Тюрьма «Клипс», - старинное многоэтажное здание: большое, сложенное из грубого нешлифованного кирпича с шарпанным фасадом, хлипкие дребезжащие покошенные рамы, давно уже требовавшие замены, кое-как застекленные рамы. Подобно всем заведениям схожего рода, окна были решетчатыми изнутри, хотя это и не имело такой уж важности, перед тем как заключенные попадали сюда, в них вживлялось техническое устройство – «чип», при попытке бегства оно срабатывало на полное уничтожение объекта, удалившегося на определенное расстояние.
«Передвижная тюрьма» - идея властей, на протяжении десятков лет она перемещается из города в город, из поселения в поселение. Колеса, придавая гусеничной ленте, стимул к движению, заставляют преодолевать ее все препятствия: дикие луга, невозделанные поля, холмы и ухабы на дорогах, нашего нынешнего мира.
Старый замок, жизнь в котором протекала своим чередом, по своим законам – плелся по планете земля.
Заключенный номер двадцать три тысячи тридцать седьмой осужденный по статье 237, 238. Конвой заломил Антону руки за спину. Дверь с лязгом открылась - отворилась и впустила Антона в новую жизнь.
Глава 1 Лязганье цепей эхом раздавалось по коридорам тюрьмы «Клипс». По тусклому коридору, освещенному мерцающей лампой, медленно тащилась темная фигура человека, волоча за собой свою перебитую ногу. Конвой подгонял его дубинками по спине. Антон из под лобня поглядывал на заключенных, нога дико ныла от боли, он делал большие усилия, чтобы не застонать. Конвой барабанил по решеткам тюремных клеток, распаляя и без того возбужденных обитателей, крича и кидая в их адрес ряд колких высказываний. Крупный мужчина со смуглой кожей, вцепившись в прутья решетки руками, по лбу которого стекали струйки крови, неистово осыпал обидчиков нецензурными словами. - В параше я вас видал гады, парву на мелкие ленточки!!! В одной из камер полулежал немаленький мешок, привлекший внимание Антона: «Труп, скоро и мне валяться вот так", - мрачно подумал он.
Коридор в сознании Антона показался длинным нелегким испытанием, не имеющим конца. Он приостановился, из дальнего угла слышались непонятные звуки, присмотрелся, и стал свидетелем странной сцены: - Человек, сидящий у стены, рассказывал себе «историю», причем на разные голоса, изменяя тембр, жестикулируя, он переходил на громогласный смех, аплодируя сам себе.
Конвой, идущий позади, огрел Антона палкой по спине, подгоняя:
- Что застыл «немощь», ковыляй дальше!
Антон поплелся дальше, голова разрывалась от проклятий, направленных на общество подчиненное системой, а в принципе их то за что. Система, ее законы, вот в чем заключаются все бедствия Антона. Таков реальный сегодняшний мир. Антон стоял возле камеры.
Боль от ноги поднималась, к бедрам и пояснице, они ныли, не давая Антону забыться.
Тюремщик медленно вставил ключ в замок, прислушиваясь к доносившемуся шуршанию и лязганью замка, эхом отдававшемуся в стенах тюрьмы, не торопясь открыл его. Он оттолкнул ногой решетчатую дверь, которая задребезжала как старая несмазанная телега и со скрипом открылась.
- Давай! Давай! Проходи! - толкнул он Антона в спину.
Антон не обращал на них внимания, на их издевательские выкрики, он добрался до нар, расположенных в углу камеры, и упал на них.
Конвой, видя, что это не возымело на заключенного никакого эффекта, был раздосадован.
Закрывая дверь, один из них сказал Антону:
- Эй ты там, завтра мы пришлем к тебе тюремного врача, сегодня он занят. - Ха-ха занят, я бы тоже не проч быть занятым, с трубочкой и рюмочкой в руке. Конвой удалялся, растворяясь в темном коридоре, но вновь поселившейся житель камеры не расслышал ни единого слова. Он уже находился в другом бессознательном мире, не ощущая ничего мирского, блаженно, ни боли, ни раскаянья – пустота.
Старый замок мирно перебирал своими гусеничными колесами, преодолевая поросшее осокой поле, в предвкушении своей новой жертвы, которую он мог бы сделать своим узником.
Антон открыл глаза, сел на кровати, боль в ноге дала о себе знать: "Какого я ... здесь делаю, где я", - мысли постепенно стали проясняться, он взглянул на свое окружение: темное небольшое помещение, освещаемое лишь трубой света спускающегося с небольшого отверстия, разваливающаяся тумба, ржавая раковина, отвратного вида толчок, из которого бил запах нечистот, был окружен грудой использованной бумаги.
Дверь скрипнула, в камеру вплывало грузное существо, покачивающее всеми своими заплывшими частями из которого выглядывали маленькие ручки и ножки. Кругляшок семенил к Антону. Добравшись до единственного стула, он поставил его возле нар и расположился на нем. Положил на тумбу свой чемоданчик с белым крестом, красовавшимся на красном фоне.
«Тюремный доктор», - подумал Антон, - от него несло хорошими сигаретами и недешевым коньячком. Антон уставился на доктора.
Несмотря на свою тучность, доктор ловко работал своими крохотными ручками, вправив ступню на место, он наложил на нее шину, натуго забинтовав эластичным бинтом. Антон был человеком терпеливым, но резкая боль врезалась ему в голову, и он непомерно выразился. - Сука, тварь, ты что делаешь ... полегче можно!!! Тюремный врач улыбнулся. Боль в ноге постепенно сходила на нет.
«Ранее я не испытывал ни боли, ни радости, как робот исполняя то, что велели «праведные» не задумываясь об этом. Кто я? – Человек, не существующий в нашем мире, ведь имя исполнителя не впечатано даже в карту переписи, не имеющий ни прошлого, ни будущего, безропотный блюститель закона. Как я очутился здесь, не помню, память, скорей всего, мне частично промыли, но зачем отправлять меня сюда, расточительство кадров, да нет, - «чтоб другим неповадно было», - слова Виктора Сергеевича».
Нога Антона была ловко перебинтована, толстячок прикрыл свой чемоданчик и спешно удалился. Антон попытался встать с нар, но тщетно, природа звала и неумолимо требовала. Он поднялся на одну ногу и доскакал до толчка, опорожнившись, он почувствовал облегчение, приложив еще немного усилий, добрался до раковины, в кране оказалась вода и это чудо, поднеся руки под струю воды, он услышал голос, раздавшийся из темноты.
- Похлебка! Есть подано господа! - кричал тюремщик охрипшим голосом.
Заключенный допрыгал до двери камеры и взял похлебку из рук тюремщика. Жидкость в чаше была отвратительного цвета и запаха, а хуже того, гадостной на вкус. Ночи сменялись днями - дни ночами - я уже перестал отсчитывать их. "День, неделя, месяц, сколько времени прошло с тех пор, как я заселился в это убогое помещение", Вставая с нар и нехотя, ковылял к двери, под крики "Похлёбка", брал ее с рук, насытившись ей, вновь растягивался на нарах, пребывая в упадочном расположении духа.
Этот день был знаменательным для него – дверь камеры открылась, и в нее вплыло тело, занявшее почти пол камеры, и это был тюремный доктор.
- Ну что, молодчик, взглянем на твою конечность, - сказал он нацепив очки на нос.
Пододвинув стул к нарам, он присел, его нижняя часть расплылась и свисала, напоминая убежавшее тесто тетушки Ефросиньи.
Антон расположился на нарах, оголив голень, он уставился на нее, в ожидании вердикта врача.
- Такс, посмотрим! – сказал он важным голосом, засучив рукава, стал импульсивно сжимать ее, обследуя в разных местах.
- Ну как не болит? Я инстинктивно сжался, но.
- Нет, не болит. Благодарствую!
- Ха! Благодарствует он, – усмехнулся «колобок», его тело дрожало как пудинг.
- На твоем месте, я бы желал проваляться здесь еще пару месяцев, или вообще оставаться калекой, если хочешь, могу устроить, потом сочтемся. Хотя, - ладно парень, считай, что ты здоров.
Тучное тело доктора удалилось из камеры.
Оставшись наедине, Антон призадумался о словах доктора: «Что означают его слова – на твоем месте я бы провалялся здесь еще пару месяцев или совсем остался бы калекой, мысли о слегка тронутых заключенных не давали покоя, неужели меня тоже ожидает подобное».
Pavel Frigus (13-го, 27 лет)
