточно жили и размножались в кругу родственных зверинных семейств на своих исконных территориях охоты и пастбищ. Испокон веков мудрая природа прививала им рациональную звериную суть, создавая на равнине гармонию жизни. 

Чтобы утолить звериный голод, хищникам приходилось ежедневно выходить на охоту, долго выслеживать добычу, потом преследовать и, в конце погони, добивать её, часто рискуя получить смертельную рану.

В отличие от хищников, травоядные находились в постоянном движении и поиске лакомой зелени, неутомимо общипывая и обрывая её.

Лишь шакалы и гиены за многие века не научились самостоятельно добывать себе пропитание, а может и не хотели, довольствуясь жалкими объедками после трапезы крупных хищников.

Так жизнь зверей веками текла размеренным чередом в лоне первозданной равнины.

Всё это тайком наблюдал хитрый лис, досконально изучая устройство и законы равнины. Ему уже давно надоело бегать по ней, выискивая мышей и других мелких грызунов, скудно утоляя свой непомерный аппетит.

И вот однажды, будучи голодным после неудачной охоты, он задумчиво сказал своим лисьим собратьям:

— Надо что-то делать. Так дальше продолжаться не может. Мы должны изменить первозданную природу равнины, чтобы пищу для нас добывали другие звери.

— Я не против, — обрадовался старый, немощный и тоже голодный лис. — Но мы не сможем заставить зверей приносить нам свою добычу.

— А их никто заставлять и не будет. Они сами её принесут.

— Но как? — удивился молодой лисёнок.

— Как? — хитро прищурившись, повторил вопрос ещё несмышлёного собрата рыжий лис. — Для начала соберете совет равнины через крикливых сорок и ворон. Пообещайте им дармовую пищу на многие году вперёд. И позовите ко мне гиену, шакала и обезьяну, предложив то же самое. У меня есть для них достойные их тщедушных натур роли.

Прошло несколько дней, и звери равнины собрались на всеобщий совет, образовав большой звериный круг, рядом с вековым раскидистым деревом. Не спеша и гордо отделившись от своего малочисленного семейства, хитрый лис деловито стал в центре собрания и, с важным видом, осмотрел его.

Когда топот, рычание и храп стихли, рыжий хитрец обратился к разношёрстной публике:

— Дорогие звери! Как мне ни прискорбно об этом говорить, но я должен открыть вам глаза на правду: мы, все обитатели равнины, живём неправильно.

Разнородные звери, на разные голоса, возмущённо загомонили:

— Как неправильно?! — громче других затрубил большой слон.

— О чём ты скулишь?! — протяжнее и злее остальных завыл серый волк.

— Ты в своём уме?! — яростнее всех зарычал бесстрашный лев.

Озадаченные звери негодовали.

— Тише! Тише! — прокричала моложавая сорока. — Дайте ему сказать!

Собрание постепенно угомонилось. Хитрый лис невзначай бросил одобрительный взгляд на пернатого соратника и снова доверительно заговорил, обращаясь к бесстрашному льву:

— Царь зверей! Не ты ли ежедневно отправляешь львиц выслеживать добычу, а потом самолично помогаешь им добить её, при этом рискуя получить смертельную рану от опасных рогов и копыт? А ты? — повернувшись к большому слону, продолжил открывать глаза на правду рыжий. — Самый крупный и могучий зверь на всей равнине! Сколько тебе надо протопать в день, чтобы найти сочные листья? Потом опять топать, и опять — и так каждый день.

Обескураженные достоверными фактами звери сникли, понимая, что лис говорит правду. Тишину мыслей, витающих в умах обитателей равнины, нарушил противный смех гиен. Одна из них, зажав хвост между ног и пугливо оглядываясь, выбежала вперёд и, нарочито выпячивая глубокую мудрость, захихикала:

— Да-а-а-а. Жизнь на равнине тяжёлая и несправедливая.

Тут же в центр сборища выскочил юркий шакал и пискляво заскулил:

— Тяжёлая жизнь на равнине! Тяжёлая!

Вслед за ним внимание к себя привлекла старая чёрная ворона. Выписывая затейливые круги над беспокойным собранием, она во всё горло закаркала:

— Мне с высоты всё хорошо видно! Несправедливая жизнь на равнине! Ох, несправедливая!

Звери вновь зашумели, но в голосах уже преобладало больше согласия с мнением хитрого лиса о положении дел на равнине, чем негодования.

В одобрительном потоке возгласов, громче других раздался вопрос от растерянного носорога, которым вдруг овладела икота:

— И что нам … эы, теперь делать?

— Ничего не поделаешь! — с оптимизмом произнес наивный баран. — Такая наша судьба!

Неожиданно и ловко спрыгнув с дерева, в центре собрания оказалась страшная обезьяна. Корча безобразные рожи, она быстро пролепетала:

— Если наша жизнь неправильная, мы непременно должны её менять.

— Точно! Менять! — проскулил в поддержку юркий шакал.

— Как менять? — удивился обыкновенный жираф, даже с высоты своего разума не понимая, о чем животные крики.

Всё это время рядом на траве вольготно потягивалась черная пантера и, казалось, происходящее вокруг её никак не интересовало. Тем не менее, она мягко промурлыкала в ответ:

— Хищникам щипать траву, а травоядным охотиться за мясом.

Собрание вмиг взорвалось невообразимым смехом. Кто как, но в основном ржали. Даже сорока, ворона, гиена и шакал катались по земле и заливались хохотом. Только хитрый лис, зло бросив исподлобья взгляд на чёрную кошку, негромко и незаметно для окружающих гаркнул сподвижникам, вдруг потерявшим контроль над собой:

— Что хохочите, твари! Вы ещё не отработали свою дармовую пищу.

Тихий но внезапный окрик главы заговорщиков мгновенно привёл мелких соратников в чувство. Первой опомнилась моложавая сорока. Для большей важности она часто захлопала крыльями и серьезно, во всеуслышание, прокричала:

— Хватит! Хватит! Шутки тут не уместны! Нам нужно думать, что делать дальше!

Скрипучий крик моложавой сороки живо подхватил юркий шакал, страстно и с трепетом отрабатывая заготовленную для него роль:

— И не смешно! Глупая шутка! Совсем не смешно!

Звери мало-помалу умолкали, хотя из густых ветвей ещё доносился восторженный крик экзотического попугая:

— Хищникам — траву, травоядным — мясо. Хищникам — траву, травоядным — мясо…

— Замолкни, дура! — подлетев к кроне дерева, презрительно каркнула старая ворона на симпатичную птичку, которая сама не понимала смысла в том, что вдохновенно повторяла.

А растерянный носорог, по-прежнему икая и тупо зыркая по сторонам, упрямо повторил вопрос, не дающий ему покоя:

— Так что нам… эы, делать дальше? — и скосив один глаз на обыкновенного жирафа, доверительно буркнул ему. — Может, тебе там, наверху, лучше видно, как изменить нашу… эы, жизнь?

— Ничего не вижу, — честно признался обыкновенный жираф, демонстративно выкручивая шею то влево, то вправо, то назад. — Выше меня есть еще вон, — мотнув головой вверх. — Сорока.

Страшная обезьяна тут же поддержала самого долговязого из зверей:

— Да, она там наверху порхает, пусть скажет, что видит.

Блуждая туда-сюда над собранием, моложавая сорока не мешкая откликнулась:

— Здесь тоже ничего не видно. Может лис знает? Он первым заметил, что мы живем неправильно.

Всецело увлечённые поиском решения вопроса — что делать, звери одновременно повернули разномастные морды к хитрому лису, который тут же отозвался, но с обидой:

— Наконец и обо мне вспомнили. Я думал вы уже забыли того, кто открыл вам глаза на правду.

— Не обижайся, — грубым басом прохрипел бурый буйвол. — Говори. Мы тебе верим. Ты единственный из нас, кто задумался о будущем равнины и её обитателях.

— Говори! Говори! — дружно зарычали хищные звери.

— Мы тебе верим! — подхватили общий гам травоядные.

— Хорошо, — быстро согласился хитрый лис и, после короткой паузы, которая могла придать его словам большую значимость, восторженно произнёс. — Друзья! Мы можем превратить нашу равнину в райский уголок на Земле!

— Как?! — умело подыгрывая нанимателю, изумлённо воскликнул юркий шакал.

— Угомонись! — грозно зарычал на него пятнистый леопард. — Ты мешаешь слушать!

Первая часть плана сработала. Внимание и доверие было завоёвано.

Мысленно поблагодарив шакала за разжигание интереса к его эволюционной идее, хитрый лис обстоятельно продолжил свою предвыборную речь:

— Дорогие звери! Для этой благородной цели мы должны забыть о наших звериных инстинктах и объединиться в одно животное стадо. Теперь все мы, обитатели равнины, жить станем на одной благоустроенной территории, потому забудьте про свои прежние протоптанные пастбища и жалкие охотничьи угодья. С этого дня не будет среди нас деления на хищников и травоядных, птиц и парнокопытных, рогатых и млекопитающих, короткошерстных и длинношерстных, горных, лесных и степных. Теперь все мы равны и свободны! И называться наше стадо будет — Зверинец!

В наступившей гробовой тишине, где в полёте царствовали неуправляемые мысли и звучная икота растерянного носорога, вдруг из гущи собрания кто-то, инкогнито, с вызывающей наглецой, выкрикнул:

— Тут попахивает волюнтаризмом!

Звери с нескрываемым удивлением стали оглядываться, но не распознали умника в своих рядах. Они явно не знали смысла последнего слова. А то, что им было не понятно, возбуждало в них чувство почтения к тем, кто понимал.

Однако хитрый лис не растерялся и как мог вежливо ответил вдруг возникшему в зверином кругу оппоненту-интеллектуалу:

— Сейчас какой-то зверь посмел усомниться в моей очевидной искренности, намекая, что своим благородным и бескорыстным побуждением я пытаюсь нарушить объективную закономерность в природе.

Вновь зазвучавшие умные мысли из пасти хитрого лиса ещё больше сконфузили зверей, однако создали занимательную интригу противостояния двух разным мнений, пусть даже непонятных.

Наблюдая окружение невежественных, но заинтригованных и доверчивых морд, хитрый лис решил вернуться к общедоступному языку:

— Но я не поддамся на интриги злопыхателей и не стану вдаваться в философию, лишь задам один простой вопрос, от которого зависит, как мы будем жить дальше. И так: «Чего мы хотим: чтобы природа была над нами, или мы над ней?».

Наступила неловкая пауза осмысления вопроса, но недолгая:

— А что природа?! — вальяжно закаркала старая ворона. — Она сама по себе, мы сами по себе!

— Как сами по себе? — попыталась возмутиться полосатая зебра. — Природа нас кормит…

— Кого кормит, а кого и нет! — перебив полосатую лошадь, громогласно захихикала противная гиена. — Сколько голодных шныряет вокруг! Поэтому мы должны быть над природой!

Тут же завопил юркий шакал, слово в слово повторив то, чему учил его лис:

— Ботаническая природа ограничивает наши животные желания и мешает освободиться от предрассудков застойного и неприглядного прошлого! — и от себя философски добавил. — Кстати, нас кормит не природа, а наши ноги!

— Вот именно! — с вдохновением, как по нотам, подключился к авторской однополярной полемике рыжий лис, бросив недобрый взгляд на импровизатора. — Закоренелая и закостенелая природа, к тому же ещё и древняя, сдерживает прогресс равнины. Но мы не отступимся от Свободы, которую сегодня обрели и наконец, все вместе, избавимся от повсеместного анахронизма.

— Точно! — с горечью затявкал юркий шакал. — Этот пакостный анахренизм всю нашу звериную жизнь испоганил!

Беспечные звери в благодатной тишине обдумывали прелести безграничной свободы, вдруг свалившейся им на головы благодаря заботливому лису. Они не понимали и не хотели понимать значение и этого звучного, но как будто ругательного, словечка. Однако внутренне все соглашались — смысл его нехороший и что бы оно ни значило, от него непременно надо избавиться.

Первым нарушил витающие над собранием светлые мысли нового животного стада большой слон, спросив звучным басом:

— Кто теперь будет добывать и делить пишу для нас?!

Вопрос прогремел, словно гром среди ясного неба, так как был поставлен ребром и имел исключительно практическое значение. Резкий и грубый поворот возвышенной дискуссии в русло животного желания, вмиг обескуражил зверинец, блаженно мечтавший в эту минуту о высоком и благородном.

— Хороший и своевременный вопрос, — добродушно улыбнулся хитрый лис. — Чтобы на него ответить, прежде всего, надо не забывать, что мы живем в новое время и на современной равнине, где не должно быть пережитков прошлого. Нам нужно от них отказаться раз и навсегда. И тогда перед нами откроются прекрасные возможности устройства современного животного мира...

— Я всё же не понял! — громко и с вызовом перебил лиса травоядный гигант, добавив к своему повторному вопросу нетерпение и злобность. — Кто теперь будет добывать и делить пишу для нас?!

Большой слон не услышал в красивой и вдохновенной речи оратора слово «пища». А всё остальное ему было до лампочки.

— Ну, что вы за звери?! — с возмущением и укором закричала страшная обезьяна, самозабвенно прыгая и корчась перед собранием. — Почему у вас в голове только пища да пища?! Нам предлагают приблизиться к светлому и возвышенному будущему, а вы всё про свои низменные желания — набить животы.

— Стыдно должно быть! — громко закаркала старая ворона.

— Ну и зверьё развелось среди нас! — противно захихикала противная гиена.

— Не могу поверить, что равнина носит таких хапуг! — завизжал юркий шакал.

— Да-да! Есть среди нас ещё звери-эгоисты, для которых свой желудок ближе, чем благополучие равнины! — поддержала дружное осуждение моложавая сорока.

Разом уверовав в постыдность поступка большого слона, звери одновременно бросили на него такие звериные взгляды, что ему действительно стало стыдно за своё неуместное любопытство.

Он опустил хобот ниже некуда, и виноватым басом пробормотал:

— Да ладно. Я просто так, к слову пришлось. Для меня это и не так важно.

— Что вы набросились на бедолагу? — заступился за большого слона хитрый лис. — Уймитесь, наконец. Каждый из нас может оступиться. С кем не бывает? Тем более, Зверинец — не то место, где позволено осуждать животные недостатки. Каждый индивидуум в нашем новом стаде, даже самый малый и несмышлёный — личность, и имеет привилегию быть самим собой. А личность никто не вправе поучать и перевоспитывать, включая старших в роду.

— Что это значит?! — возмущенно удивился интеллигентный олень.

Хитрый лис стал в позу вещего зверя и, обозначая исторические акценты для будущего равнины, продолжил демонстрировать незаурядное ораторское мастерство:

— Наш гуманный Зверинец предоставит пастбища и охотничьи угодья всем животным, без разбору, включая бродячих, которых мы примем в наше райское стадо с распростёртыми лапами. При этом все мы впервые получим свободу выбора и свободу исполнения своих животных желаний. Что это значит? А вот что. Если вдруг обыкновенный жираф почувствовал себя низкорослым пони, значит все должны считать его низкорослым пони. Если упитанный бегемот чувствует себя стройной газелью, значит все должны считать его стройной газелью. А если юркий шакал почувствовал себя бесстрашным львом, то все должны считать его…
В этом месте хитрый лис вмиг осознал, что заговорился, поскольку бесстрашный лев привстал и угрожающе зарычал.

— Ну… такого быть не может, — тут же выкрутился из неловкого положения рыжий.

— А в остальном всё так и есть. И мы должны уважать мнение каждого зверька, пусть даже самого, что ни на есть… — и вновь испугано запнулся, косясь на царя зверей, так как его рычание вышло на тот самый опасный тембр, после которого следует смертельный бросок на жертву.

«Ой», обомлел лис и все его конечности коллективно задрожали. «Сейчас что-то будет. Что-то очень не хорошее и весь наш план может закончиться трапезой этой неокультуренной зверюги».

Но тут рыжему на помощь выскочила страшная обезьяна и громко протараторила фразу, которую когда-то где-то слышала:

— Да-да! Я поняла! Нынче в нашей фауне равны все поголовно!

«Ф-у-ф», облегчённо выдохнул предводитель заговора, «кажется пронесло», так как бесстрашный лев быстро увлёкся смешными кривляньями примата.

Не обращая внимания на ужимки страшной обезьяны, упитанный бегемот смущено задал вопрос растерянному лису, потерявшему на время и мысли и речь:

— А какие правила у нас будут для новых семейных браков? Ведь ты говорил, что мы должны забыть наши инстинкты? — при этом он стеснительно прижимался боком к стройной газели.

Хитрый лис медленно отходил от овладевшего им страха, поэтому не сразу сообразил, что обращаются к нему. К суровой реальности жизни зверинца его вернула старая ворона, которая вдруг взяла на себя смелость высказать мнение от его имени, пока он находился в ступоре:

— А что с браками?! Как было, так и… — но мгновенно осеклась, увидев перекошенную в злобе морду лиса. — Ой. Вот дура. Я… я совсем забыла. Мне надо…, — и тут же порхнула в густую крону дерева.

Энергично встряхнув добротную рыжую шерсть, как после купания, хитрый лис пришёл в самого себя и вновь воодушевлённо увлёк мысли зверей за собой:

— Свобода, она или есть, или её нет! А поскольку мы провозгласили её как главенствующий закон на равнине, то он распространяется и на брачные узы животных. Поэтому никто не может осуждать животные чувства в нашем зверинце. Тем более препятствовать зарождению современных и разнообразных семейных союзов.

— Свобода, она или есть, или её нет! — противно захихикала противная гиена.

— Наконец-то мы её получили! — радостно и протяжно завыл юркий шакал.

Собрание одобрительно шумело.

К тому времени, старая ворона уже оправилась после неудачной импровизации. Она шустро выпорхнула из густой кроны дерева и, вернувшись к своим договорным обязательствам, громко закаркала:

— Если так, мы должны выбрать главу нашего нового стада!

Вслед за ней, запланированные слова, с напускной самоуверенностью, затявкал юркий шакал:

— Что тут выбирать?! И так всё ясно! Кто открыл нам глаза на правду, тот и должен возглавить Зверинец!

— Правильно! — поддержала своих тайных соратников страшная обезьяна. — Более достойного, чем лис, среди нас нет. Он знает как превратить нашу устаревшую и обветшавшую равнину в райский уголок на Земле.

— Я как-то не думал об этом, — продолжая играть по плану, смутился хитрый лис. — Ведь вводить новые законы на равнине, пусть даже благородные — большая ответственность.

— Не сомневайся! — пронзительно заверещал клыкастый кабан. — Мы тебя поддержим!

— Не подведём! — нежно заблеяла нестриженная овца.

— Поддержим! Не подведём! — разноголосо и раскатисто загомонило собрание.

— Хорошо. Если вы меня просите, я подчинюсь воле большинства, — продолжая смущаться, согласился с волеизъявлением животных хитрый лис и, мотнув мордой в сторону противной гиены, добавил. — Пусть общие вопросы Зверинца обсудит с собранием один из наших уважаемых собратьев.

Противная гиена проворно выскочила в центр звериного круга и стала без запинки провозглашать новые законы равнины, которые в течение последних нескольких дней старательно заучивала под диктовку хитрого лиса. Он же, как глава животного стада, не видел смысла оставаться на виду собрания, поэтому отошёл подальше от нарастающего там бедлама.

Зверинец робко, но настойчиво вкушал прелести полученной им свободы, не особо вслушиваясь в монотонное хихиканье противной гиены — нового представителя новой власти.

Чуть в стороне, неуклюжий но довольный и упитанный бегемот с необычайной лёгкостью кружил вокруг смущенной, стройной газели, при этом ритмично сотрясал крону векового дерева, оголяя её от листвы.

Бесстрашный лев наконец успокоился и, быстро забыв о неудачном сравнении его с юрким шакалом, тешился забавными кривляньями страшной обезьяны.

Большой слон, ещё не полностью оправившийся от стыда, грузным топотом обходил круг восторженных животных, вдруг ставших свободными, и всё повторял одно и то же:

— Что мы всё о пище да о пище! Свобода! Вот что главное!

Интеллигентный олень вежливо соглашался с ним, одобрительно качая ветвистыми рогами:

— Конечно, как без неё.

— Ничего не поделаешь! — с оптимизмом произнес наивный баран. — Такая наша судьба!

Носорог в конце концов обрёл уверенность, радостно и неповоротливо подтанцовывая рядом с обыкновенным жирафом. Кисточка его оживленного хвоста не находила себе места и красноречиво говорила о прекрасном настроении, которое не мог и не хотел скрывать от собратьев её хозяин:

— Теперь наша жизнь станет современной, не то что в старые, допотопные времена, — и, довольный грядущими переменами или исчезновением икоты, вопросительно скосил глаз на жирафа. — А ты что думаешь?

Обыкновенный жираф или не думал, или не слышал обращение нового собрата, качая длинной шеей в такт гулко топающему большому слону и хихикающему аккомпанементу гиены, вдруг ставшей не такой уж противной.

Тем временем к хитрому лису подбежал юркий шакал, опасливо оглядываясь, чтобы никто не заподозрил их скрытой связи. Подобострастно виляя суетливым телом напротив тайного предводителя и стелясь как можно ниже к земле, он заискивающе заскулил:

— Мои поздравления, мудрый вожак стада! Открой, наконец, секрет нашего плана. Я, как и слон, тоже не понял: кто будет добывать пищу и самое главное — распределять её?

Хитрый лис снисходительно и добродушно улыбался:

— Я очень рад, что у меня есть ты и тебе подобные. Можешь подползти ближе. Ты заслужил право лежать у моих лап. Так вот, мой милый друг, знай: дело не в пище, хотя и в ней тоже. Главное, мы лишили зверей их природного естества — принадлежности к своим семействам и связи с исконными территориями, которые веками наполняли их звериной силой и делали независимыми. А сейчас — кто они? Да так, никто — просто стадо животных, кое с радостью последует туда, куда мы его погоним, при этом будут благодарны любой нашей подачке. Через несколько поколений они потеряют своё природное наследие и ты никого из них не узнаешь. Хотя внешне они ещё будут походить на своих предков. Но только внешне. Их нутро изменится навсегда: лев станет шакалом; заяц — волком; а орел превратится в попугая. И никакого будущего — лишь призрачная свобода. Кстати, всю пишу, как и прежде, они продолжат добывать сами, но в основном для нас. И знаешь что самое забавное, животные будут довольствоваться той едой, какую мы посчитаем нужной для них, исключая, конечно, свежее мясо и сочную траву.

Восхищаясь коварством и хитростью лиса, юркий шакал угодливо подполз ближе:

— Всё равно, не понимаю. Зачем ты дал им полную свободу?

Рыжий лис от души рассмеялся, впервые осознав, что его подручный ничем не отличается от обманутых зверей, поэтому сдержанно и дружелюбно ответил:

— Всё гениальное — просто. У них была звериная воля. Вместо неё я дал им животную свободу. Чувствуешь разницу?

— Нет, — тупо выпучив глазища, сконфузился шакал.

— Что здесь непонятного?! — раздраженно зарычал хитрый лис на бестолкового соратника. — Свобода нужна и важна только тем, кто живёт в клетке — ну, или, как в нашем случае, зверинце. Ты думаешь зря в воздухе витали, всякие там, «волюнтаризмы» и «анахронизмы». Звери верят там, где больше всего не понимают, — и легко погасив негодование, хитро добавил. — Глупые и доверчивые. Они будут кичиться свободой животных желаний, даже не догадываясь, что она навсегда лишит их звериной сути.

— Ну, а воля? — с такой же мордой, не снижал любопытства шакал.

— Воля? — задумчиво пробормотал лис, глядя в непроглядную темень равнины.

— Да, воля. Она там? — поймав взгляд предводителя в темноту, не унимался сподвижник.

По-прежнему находясь в раздумьях, лис медленно, как будто про себя, ответил:

— Нет. Там свобода. А воля…, — и, словно очнувшись, рыжий перевёл взгляд на безропотного друга и пренебрежительно произнёс. — Тебе её никогда не испытать. Поэтому забудь.

— Хорошо, — легко согласился шакал.

Он помышлял скорее вернуться к вопросу, который ему был понятнее и ближе, не какая-то там неосязаемая воля, у которой нет ни запаха, ни вкуса. Мелкий подручный горел желанием узнать детали гениально плана, поэтому снова подобострастно затявкал:

— А дальше что?

— Дальше? — прищурив глаза, процедил сквозь клыки хитрый лис. — Дальше непочатый край. Неужели ты думаешь, что наша равнина единственная на Земле. Их десятки, а, может, и сотни и каждая из них нуждается в нашей заботе.

— Да-а-а, интересно, но это в будущем, — ещё большему и страстному искушению поддался шакал. — А сегодня, сейчас, как мы заставим Зверинец охотиться для нас? Ведь на совете мы даже не поднимали вопрос о пище. Я думал…

Предводитель натянуто улыбнулся и, перебив покорного друга, ласково произнёс:

— Наивный ты, и потому нравишься мне.

Но вдруг голос его изменился на суровый и строгий, как никогда. Холёная рыжая шерсть стала дыбом, глаза хищно заблестели, а клацающие челюсти приблизились к прижатым ушам шакала:

— Запомни на будущее! Тебе не надо думать, и не суй свой любопытный нос туда, где вопросы тебя не касаются, где они выше твоей шакальей сути, — и продолжая зловеще улыбаться, грозно прошептал. — Но в этот раз я тебе отвечу.

Хитрый лис привстал. Его осанка приобрела горделивые черты. В глазах заблестел неутолимый голод хищника. Не скрывая ненасытную страсть, вдруг овладевшую им, он неотрывно смотрел на беснующееся собрание и, гортанно зарычав, медленно произнёс:

— Я заполучил самое главное, о чём только можно мечтать — власть над ними. А если есть власть, будет и пища.

Продолжая внутренне восторгаться, шакал покорно отползал от властного предводителя, при этом глупо улыбался, явственно воображая своё достойное место в иерархии новой пищевой цепи.

Окрылённый призрачной свободой, Зверинец ещё долго галдел в кромешной тьме, постепенно поглотившей равнину, разноголосо и увлечённо обсуждая её светлое будущее.

— Почему ты молчала, ведь понимала что происходит? Неужели тебе нечего было сказать? — удивлённо обратилась непуганая косуля к чёрной пантере, когда та вытянулась гибким телом и, широко зевнув, развернулась, чтобы уйти прочь.

— Что я могу сказать? Зверинец, — печально промурлыкала гордая кошка и стала не спеша и грациозно удаляться в сторону исконной территории охоты её вольного семейства.

В окружающей темноте, перед ней доверительно стелилась бескрайняя, первозданная равнина, где на горизонте забрезжил слабый рассвет нового дня. 

 

Не получив ответа от обыкновенного жирафа, носорог не расстроился, более того, он ещё с большим упоением продолжил вытанцовывать под лирический аккорды своей счастливой души. Делая очередное, как ему казалось, изящное движение неповоротливой головой, увенчанной грозным рогом, он невзначай скосил глаз в темноту и остолбенел. Уверенность вновь покинула его, а вместо неё вернулась икота.

Под кроной векового, раскидистого дерева, растерянный носорог хорошо рассмотрел гражданина и, склонившую голову ему на плечо, студентку-красавицу, дремлющих на 12 стульях, обитых английским ситцем в цветочек. Он единственный из животного окружения, кто смог увидеть их, и, почувствовав в этом свою уникальность, звучно сказал:

— Эы!