– Что вы смотрите на меня, молчите и смотрите? Я же сказал -- не приму! – Почему? Что на этот раз не так? У меня же… смотрите… Тщедушного вида мужчина средних лет судорожно вцепился в кипу бумаг, лежащих на столе. Ему хотелось показать наглядно, ткнуть и даже зачитать хоть всё целиком. Текст был выверен, по настоящему хорош, как никакой другой из многочисленных предыдущих его работ. Но рука с засученным рукавом хлопком прижала рукопись к столу. От удара многочисленные стопки исписанных листов бумаг на его поверхности опасно колыхнулись. – Не стоит. Читал, буквально вчера. В небольшом кабинете полуденное солнце высушило весь воздух, открытое окно не спасало. Ещё въевшийся вечный запах затасканной бумаги, стал настолько плотным, что уже лез в рот, хоть грызи его. Но сильнее давило, прям нависало, это человек, стоящий перед столом. Главный редактор древнейшего периодического издания Отказов, смочил полость рта слюной, поднялся из кресла и стуча пальцем по рукописи «забурлил». – Читал здесь. До двух часов ночи. До последнего, вместо того, чтобы идти домой к семье, как ребёнок в новогоднюю ночь сидел тут, ждал от вас обещанного подарка. А его нет! Нет развязки! Так что Строчкин, хватит… – Успокаиваясь и опускаясь в кресло, он вяло махнул рукой на дверь. – Не мешайте работать. – Как же нет развязки. Есть! – Писателя распирало от возмущения. – В конце, он едет, едет, едет… Останавливается, и выходит из машины во тьму. Во тьму! Вы понимаете? Редактор выжидательно смотрел на оппонента сквозь заляпанные пальцами стёкла очков. – Вышел во тьму… Та-ак. И как это понимать мне, как читателю? – А что тут понимать? Вышел во тьму. Значит тьма в итоге его поглотила. – Да ладно!? --Сидящий наиграно удивился. – Конкретнее нельзя было описать путь главного героя от так называемых «света во тьму»? Мысли его озвучить или продемонстрировать более решительным и определённым действием в исполнении героя? Лично для меня, повторяю – как читателя... – Читатель бывает разный. – Неуверенно опрокинул писатель звонкие слова. – А? – Редактор внимательно посмотрел в глаза напротив и опустил голову. – Так вот… Для меня, главный персонаж остался хорошим, по развитию сюжета он совершал правильные поступки в довольно спорных ситуациях. И тут вдруг метафоричная тьма. Не понимаю. – Он подлец и трус! Герой преследовал лишь свои эгоистичные цели. – Брызнул эмоциями автор. – Интересно. Кстати об эгоизме, опять же — не соглашусь. Девочка-собака осталась жива благодаря ему. – Когда она просила от него милости и убить её. Герой! Ничего не скажешь. Редактор закатил рукава рубашки ещё выше. Время шло, но за ним находящиеся в кабинете не следили. – Уфф… Просила, да. И он мог бы, но кто он такой? Одно дело расправляться с убийцами, мразями и извращенцами, и совсем другое убить маленькую девочку. – Во первых, она старше своих лет, просто не стареет. Во вторых, у «ребёнка» было заветное желание — это встретиться со своими убитыми родителями. Сделать это было, только в силах нашего детектива, но он не стал. Отказов откинулся на спинку кресла, непроизвольно скользнул взглядом по многострадальной рукописи. – Допустим. Какова дальнейшая судьба девочки-собаки? Вы её так же оставили в подвешенном состоянии. – А что ей остаётся? Жить! – Добавил писатель сарказма. – С убийцами родителей они разобрались. Детектив увидел её свет, она раскрылась. Для неё в целом история закончилась хорошо. Вроде всё понятно, не знаю что добавить. Ты таких очевидных моментов не понимаешь. Человек в кресле заложил руки за голову и вызывающе посмотрел на стоящего. – «Ты»? Хотите по дерзить? – Вты! – Строчкина начал раздражать разговор, на него нахлынуло волнение. – Заметьте, первая «В», так, что со всем уважением. Отказов поднял брови вверх, молчал, соображал, как ему повести себя. – Предположим, на вас плохо действует жара и вы теряете над собой контроль. Ранее в нашей беседе я тоже позволял себе лишнего. Извиняюсь, если обидел вас. – Осторожное и скользко-липкое выдал он в итоге. Писатель не желал участвовать в социальных играх и делать вид, что ничего не произошло, но в тоже время он осознал свою оплошность и ему стало неловко за своё поведение. Строчкин смущенно потёр лоб и извинился. – Извините. Здесь действительно жарко. – Бывает. Вы присядьте. В кресло он сел, но продолжал держаться словно школьник на вызове у директора. Пытался принять непринуждённую позу, несколько раз менял положение рук и ног. В итоге бросил привлекать внимание и задерживать разговор, замер на последнем довольно неуклюжем варианте. – Расскажите про здоровяка-уродца, в конце про него совсем ни слова. Залез он в багажник машины детектива, главный герой доехал, как вы сказали до «темноты», растворился в ней, и точка. Что с ним? – Так он умер. – Издеваетесь Строчкин. – Редактор поднёс руки к голове. – Где? Когда? Писатель сидел с видом полного недоумения, чего от него хотят? Его спрашивают сколько будет два плюс два или какого цвета небо? Непростительно глупо отвечать на вопрос, у которого столь очевидный ответ. Нехотя и подбирая слова он всё же начал отвечать. – В разборке со своим боссом он получил серьёзные ранения, но не умер, чего желал, потому, что клетки его головного мозга стремительно умирали, в связи с чем, его ждала страшная участь стать инвалидом. Наш герой отказался собственноручно убить своего старого друга, но согласился вывезти его из города. Разумеется его искали люди босса, чтобы не попасться — он залез в багажник. Ну и представьте…, он выше двух метров, весом больше ста пятидесяти килограмм, да он всю площадь багажника занял, с трудом туда уместился. А тут погоня, стрельба… Были описаны попадания пуль в корпус машины, больше всего пуль угодило именно в багажник. Всё очевидно, как мне кажется. Невозможно было выжить при таких обстоятельствах. Автор замолчал слегка разведя руки, плетьми лежащие на ногах, тем самым неуверенно подчёркивая очевидность и ясность своих слов. Отказов пристально смотрел ему прямо в глаза, с нескрываемой иронией в своих, и саркастической улыбкой на губах. – Во первых Строчкин… У-ух Строчкин! – Редактора переполняли эмоции, он встряхнулся всем телом. – У вас же нуар с примесью мистики. Значит открыта возможность для самых разных небылиц. У вас есть право найти оправдание практически любому чуду. Во вторых, раз уж блондин умер, так покажите его труп. Детектив мог открыть багажник и погоревать над ушедшим другом. Хотя бы показали, капающую кровь из пулевых отверстий в багажнике. Читатель догадался бы, принял. Но у вас нет ничего подобного, даже намёка. Писатель молчал и переваривал. Да, с этой стороны он не рассматривал свою работу. Для него все перипетии сюжета были понятны. И правда, если впервые ознакомиться с текстом и читать, только написанное, то многое остаётся неизвестным для читателя. Как же можно было допустить такую оплошность и напрочь забыть про связующие звенья в истории персонажей? Поразительно. Редактор внимательно следил за мыслительным процессом автора. Его порадовала задумчивость над выявленной им проблеме, это означало, что он не зря потратил время и силы, и указал человеку на его ошибки. Это означало большее! Для лучшего результата теперь требуется гораздо точнее указать на суть проблемы, но в таком случае и доводы должны быть куда убедительней. Отказов крепко задумался. После непродолжительного времени он набрался решимости и первым «разрезал тягучую» тишину. – Вы наверняка сейчас думаете «Как же это я так промахнулся? Как я мог забыть о взгляде со стороны, забыть о читателях?» Строчкин встрепенулся от точных слов и безвольно, находясь в лёгкой прострации уставился на говорящего. – А это происходит потому, что Вы… многие из вашего цеха, думаете и помните во время написания текста, только о себе. В вас слишком много тщеславия, Строчкин. Более того, у многих бзик на этом пункте. Некоторые считают ниже своего достоинства подстраиваться под массы. Ведь он такой особенный, мыслитель и ещё чёрт знает какой весь из себя исключительный. Буду писать, что думаю и, как хочу. И всё бы ничего, страдайте своими болячками сами, у себя дома тихо на кухне. Так нет! Вы же тащите свои многострадальные «труды» на всеобщее обозрение, прямо требуете признания и почитателей. Определитесь уже для кого и чего вы пишите. – Отказов взял короткую паузу, ожидал возмущений, но Строчкин понуро сидел и лишь водил глазами по столу, цепляясь за все не ровности и предметы. – Я вам так скажу. Пишут, чтобы написанное прочитали. И не важно что это, чек из магазина, дневник с личными записями или научный трактат — это прочтут. Так не стоит вводить в заблуждение и мучить читателя, предложите понятное и приятное прочтение вашего текста. И не надо говорить, что ваш читатель найдётся, кому надо — тот поймёт. Чушь собачья! Вам не нужен этот один единственный странный тип, вам хочется овладеть массами или, даже изменить массу народа. Резкие и обличающие слова прозвучали. Всем пространством снова завладела тишина. В какой-то момент автор вдруг размяк телом, чуть съехав с кресла. Он расслабился и ему стало легче. – Вы хорошо говорите. Возможно вы правы… Сам не понимаю, как так вышло. Он даже немного раздвинул губы в виде кислой улыбки. Но человек в очках оставался серьёзным и собирался довести до конца начатый разговор. – Возможно? Возможно… В этом заключается ваша вторая проблема, она скорее личностная нежели профессиональная, но так же мешает вам писать должным образом, мешает раскрыться. – Отказов волновался, взял карандаш и застучал им по столу. – Вы трус, Строчкин. У писателя аж глаза расширились в немом недоумении. Ему хотелось что-то сказать, но рот открывался в холостую. Выражение лица собиралось извергнуть жгучую эмоцию, но начинка оставалась внутри, под коркой чёрствости. – Вы извините, но я буду предельно искренен с вами. Мне самому не приятно переводить разговор на личности. – На последних словах у человека в очках дрогнул голос. Он сухо и громко сглотнул. – Почему у вас произведения раз за разом заканчиваются открытым финалом? Не задумывались? – Как же, не просто задумывался, а прекрасно знаю, потому, что оставляю финалы открытыми вполне осознано. Распутье и неопределённость будоражат воображение, стимулируют к размышлению. И я не люблю диктовать. Да, я создал «Н» условия, но я не хочу приводить события лишь к одному их завершению. Я стараюсь предоставить читателю выбор, пусть Он решает, как закончится история. – Красиво. Вы правда, так считаете? Отказов отложил в сторону карандаш и сомкнул руки. В его глазах появился блеск, под таким взглядом Строчкину вдруг стало неуютно. – Н-нда, конеч… – Врёте! Человека в очках одолевали эмоции, но он всеми силами пытался их сдерживать. Было заметно, что он силится сказать, что-то важное для себя. – Мне ваше «чистое поле» видится иначе. Я, я… э-э… От волнения Отказов сморщил лицо и спрятал его в своей руке. Автор в полном замешательстве сидел в кресле и боялся пошевелиться. Он часто описывал эмоциональные переживания в своих работах, но в живую, такая близость и открытость производили несравнимый эффект. Редактор растёр лицо рукой, втянул воздух через стиснутые зубы и посмотрел на собеседника исподлобья. – Понимаете… Я вот с вами сижу тут разговариваю, пытаюсь объяснить, как не надо поступать. А у самого висит этот самый «открытый финал», и поверьте, не законченность гложет до чёртиков, прям с ума сводит. Я знаю о чём говорю. ни к чему недосказанность. Если есть, что сказать — ставь точку, пока есть возможность и не оставляй вопросов. – А как же… Человек в очках зажмурился до покраснения и помахал указательным пальцем. – Подождите. Дайте мне минуту. Я не собираюсь с вами спорить, просто выслушайте. Редактор выдохнул со свистом, медленно поднялся и подошёл к окну. – Всего пару месяцев назад умерла моя мать. Наши взаимоотношения были не то, что бы плохими, но какими-то замкнутыми. В последнее время мы мало разговаривали, ещё реже виделись. Буквально за месяц до её кончины меня стала посещать мысль, что так нельзя, нам нужно выговориться. Ведь бред, вроде не ссорились, ничего подобного, а между нами барьер. В последнее время появилась настоящая потребность в близком контакте с ней, какой может быть только между сыном и матерью. Я пытался выйти на, так сказать другой уровень нашего общения, но не получалось. Слишком долго мы держали на расстоянии друг друга, не доверяли друг другу сокровенных и искренних мыслей, так, что бы без стеснения, как есть. Очень тяжело сразу перепрыгнуть пропасть, которую рыли многие годы своим упёртым бездействием. Я тянул, тянул, подбирал слова, искал подходящий повод. И вот она ушла… А яма осталась. Отказов повернулся к Строчкину с безумным выражением лица и со стеклянными глазами. Автор молчал, не знал, что сказать. – Совсем недавно я заглянул в эту яму. Думаете она пуста? В ней нет дна, при этом полно горечи и жалости. Уверен, рано или поздно я упаду в неё. Но не яма меня тревожит. Из-за недомолвки я теперь не знаю, что она думала обо мне, о чём вообще думала в последние годы, чем в действительности жила. Вот вам и «открытый финал», результат глупой нерешительности. Он снова отвернулся к окну. Строчкин понуро сидел в кресле. Через минуту Отказов собрался с мыслями и вернулся на своё место. – Я всего лишь привёл пример. Решать конечно вам. Но лично я уже не могу иначе воспринимать незаконченность. – Да. Согласен. – Писатель неуверенно взглянул на редактора. – Спасибо, что поделились личной историей. У редактора округлились глаза, в них снова появились проблески лёгкого безумия. – Не благодарите, не сейчас. – Он поднёс пальцы к губам, закрывая ими рот. – Знаете что? – Да? – Я приму вашу работу. Но с одним условием. Теперь удивляться пришла очередь Строчкину, он аж приподнялся в кресле. – Каком? – Вы напишите прямое продолжение. Автор замер в ступоре. – Как? Там нет продолжения. Я даже не думал об этом. – Очень просто. – Редактор вытянулся к сидящему напротив. – Благо законы жанра довольно гибкие. Там, возможно всё. Пускай блондин погиб в багажнике, я только «за». Замечательный повод показать его в другом качестве, в виде представителя загробной жизни. Как вам?! Его линию можно расширить и более детально описать иную среду обитания. Разве вам не интересно, что там? Как там, у них? Недавние проблески безумия, теперь полностью заволокло глаза Отказова. Он ждал ответа, одного, ожидаемого им ответа. Но Строчкин сначала поник в расстроенных чувствах, а ощущая давление со стороны и вовсе принял решительную позицию. – Нет! Я отказываюсь. Не буду писать под заказ… или что это вообще такое? – На эмоциях он поднялся на ноги. – Я не вижу продолжения. Для меня история закончена. Словно не слыша и не видя, редактор продолжал витать в своих фантазиях. – А родители девочки? Они могут вернуться к ней! Вы только представьте, что они могут ей рассказать, как сложится их новая жизнь. – Наконец в его глазах появилось хоть какое-то осмысление, он смотрел на автора. – Ведь вам очень просто всё изменить, взять и сделать невозможное. Напишите продолжение. – Нет. – Почти шёпотом сказал Строчкин. – Нет… Редактор проморгался и сел ровно. Он ещё несколько секунд выжидательно смотрел на собеседника, но не увидев желаемого им, принялся создавать рабочий вид. Один за другим в его руках появлялись листки бумаг с текстами, а взгляд нарочито увлечёно изучал их содержание. Через минуту он всё же отвлёкся от «хлопот». – Нет? Значит и рассказ ваш отдавать в печать я не стану. – Ну и пусть. – Автор смотрел себе под ноги. Отказов коротко взглянул на писателя. – В таком случае нам не о чем больше разговаривать. – Он не глядя похлопал по кипе бумаг. – Можете забрать. Строчкин аккуратно взял свою работу и понуро поплёлся к двери. Уже закрывая за собой дверь ему неожиданно в спину прилетел «камень». – Бездарь. – Редактор всё продолжал усердно трудиться. Его спина вздрогнула. Дверь закрылась. Строчкин прислонился спиной к стене и закрыл глаза.
Он возвращается в кабинет. Избивает редактора, страшно избивает. Устраивает погром, все бумаги летят в окно. Приходит охрана и роняет его на пол, он падает прямо на свою рукопись. От полученных травм – редактор умирает. Его сажают в тюрьму. Спустя время, новый редактор обращает внимание на анонимную работу. Она ему нравится и отправляется в печать. Произведение становится популярным, текстом многие восхищаются, о нём говорят, но не о его авторе. В руки узника попадает издание с его произведением, с восторженными рецензиями на него. Он всем рассказывает, что это его рук дело, но ему никто не верит. Он пытается снова писать, но ничего путного не выходит. Спустя время он кончает с собой в камере ночью.
Строчкин открыл глаза. Его голова мелко тряслась. Он крепче обхватил свою кипу бумаг и пошёл по коридору. – Нет.
Anichkin (12-го, 33 года)
