Сегодня гуляла по кладбищу. Столько знакомых лиц. Кого-то я забрала еще совсем малюткой. А кто-то ждал меня, целую вечность. Вот только одна проблема с миром людей, не могу появляться здесь без плотного слоя пудры.
Всегда беру бежевый оттенок, и накладываю его в несколько слоев, пока лицо не становится приятного персикового цвета. У меня такая белая кожа сразу бросается в глаза. А я хочу быть не приметной. Я так долго существую, что видела, как зарождалась цивилизация на этой планете. Столько войн, столько работы иногда даже не уходила в отпуск годами.
Особенно было тяжело 1812 и 1941. Хотя нет, это я уже подзабыла. Тяжело было всегда. Работа, работа всегда одна работа. Не понятно, когда мне жить.
Наверно смешно слушать это от Смерти. Но я тоже женщина, причем очень даже красивая. У меня белые длинные волосы, и мертвенно бледная кожа. Я несомненно аристократична и всегда изыскано одета. Есть у меня слабость к дорогим вещам. Люблю Кристиан Диор, Прада, Гальяно не плох. Вот только часы у меня в последнее время японские. «Касио».
Они так удобно сделаны и будильник в них есть и напоминалка и календарь. У меня всегда все по расписанию.
Вот сегодня ровно в полночь неприятное дело. Младенца нужно забрать. Я часто наблюдала за его матерью сквозь зеркало в стенном шкафу, да через глаза их кошки, иногда кое-чего видела. Ох и не легкая у нее жизнь была. Муж бросил, родители умерли. Только у нее и была радость в жизни, ее малыш. Такой славный мальчик, совсем еще кроха. Всего три месяца отроду. Откровенно говоря, жаль мне ее, бедная женщина. Чувствую, что через месяц придётся и за ней прийти.
Ой, что-то я расчувствовалась сегодня. Это потому что сентябрь на дворе. У меня в сентябре всегда меланхолия. Смотрюсь в зеркальце. Ну что ты будешь делать, опять бледность полезла. Достаю пудреницу, ставлю сумку на надгробную доску моей давней знакомой. Она не в обиде, ей уже все равно. Накладываю слой за слоем свой беж, как художник вывожу линию скул и подбородка. Все, я опять смуглая красавица. О, вот и мужчина, пришедший на могилку к своей жене, мне подмигивает. Значит с тоном моего лица все в порядке. Отхожу подальше вглубь кладбища, громко призывая к себе моих верных подданных. «Кис, кис, кис» приманиваю кошек. Это мои глаза и уши. От них ничего не утаится. Через их глаза я слежу за вами. Все вижу. Как вы бьете свою жену, кричите на ребенка, обманываете возлюбленную. От меня ничего не скроется. .. Ну, а по поступкам и смерть вы получаете либо легкую либо мучительную. Иногда к особо провинившимся я долго не прихожу. Они зовут меня, вздыхают, умоляют, а я не иду и все… И Только, когда они отчаиваются и перестают верить, что приду, я театрально приплываю и забираю их на другую сторону. Всем рано или поздно нужен покой. Я брожу по кладбищу, смотрю на старые, чёрно-белые полустертые от дождя и ветра фотографии…
Всех я знаю лично. С каждым здороваюсь. Обойдя всех моих давних знакомых успеваю выскользнуть за ворота. Сторож закрывает на ночь свой сад мертвых тел. Мои касио звонко писчат. Это напоминалка. Через три часа пора идти в 48 квартиру за малышом. Мне тоскливо… Сижу по ту сторону зеркала в стенном шкафу и наблюдаю как безутешная мать пытается третий час сбить своему ребенку температуру. Малыш горит, щечки раскраснелись, а на лбу испарина. Он без умолку плачет… Звонит будильник в моих электронных часах.Пора. Я выхожу из своего укрытия, подхожу к малышу. Неожиданно мать бросается мне в ноги и тянет подол моего дорого плаща Критстиан Диор лимитированной коллекции. Она умоляет меня не забирать мальчика. Я вздыхаю. Так и знала, что будут с ними проблемы. Глажу ее по волосам, пытаюсь ей обьяснить, что лучше сейчас разорвать связь пока не поздно.
Она не понимает…
Она человек…
Минуту я размышляю, потом махаю рукой на все эти процедуры.
Я делаю так как она хочет…
Ухожу в зеркало в стенном шкафу….»
2025 год опять в этой стране война. Люди гибнут за идею. Идея фальшива, как недотянутая скрипичная струна. Я смотрела иногда за своим крестником.
Думаю, могу его так называть, ведь благодаря мне он все еще жив. Он рос превращаясь из пухленького малыша в примерного мальчика, юношу с горящими глазами, а потом в мужчину с безразличным лицом. Куда делась его детская откровенность и открытость миру. Где эти улыбающиеся глазки и ямочки на щеках.
Он стал злым…
Еще некоторое время он приходил к своей старой матери, выцветшей как фотографии на надгробьях от ветра и дождя. Она иногда стояла перед зеркалом в стенном шкафу и рассматривала свое лицо. Я и так по возможности сохранила ее красоту. Слегка протянула седину вдоль волос, добавила морщин на лбу и в уголках рта, но люди всегда недовольны. Им нужна молодость, свежесть. Они не умеют видеть красоту в зрелости и даже в самой смерти…
Последние пять лет мужчина не приходил к своей пожилой матери…
Я слушала его бесконечные переговоры в дворце президента через старое радио.
К сожалению сейчас все делают ремонты и убирают радиоточки, а ведь через старое радио я могу слышать, о чем говорят люди. Приходится обходиться кошками и зеркалами. Он стал таким жестоким… В его стране люди голодают, война унесла тысячи жизней, старики каждый день молятся, чтобы я пришла за ними… Мне грустно от этого я плачу пудрюсь и снова плачу. По густому слою косметики пролегают две борозды от моих слез, как дороги в неизвестность.
Президент уничтожает все старинные исторические здания. В городе скоро не останется красивых домов. На их месте вырастают кондитерские магазины с диковинными витринами. Торты и конфеты стоят безумных денег. Детишки рассматривают танцующих пингвинов, летающий самолетик и ковбоя с леденцом в руке. Только избранные могут позволить себе войти внутрь и купить этих элитных сладостей. Я очень злюсь на спасенного малыша, который стал злым алчным дядькой. Его мозг болен. Он только и бредит властью и своими кондитерскими. Это нужно остановить…
Тут мои «Касио» противно пищат… Квартира 48. Я прохожу сквозь зеркальный коридор. Моя милая добрая женщина. Она зовет меня. Видно устала от болезней и нищеты… Прихожу она в кровати, плачет. Просит забрать ее сына-президента. Я понимаю ее… Она разочарована и напугана… Я соглашаюсь. Пудрю носик перед зеркалом, чертова бледность меня достала. Когда в этой стране будут в моде женщины с бледной кожей. Я трачу целое состояние на пудру. Привожу себя в порядок, поправляю на голове безумно дорогую шляпку, нежно оливкого цвета. Туго затягиваю пояс черного шёлкового плаща от Гальяно. Иду за своим крестником. Сегодня бьют набат по его душу. Его душа стала маленькой, как льняное семечко и обернута в полиэтилен. Совсем не светится как раньше. Тусклая запакованная семечка. А прохожу в спальню сквозь дорогое зеркало в виде солнца на стене. В комнате темно, он лежит на огромной кровати под шелковым одеялом совершенно один. Он был таким злым и бессердечным, что ни одна женщина не захотела быть с ним рядом. Его род оборвется… Я подхожу к его оболочке кладу ему на глаза две золотые монеты и увожу его за пределы… Сделав свою работу заскакиваю в квартиру 48. Мать уже все знает, удивительная связь со своим чадом. Она не плачет, она говорит мне что я была права. Нужно было забрать его младенцем. Я улыбаюсь довольная тем, что она признает мой авторитет. И отвечаю ей «Ну я же говорила…».
Касио пронзительно пищат.
Пора идти на работу, когда я поеду в отпуск?
Так хочется к морю...
Оуен Грей (27-го, 35 лет)
