В три часа ночи телефонный звонок. Беру трубку – Рита. Плачет, кричит: Ян разбился…
- ЧТО? КАК? КОГДА?
Говорит, полчаса назад, во время выступления. Сорвался с колец.
Спрашиваю:
- Он жив?
- В коме. Володя, приезжай! Ты нам нужен!
- Уже лечу!
Начинаю собираться. От потрясения голова плохо соображает, не могу вспомнить, куда засунул загранпаспорт. Наконец вспоминаю, что положил его на верхнюю полку, в шкаф. Достаю паспорт - на глаза попадается грамота: «Коллективу Цирка братьям Стриженовым за уникальные цирковые аттракционы. Международный цирковой фестиваль, г. Латина 1998г.» Накрывает какое-то неприятное суеверное чувство…А ведь именно в тот год погибла мама…На всякий случай, как когда-то перед выходом на сцену, плюю три раза через левое плечо, хватаю паспорт, деньги, кое-что из вещей и мчусь в аэропорт.
Ближайший рейс в Торонто через полтора часа. Пытаюсь прикорнуть в жестком кресле зала ожидания, правда, безрезультатно. Из головы не выходит Ян. Как же так вышло? Мы с ним из цирковой семьи, как у нас говорят: «цирканутые». Травмы для нас обычное дело. Ушибы, растяжения, переломы - за столько лет под куполом чего только не было. И все равно не доходит, как такое могло произойти именно с Яном?
Я брата на два года старше. Выступать оба начали, можно сказать, с пеленок. Пробовали себя в разных жанрах: дрессировка, конный спорт, эквилибристика, но как-то больше прикипели к акробатике. Номера ставил всегда сам отец. Мы и выступали поначалу вместе, у нас этакое трио было. Коронный номер – акробатическая пирамида, когда мы становились на плечи друг другу, а потом поочередно делали сальто назад. Когда мама погибла, она была гимнасткой, упала во время репетиции с пятнадцатиметровой высоты, отец бросил цирк. Он и нас с Яном заставлял бросить, только мы упрямые от природы, не послушали, да и цирк был уже у нас в крови. Это как болезнь, которая не лечится…
В пятнадцать лет мы оба поступили в цирковое училище, оба с отличием его окончили. Отец смирился с нашим выбором, но в цирк больше так и не приходил, даже на наших выступлениях ни разу не был. Не смог простить за то, что цирк отнял его любимую женщину. Так и сказал перед самой своей кончиной: «Цирк, Вовка, ненасытное чудовище…сначала завладевает твоей душой, потом забирает здоровье, а, в конечном счете, и жизнь…» Тогда я не воспринял его слова в серьез, но по истечении многих лет понял, как отец был прав. Мне почти сорок, с виду крепкий мужик, но если кто заглянет в мою медицинскую карту, ужаснется – столько переломов, - словом, ходячее пособие для травматологов.
Как-то после очередной травмы ко мне подошел директор и прямым текстом сказал, что пора мне завязывать с акробатикой. Как вариант, предложил переключиться на дрессуру. Но с животными у меня никогда не получалось. Тогда я ничего лучше не придумал, как перейти в осветители. Но это уже не то. Тяжело понимать, что ты по другую сторону софитов...
Ян оказался успешнее меня. Он заключил контракт с цирком Дю Солей и последние пять лет работал в Канаде. Мы все радовались за него, считали, что это большая удача, учитывая какие там платят гонорары. А вот теперь думаю, удача ли?.. Может, если бы остался здесь, все бы сложилось иначе…
Торонто встречает меня проливным дождем, и пока ловлю такси, изрядно успеваю промокнуть. Из аэропорта сразу мчусь в больницу. Рита ждет меня у входа и провожает до палаты. Ее даже не удивляет мой взъерошенный вид. А вот ее вид меня даже очень. Я смотрю на нее и не узнаю. Как она за короткое время изменилась – осунулась, похудела, а эти морщины у глаз, откуда они? Ведь не было же их, точно помню, не было… От жалости сердце сжимается в кулак. Я вдруг живо вспоминаю, как увидел ее впервые.
Она пришла к нам сразу после училища. Маленькая, хрупкая, как фарфоровая куколка, казалось, тронь и рассыплется. Но это была лишь видимость, за этой кажущейся хрупкостью, скрывалась сильная личность. И Ян это разглядел в ней и полюбил. Свадьбу, справляли прямо в гардеробной. После представления наскоро накрыли столы, так и отпраздновали.
Работала Рита в иллюзионе. С ее ростом и фигурой она была идеальной артисткой. Помню, как Ян всегда нервничал, когда она выполняла номер «Протыкание шпагами». Думаю, каждый понимает, что это за трюк. Для тех же, кто не знает, объясню: это когда ассистентка забирается в ящик, а иллюзионист начинает протыкать его насквозь шпагами. Задача ассистентки - так сгруппироваться, чтобы клинок прошел рядом и попал строго в отведенное для этой цели отверстие. Ян боялся, что Риту заденет лезвие, но напрасно. У нее всегда все получалось прекрасно. И, тем не менее, братец переманил ее в акробатику. Первое время работали втроем. Но очень скоро я понял, что третий лишний на этом празднике жизни, и перешел в другой цирк. Жутко тогда злился на Ритку, считал, что это она виновата в том, что наш дуэт с братом распался. Мы даже не разговаривали какое-то время. Потом, правда, помирились. Когда же это было? Ах, да! Когда Рита сообщила, что у них будет ребенок. Я был так счастлив, что стану дядей, что тут же забыл все обиды. В перерывах между гастролями то брат, то я помогали Ритке по хозяйству. То время, кажется, было самое счастливое. Мы тогда все трое очень сблизились. Кстати, из декрета Рита так и не вышла, потому, что за первым ребенком последовал второй, а потом и третий. Ян предлагал мне снова работать вместе, но я уже был к тому времени связан другим контрактом. А потом Ян заявил, что они перебираются в Канаду. Конечно это расстроило меня, но я понимал, цирканутые – племя кочевое. Тут уж не попишешь!
- У него сейчас врач, - каким-то чужим, отрешенным голосом говорит Рита, кивком головы указывая на стеклянную дверь, за которой на койке, под простыней, лежит человек, сплошь увитый какими-то трубочками, и над которым суетится человек в белом халате.
- Есть изменения? – спрашиваю я, все еще не веря, что там за стеклом мой брат.
Она, еле сдерживая слезы, качает головой.
- Ну, ничего-ничего, - я беру ее маленькую руку и тихонько сжимаю холодную ладонь. – Все будет хорошо! Он сильный! Он выкарабкается! Ты знаешь, какой он сильный?!
Она смотрит на меня, и глаза ее наполняются слезами, но я вижу, она верит! Я тоже верю!
Через какое-то время нам разрешают войти в палату. Я подхожу к постели брата. Он бледный и какой-то уж очень худой. Его ресницы тихо подрагивают, в такт заунывному звуку, издаваемого монитором, следящим за жизненными функциями своего пациента. Мне хочется так много сказать, но к горлу подкатывает ком, и я просто смотрю. Рита тихо всхлипывает. Наконец мне удается выдавить из себя слова. Я говорю все тоже, что несколько минут назад говорил Рите. Что он сильный, что обязательно выкарабкается. Потом мы разговариваем с лечащим врачом, коренастым мужчиной азиатской наружности. Он ничего не скрывает, говорит все без утайки - дело плохо, шансы не велики. Рите дурно, ее ноги подкашиваются. Я подхватываю ее, врач тут же подзывает санитарку, которая как по щелчку оказывается перед ней со стаканом воды и нашатырем. Мы садимся на стулья, Рита пьет воду, плачет. Спустя время приходит в себя, но вид у нее неважный. Я спрашиваю, когда она последний раз ела, она пожимает плечами и вяло произносит:
- Мне не хочется, Володь.
Я понимаю, что нужно любыми способами выпроводить ее из больницы и мне удается это сделать. Рита уезжает домой, я же остаюсь дежурить вместо нее. В два часа ночи меня будит медсестра, сообщает, что брат умер…
«Мы лишь прах и тень…» Постоянно крутится в голове эта фраза, но не могу вспомнить, кому она принадлежит.
Все что осталось от моего горячо любимого брата – горстка пепла, тщательно упакованная в красивую ажурную коробочку из красного дерева…
Решение похоронить Яна в России, рядом с могилами отца и матери, пришла к нам с Ритой одновременно. Кремация помогла решить большинство проблем, в частности с транспортировкой. Без бюрократической катавасии, конечно, не обошлось. Пришлось побегать с бумажками, чтобы получить разрешение из консульства на вывоз «скорбного груза», как они это называют. Вылетаем через неделю. Летим все вместе. По словам Риты, больше здесь ей нечего делать. У нас неделя, чтобы уладить все дела. И неделя, чтобы выяснить, почему погиб Ян. Почему опытный артист сорвался вниз, выполняя простой трюк? Это меня гложет больше всего. Вот уже несколько ночей я не могу уснуть и все думаю об этом.
Утром решаю пойти в цирк, чтобы попросить взглянуть на видеозапись того рокового представления. Я ничего не говорю об этом Рите, впрочем, мы почти не разговариваем. Ей прописали какие-то сильные успокоительные, большую часть времени она спит. За детьми приглядывает Роза, толстая, но очень добродушная бэби ситтер. Она даже как-то всплакнула, сожалеет, что придется расставаться с детьми. По ее словам, такие послушные дети – редкость. Я счастлив проводить с племянниками все свое время. Они теперь – все что у меня осталось…
Директор цирка встречает меня с кислой физиономией. Он распинается в сочувствиях, мол, ему жаль о случившемся, что он, разумеется, не понимает, как такое могло произойти. Когда я прошу разрешения взглянуть на видеозапись, он пугается, бледнеет и тараторит, что это невозможно. Говорит, что запись конфисковала полиция. Отчего-то я не верю этим маленьким бегающим глазкам. Уверен, что у него есть копия, только он не хочет мне ее показывать. Я пытаюсь надавить на него, но он, как заезженная пластинка, твердит лишь одно: «I`m so sorry».В конце концов, я посылаю его по-русски и ухожу, хлопая дверью. Когда возвращаюсь в дом брата, Рита сидит в плетеном кресле в гостиной и отрешенно смотрит в окно. В руках у нее дымящаяся кружка с чаем.
- Ты не представляешь, этот урод, как его, Картер …
- Тейлор? – Рита поворачивается в мою сторону и глядит с удивлением.
- Вот-вот, Картер Тейлор. Отказался предоставить мне запись.
- Какую запись? – Рита вскакивает, как ужаленная. Чай выплескивается, но она будто не замечает, что он обжигает ее пальцы. Она ставит кружку на кофейный столик и не сводит с меня глаз.
- Запись падения…- мямлю я, понимая, что брякнул лишнее. Но теперь уже поздно, раз сказал «а», нужно говорить и «б». В волнении начинаю ходить по комнате. - Рита, у меня такое чувство, что они что-то скрывают! Я уверен, что Ян разбился из-за чьей-то халатной выходки! И я это так не оставлю. Я их выведу на чистую воду!
- Володя, - Рита перебивает меня, ее глаза блестят каким-то странным блеском. – Ты ничего не сделаешь!
- Почему? – я останавливаюсь и смотрю на нее.
- Никто не виноват, - с расстановкой произносит она.
- С чего ты взяла?
- Ян покончил с собой, - слова Риты словно повисают в воздухе. Я чувствую их неприятную вибрацию, она давит на барабанные перепонки так, что мне хочется заткнуть уши.
-Что ты несешь? – не выдерживаю я.
Она ничего не отвечает. Молча уходит из комнаты, а уже через минуту возвращается с какой-то бумагой.
- Вот. Прочти.
Я беру листок из ее рук и начинаю читать. Что это? Письмо от Яна? Предсмертная записка? Бред…Строчки расплываются, суть написанного доходит не сразу. Перечитав несколько раз, окончательно понимаю – это действительно написал мой брат. В письме он пишет, что свет софитов беспощаден, но он без этого света не сможет, в нем вся жизнь. Просит у всех прощение и умоляет, чтобы не обижались на него. В конце маленькая приписка для меня: «Вовка, брат, позаботься о моих».
- Ничего не понимаю…- я поднимаю глаза на Риту.
Она вздыхает и обессиленная вновь опускается в кресло.
- Год назад мы взяли кредит, - говорит она. - Хотели открыть ресторан. Ян понимал, что еще пару лет и с цирком придется завязать. И как все цирковые ужасно этого боялся… Кто он без цирка? В осветители, как ты, не хотел…Знаешь, какие у него были амбиции! Не привык ко вторым ролям. Ресторан был надеждой на новую жизнь. И вдруг что-то пошло не так, словом, мы прогорели. Банк требовал вернуть деньги. Все что Ян зарабатывал, шло на погашения кредита. Мы едва сводили концы с концами… Однажды Ян вернулся с репетиции, а тут очередное письмо из банка. Он тогда жутко разозлился, сказал, вот бы получить травму, тогда бы хоть страховку выплатили. Я даже на него накричала, сказала, чтобы и думать о таком забыл!
- Но почему он мне ничего не говорил? – с раздражением спрашиваю я.
- Ты же знаешь Яна, - Рита бросает на меня быстрый взгляд. – Он не хотел тебя беспокоить. Да и чем бы ты помог?.. – Некоторое время она молчит, потом продолжает: - Два месяца назад Ян застраховал свою жизнь на большую сумму. Он все спланировал. Хотел, чтобы после его смерти, мы ни в чем не нуждались. Если только признают, что это был несчастный случай…
- А если нет?
- Тогда не заплатят по страховке…
Сегодня сорок дней с момента кончины моего брата. Сразу после кладбища я еду в наш старый цирк. Почему-то именно там мне хочется быть сегодня. Поздоровавшись с парой тройкой старых знакомых, прохожу в зал и сажусь в самом последнем ряду. Запах цирка, терпкий, острый, перемешанный с запахами животных и хвои, исходящей от опилок, которыми покрывают манеж, и старой кожи в обивке кресел, - действует на меня опьяняюще, я словно вновь переношусь в прошлое. В то время, когда еще живы родители, Ян…
Сцена внезапно освещается, выходят трое парней, начинается репетиция. Смотрю на них, как завороженный. Отрабатываю акробатическую пирамиду. На секунду мне кажется, что высокий черноволосый парень – мой брат. Меня прошибает пот, в горле пересыхает. Единственное, что у меня есть это чекун водки, который я брал с собой на кладбище. Достаю его из кармана и одним махом опустошаю. Снова гляжу на черноволосого артиста – нет, это не Ян. Померещилось…
В кармане звонит сотовый. Чтобы не мешать репетировать, быстро поднимаюсь и выхожу и зала. Звонок от Риты. Сообщает, что только что прислали бумагу - официальное расследование подтвердило – несчастный случай…
Валерия Романтик (12-го, 29 лет)
