Белокурая макушка уткнулась в колени Аго, руки крохотными, но цепкими пальцами обняли ноги. Ноздри втянули кислую сладость ягод и фруктов, чьи соки высохли около рта ребенка. День в самом разгаре. Свеча небес пускала огонь из-за серой прозрачности облаков на шелк кудрей мальчика. - Аго, покатай на Урузе, - залепетал Оллард. Он направлялся к деревянным голубям, когда в воротах замка встретил новую супругу герцога с сыном. Горе отца уснуло в объятиях молодой, что родила четыре зимы назад. Челядинец (14) следовал позади Джерлинды и Олларда. Кувшин ягодного напитка выглядывал среди фруктов в плетеной корзине, чтобы подкрепить ребенка на прогулке. Аго избегал общения с ними: приходили воспоминания о прошлом. К тому же мальчишка раздражал, болтаясь под ногами. Детскую любознательность ребенка путал с надоедливостью мухи. Прихлопнуть как назойливую мошку невозможно, и он вступал в беседу. Путем выдуманных и действительных занятий чаще избегал проявлений братской любви. - Волногривому Урузу завтра весь день потеть под седлом. Корм и покой вот что ему нужно, - отражал наскок Аго. Он поморщился от досады: прервали размышления об основах расчета вельгельда (15). Сейчас каждый родственник убитого или владелец раба, пострадавший от избиения или обмана, требовал сумму по своему усмотрению, что приводило к еще большим распрям и затратам времени на суд. Он чаял о едином своде законов для всех лангобардов. Завтра ему предстоял спор с родичами и покровителями виновного о сумме вельгельда за убийство и прелюбодеяние. В прошлый раз за обман мужа полную сочностей деву отдали смрадной вони пузырящихся топей. Глаза Аго встретили требовательно-ласковый взгляд Джерлинды, а ладонь беспомощно прошлась по мягким прядям мальчика. - Оллард, я перед сном расскажу твою любимую историю про поход к Удине. Ребенок разжал объятия и вприпрыжку побежал дальше, а Джерлинда, открыла чудесные ряды зубов в обрамлении влажных и красноватых губ. Спасибо, Аго! Упругости и пшеничные струи, что разбегались из-под шерстяной сетки (16) на голове, задержали стекла век Аго, но стопы уже сминали пышность зеленого ковра в сторону последнего пристанища матери и сестры. (14) Раб (15) Штраф (16) Замужние женщины носили шерстяную сетку на голове, как знак нахождения в браке
*** Погребальное поле. Могилы, словно череда ран земли затянутых юной либо загрубелой кожей. Голуби рвались в солнечную синеву, но тонкие, длиной до груди столбы удерживали на взлете. Резные фигурки птиц указали, где уже пять зим спали мать с сестрой. Пять зим назад они с отцом вернулись из похода, а мать с сестрой уже покоились под голубями. По землям королевства прокатилось страшное бедствие: у людей в паху и прочих местах появлялись опухоли величиной с финик, за тем следовал невыносимый жар и на третий день – смерть. Отец просидел у могил всю ночь, а на утро принес кровавые дары Водану. Аго делил горе с крепким элем, пока не являлись теплые губы матери, чтобы нашептать в детское ухо песнь ожидания мужа: Отец побед, в страшном том бою Отдай врагу бесславную судьбу. Господь небесный, яви нам благостынь свою. От владыки сердца отведи беду Главная заповедь рода скоблила воспаленный разум: «Горечь мокрой соли глаз не поднимет мертвого, но месть губителю успокоит… Но враг незрим и не слышим…». Кроме дороги воинской доблести в Вальхаллу (17), в ряды эйнхерий (18), увидел Аго и путь тлена и старости в холодную туманность темноты Хельхейма (19). С того времени, рот наполнял отвар грибов, а ноздри дурман трав, что сминались в огне. Пряная горечь настоя из чаши, что держали крюкастые пальцы шамана, рвала перед битвой узы сердца с душой человека. Звериное безумие стискивало челюсти в ожидании схватки, что щиты брызгали щепками от напора зубов. Жар горячечной крови вспенивал кожу ознобом, что казалось, тело покрывает кольчуга медвежьей шкуры. Огонь крови и ран (20) гулял по плечам и грудям врага, чьи движения медлили, словно стесненные незримыми путами. Деревянные змеи впивались щиты и шлемы, что прятали изуродованные страхом лица. Память - изменница вытащила из недр разума дурманящий дым прошедших зим: горячий ветер битвы оставил за спиной груды воинов и римлян на поживу смерти, а студеные влажные порывы метались между землей и небом цвета стали с зазубринами туч. Левая рука Аго держала горло беспомощного пленника, чья спина вжималась в глубокие морщины ствола. Острие копья пересчитало годичные кольца дерева, когда туман исступления берсерка развеялся и, будто брошенный щит, открыл дорогу двух очагов боли юноши – римлянина к сердцу Аго. Глаза невинности и боли прокололи самое нутро Аго, а копье гнулось под усилиями юноши — римлянина, чьи вздутые от напряжения вены рук щекотали холодом крупные, с монету, снежинок. Он безуспешно рвал древко из ребер, но остроносый губитель глубоко засел в стволе дуба. Мимолетная боль добра рванула руку с клинком, прекратив страдания. Он не помнил прошлых дубов с копьями, но знал, что за спиной их много. Вычурные кристаллы воды падали с вышины серой зимы. Они плавились на распаленном теле, а багровые следы упокоеных клинком стекали на тонкую кожу из снега. Так и оброненная капля добра, не спеша смывала бремя жестокости с души Аго и сточила камень свирепости в походе к Удине. (17) «Дворец павших» в германо – скандинавской мифологии: рай для убитых воинов. (18) Лучшие из воинов, павшие в битве (19) Один из девяти миров в германо – скандинавской мифологии: место, куда попадают все умершие, кроме героев, принятых в эйнхерии (20) Меч
*** Детские пальцы крутили деревянного зубра размером с недельного котенка, а круглое лицо с розовыми щечками и приоткрытым ртом выдавали радостно-удивленное состояние ребенка. Аго зашел к нему, когда тот сидел на постели. Мальчик увидел его и широко растянул рот, обнажив мелкие белые зубы. - Мама, сказала, что ты обязательно придешь, и я не спал. Проявление Оллардом радости в сочетании с холодной жареной телятиной с ячменной кашей на ужин, вызвали легкое оцепенение и, как следствие, сонливость. - Ложись и слушай, - сказал Аго крепким, успокаивающим голосом. Пока мальчик укладывался, челядинка завесила темной тканью узкую высокую бойницу, служащую окном и разожгла свечи. Желто-красные капли, дрожали на канделябрах. Отблески огня на стенах и потолке из серого доломита, вступали в битву с окружающей темнотой. Аго рассказывал, что аварские послы прибыли в Удине и настаивали на землях Фриульского герцогства, сотнях рабов и бочках золота. Иначе армия, стоящая на границе, выжжет страну. В обмен, они обещал отпустить всех, кто пожелает переселиться в другие места, не чинить разрушений и проливать кровь. Он с отрядом первый явился на призыв Гразульфа – герцога Фриуля. Они с фриульцами ждали войско во главе с Аутари и готовились к неравной битве, чтобы задержать орду аваров, превосходящих их в десять раз. - …каждый воин противостоял пятерым аварам. Любой воин пронзал копьем трех врагов за раз и останавливал всадников голыми руками. Один меч валил двух аваров. Каган Баян понял, что бессильно его войско против свирепых и могучих воинов Турина и Фриуля. Взвыл горн, и ушла орда обратно в степи, - заканчивал рассказ Аго, - Настолько сильны мы были в той, битве, что все вернулись домой живыми и без ран. При воспоминаниях о походе в Удине, он переживал радостное возбуждение, которое испытывает ребенок, когда сделал то, что ранее не пробовал, но у него сразу получилось. Ликование успеха добавило недругов, из числа жадных до славы герцогов. Именно тогда, первый раз после зародившихся на могиле матери и сестры сомнений в необходимости безрассудной, но доблестной смерти в сражениях, он решился на разговор с герцогом Фриуля. Сивые волосы Гразульфа, спутанные с бородой, сотрясались, если он наклонялся вперед, морща лоб от неудовольствия. Иногда с живостью проявляя интерес, широко открывая глаза. С волнительным блеском в глазах Оллард перевернулся на спину. - Кто с вами был Христос или Водан? Мама говорит, что Иисус - единственный бог, и остальных надо забыть. Сердце Аго забилось чаще: хрупка и тонка, словно первый лед, вера народа во Христа. В час опасности и войны уходит он под сень древних богов. - Водан и Тюр (21) ведали нашими мечами и копьями в гуще сражения, а Иисусу молились перед битвой. - Все-таки нельзя забывать старых богов, - сказал Оллард, отвернувшись. Аго поднялся и задул свечи, отдав стены сумраку. - В следующий раз ты узнаешь, как все было на самом деле. - Больше врагов и подвигов? Аго не видел лица мальчика в темноте, но по скрипу досок кровати и шороху ткани, понял, что тот сел. Да, - сказал он и двинулся к двери, «Но без подвигов». - Аго, ты добыл свой меч в битве? Вопрос Олларда смыл благостное настроение. На мгновение опущенные уголки рта выразили мимолетную грусть. Меч, выкованный в Герцинском лесу, с рунами «Kenaz» и «Teiwaz» на клинке подарил отец на шестнадцатую зиму. Торговец взял семь солидов, что равнялось семи коровам. За двадцать солидов привели боевого коня. Древний необузданный дух была в массивном и могучем животном. В холке ростом с человека, а широтой спины и груди напоминал зубра. Чем и заслужил кличку Уруз (22). - Да, - ответил Аго и толкнул дверь. Каленое железо слов отца, что произнес он, вкладывая рукоять меча в ладонь Аго, выступили в памяти: «Без меча и коня не защитишь себя и близких. И не заметишь, как твой род обзаведется клеймом невольника». Дверь не успела отделить Аго от сонно-медового голоса ребенка. - Покатаешь завтра на Урузе? Он кивнул в темноту. Но мальчик больше никогда не сядет на Уруза. (21) Бог войны и доблести в германо – скандинавской мифологии (22) Дикий бык, зубр, тур
*** Аго вошел в комнату, с такими же стенами, проемом окна и кроватью, как у Олларда. С дубового стола, что занимал треть помещения, с вызовом смотрели книги, листы пергамента и блюдце с чернилами. Он предвкушал покой дум, что жались по закуткам ума весь день, убегая от резкости насущных дел. Маленького роста, но женственно-скроенным телом челядинка разжигала свечу для чтения. Он сел за книгу и посмотрел на ее скуластое лицо с блеском огня в азиатском разрезе глаз. Тронул взором упругую грудь, проступающую сквозь тунику и которая удобно ложилась в ладони. Задержался на обнаженных руках, что ночами ласкали его тело. Аго устремился к книге, сбегая от сомнительных чувств. И когда взгляд наткнулся на призыв очей Шазы, которые будоражили мужскую суть, он опустил глаза в Новый Завет. Книга еще источала аромат краски и древесины. На вишневом пергаменте серебряный текст блестел огнями, словно перемигиваясь с пятном свечи. Он не замечал, как широко распахивал глаза и приоткрывал рот над затейливыми, подобно причудливой вязи арабесками, над золотом заглавных букв. Аго вспомнил, как епископ Ладвиг Туринский, потряхивая от волнения жиденькой бородкой, сжимал двумя руками книгу, словно мать борется за свое дитя. - Понтифик Пелагий передал королеве два таких Евангелия. Я слышал… каждая обошлась в сто солидов. Тогда Аго взял книгу за бордовую обложку. Мягкая кожа теленка продавилась под его твердыми пальцами, крепость дерева, словно листы пергамента заключили в короб, встретилась с ладонью. - Раз уж королева передала одну в Турин, она уверена в вас, святой отец, - сказал Аго, забирая книгу у епископа. Но служитель церкви не отпускал драгоценное издание. Пришлось звякнуть мечом в ножнах, чтобы образумить. Спор с Тео и Гундоальдом толкнул на постижение христианской веры во всю доступную глубину. Растирая смыкающиеся веки и глотая теплый настой бодрящих трав, продирался сквозь бурелом фраз божественных текстов. Грубыми мозолистыми пальцами выводил буквы на пергаменте. Неуклюжие движения слона врезали пером волнующие мысли и вопросы. Когда уставал от религии, погружался в прошлые битвы и походы. Тексты книг «История войн» византийца Прокопия Кесарийского и анонимный трактат «О политической науке» разбавляли послания Иоанна, Матфея, Марка и Луки. Брови слегка сломались на тексте пятой главы Первого послания Иоанна. Он потер ладонью сморщившийся из-за волнения лоб, как будто разглаживая, и предался размышлениям. Прочитанные высказывания превращались громоподобный молот, разрушая его уверенность в учении Ария, точно хрупкий стеклянный сосуд. Бледно-розовый овал лица Тео опять явилось как наяву. Бордово-розовый грот рта журчал: «Бог-Отец, Бог-Сын и Святой Дух есть одно целое», словно читал послание Иоанна в распахнутой книге. Он вспомнил постулат ариан: «Сын имеет начало, тогда как Бог безначален. Он не есть часть Бога. Они не одно целое». Столкновение мыслей, словно двух армий на поле брани, разогнали течение красных рек тела. Мускулы пульсировали, требуя действий. Дерево стола застонало под тяжестью кулака, а дверь со скрипом ударила о косяк, когда Аго вышел из комнаты.
*** Аго рвался из плена налитых кровью глаз – бойниц. Черно-серый волк, громадный, точно обломок утеса, сметенный невиданной силы ураганом со скалистого хребта, погрузил лапы в черную, словно уголь, землю. За ним во всю ширину горизонта нависала багряная высь с нечищеными облаками, застывшими на месте, словно древние каменные идолы. Потоки воздуха гнали под ногами пепел от выжженной травы и обгоревших деревьев, воткнутых скрюченными скорбными скелетами. Тяжелый смрад гари накатывал невидимой лавой. Волк выпрямился на задних лапах и прятал за спиной все небо. Клыки сжимали окровавленную кисть. Коготь правой лапы царапал мерзким скрежетом рукоять топора - франциска, что упирался в землю. Пряди локонов Тео вились между кинжалами левой лапы хищника. Они тянули притягательную стать девушки вниз, к гулявшему под ногами серому праху огня. Ледяные чернила страха текли от сердца в руки и ноги, пока зеницы Аго не оперлись о глаза воина, что шел навстречу, оставляя за спиной зверя. Капли темно – багровой крови текли из раны правой руки. Они падали к земле, но обращались черным паром и улетали ввысь. Уверенность и сила движений воина знаменовали, что долг исполнен до конца. Буро-зеленая глина пачкала правую щеку от ямки на подбородке до середины лба и делила лицо на две части. Бледную с синевой кожу другой щеки украшала татуировка руны «Teiwaz»(23). Льняные косы уходили рядами гребней на затылок. Воин взглядом растворял чернила трепетного ужаса и каждая фибра мышц спины, плеч и рук наливалась силой, что вырвешь вековое дерево из скалы. Аго ощущал крепость в ногах, подобную мощи колонн, удерживающих каменные своды.
Волк опустил топор на трепетную лань баварского народа…
Аго проснулся мокрый, и вскочил, словно кто-то подбросил с огромной силой. Сон, что заставил трещать ребра от ударов слева в груди. Шаза лежала рядом, и свалилась с постели на руку. Боль исказила ее сонные припухлости на лице, а глаза увлажнились.
Helen Kraskova (10-го, 23 года)
