На латыни «экскременты летучей мыши» будут… будут… spurcamenmicrochiropterae? Нет, это «навоз». Alvus, пожалуй, адекватнее, однако это обобщение с кишечным трактом вообще… Faeces? «Не помнишь латыни – сиди и не пыхти», – растравляла себя отличница Юлия Борисовна, трудясь над чудодейственной прописью. То есть прописи, составляемой в духе классической фарминдустрии (которая, как известно, не брезговала самым альтернативным сырьём), надлежало обнаружить свою чудодейственность по результатам трудов молодого врача. Как всегда. Ничего необычного.
Врач Юлия Борисовна замечательный: ищущий, чуткий, клинически незашоренный. Образованный и на Родине, и в Европе. В то же время молодой, полный энтузиазма, научных амбиций. Учреждению невероятно повезло заполучить такой кадр на работу по совместимости с интернатурой (то есть при всех перечисленных качествах доктора сэкономить на жаловании), полагает мама Юлии Борисовны. Учреждение и само придерживается передовых взглядов на диагностику и терапию: не схемы, но индивидуализация, не догмы, но любые доступные методы на службе здоровья и красоты. А когда имеющихся методов не хватает, Учреждение создаёт новые. Может быть, это единственное место в стране, где по сей день ни одна проблема не ушла от решения. Большая удача устроиться сюда врачом и здесь же проходить интернатуру, считает Юлия Борисовна.
Перед Борисовной (так обращались к доктору коллеги – с глазу на глаз, разумеется: Учреждение не приветствует панибратства на виду у своих пациентов) встала задача синтезировать средство регулярного наружного применения – маску для лица или бальзамчик для волос, – повышающее кпд окситоцина. Этот гормон и нейротрансмиттер способствует коррекции фригидности и недоверия. Известно, что число разводов в мире продолжает расти; известно также, что огромный их процент случается на фоне чувства одиночества, непонятости и сексуальной неудовлетворённости жён. Борисовна решила перевести процесс строительства нехитрого женского счастья на уровень привычного домашнего ухода за собой, благо, фармакология была её давним коньком. Казалось, таким давним, что бездна этой давности до сих пор Борисовну завораживала и озаряла своими вспышками, хотя и не делала счастливее. Но об этом потом.
Борисовна симпатизировала женщинам. Женщины в большинстве своём создания очаровательные, гуманные и вдумчивые. С ними проще и приятнее работать и, несомненно, проще и приятнее дружить. Подруг у Борисовны три; все они дают пытливому уму вдохновение и материал для изысканий. «Музы в очереди к доктору», – комментирует эту сторону их отношений инфернальная хореограф Алиса. «Юля… что делать?..» – комкает платочек нежная заплаканная Алла. «Я тебе верю», – говорит умница Аглая, глядя в глаза, покачивая стильные очки в интеллигентных пальцах.
Сегодня, проводив до дверей кабинета Аглаю, Борисовна работает над прописью для неё. Тихая, дальновидная и методичная Аглая успела добиться всего, что было ею запланировано: окончила экономический, юридический и психологический факультеты очень специальных ВУЗов и обзавелась глубокими связями в интересующих её структурах (можно, конечно, взять партнёров с соответствующими знаниями и контактами, но ведь если что-то нужно сделать хорошо, лучше всего сделать это самой); организовала сеть фирм, по документам консультационных, в основном же скупающих долги, обязательства и интересные факты и предлагающих должникам разноплановое сотрудничество во взаимовыгодных целях. Поселилась в Москве, в Эдельвейсе. По неожиданно вспыхнувшей страсти вышла замуж за единственного серьёзного конкурента, через полгода овдовела и замуж более не стремилась. Покойный муж с того света предъявил форс-мажор: унёс с собой в крематорий не только профессиональные риски и разногласия (что ожидалось и, будем честны, аккуратно планировалось), но и радость телесной любви (что не планировалось, а, напротив, стало полнейшей неожиданностью и весьма досаждало вдове).
Вдова набрала регистратуру Учреждения (беспокоить специалиста по личному номеру в Учреждении считается дурным тоном), записалась на приём к Юлии Борисовне, заказала авиабилет до Омска и в назначенный день сидела в кресле напротив врача.
***
На латыни «авраамово дерево» будет, кажется, Vitex agnus castus L. «Не можешь переплюнуть Гиппократа… бестолочь», – подстёгивала себя Борисовна, обдумывая очередную схему терапии по мотивам любимого классика.
Задача: выбрать средство, повышающее кпд овуляции. Известно, что за последние годы в мире выросло количество разнояйцовых близнецов; также известно, что произошло это на фоне гормональной терапии. Миру ещё предстоит оценить отсроченные эффекты такой терапии. Борисовне же хочется решить вопрос в свободной от большинства негативных побочных эффектов форме гомеопатии с тем, чтобы помочь ещё одной подруге детства, Алле, завести, в конце концов, ребёночка.
Алла – наш человек: удачно вышла замуж, бывает с мужем на вечерах российского дипломатического корпуса в Вашингтоне, располагает достаточным количеством денежных средств, подаренным мужем салоном красоты, личным шофёром и преданной горничной… но нет у неё детей, и счастья, получается, тоже нет. Мужу хочется наследника или наследницу, причём не от кого получится, а от законной жены. Предъявляя ей более чем удовлетворитеьную спермограмму, муж опять пошутил: «Гляди, мой сладкий сахар, возьму себе другую скво». Только юмора в его глазах не читалось.
На следующий день рыдающая скво преодолела рейс Вашингтон-Шеннон, тут же пересела на Шеннон-Москву, кое-как дотерпела Москву-Омск. Примчалась из омского аэропорта в Учреждение, умолила регистратора «втиснуть» её в расписание (изумлённому регистратору пришлось пойти навстречу во избежание истерического припадка на глазах у других пациентов) и предстала перед Юлией Борисовной во всей драматичности своего положения.
Гигиенические платочки, имевшиеся в кабинете, уже использованы, потоку слёз конца не видно, и Борисовна просит Аллу умыться холодной водой в дамской комнате. Когда она вернётся, разговор перейдёт в конструктивную фазу. А пока Борисовна заносит данные в карточку, мы не будем мешать.
***
Cannabis indica L., «конопля индийская».Юлия Борисовна с рассеянной нежностью скользит взглядом по источнику своего вдохновения – портретам дорогих людей: Асклепий, Гиппократ, Пян Чиао, Гален, Авиценна. Фламель, Парацельс и Джон Донн. Ганеман, Пирогов, Пастёр, Сеченов. Роберт Кох, Вернадский и Залманов. Гранжорж, Реккевег, Селье, Казначеев… другие. Одни работы выполнены на заказ, другие Борисовна унаследовала, третьи получила в дар, четвёртые пришли к ней иными путями. Некоторые написаны не художниками, однако абсолютно все людьми вдохновенными, – и лица живут. Авиценна написан бессмертным да Винчи; Николаса Фламеля писал Парацельс, которого, в свою очередь, писал Бенвенуто Челлини; Джона Донна писал король Яков VI; Реккевега писал великий Герман Гессе; однажды Борисовна отдала все свои накопления за портрет Ильи Мечникова неизвестного мастера; в иной раз свёрток оказался на пороге её комнаты в студенческом общежитии – и оказался автопортретом Йохана Конрада Диппеля. Борисовна видит и не видит эти лица: мысли её ищут пути к решению очередной задачи, но в глубине всегда есть чувство, что она не одна в своих поисках. Люди с портретов поддерживают её и надеются на неё.
Борисовна ищет формулу спрея забвения. Средство должно активизировать выработку эндогенных каннабиодов, устраняющих отрицательные эмоции прошлого и саму память о них. Известно, что в мире растёт число случаев наркомании; также известно, что основная цель употребляющих наркотики – уйти от реальности, представляющейся неудовлетворительной. То есть неспособность вовремя забывать о неприятностях, которые уже случились, или хотя бы ограничивать их значимость. Следует перевести процесс освобождения от злых воспоминаний на безопасный уровень защиты организмом самого себя, для чего уже вторые сутки Борисовна обитает в лаборатории Учреждения, ищет пути воспроизведения механизмов планового синтеза и выброса каннабиодов в кровь. Делается это в интересах Алисы, третьей подруги многоумного доктора.
Алиса существует между Парижем и Лондоном, обучая детей искусству танца в двух филиалах школы своего учителя и самого любимого мужчины. В отличие от просто любимых, а также любимых по случаю, мэтр заслуживает титула «самый», – хотя бы потому, что, во-первых, не отчислил Алису из школы, когда она, ещё будучи ученицей, разорвала мениск и длительно лечилась. Во-вторых, понимая, как много Алиса потеряет вне хореографии, сумел внушить ей мысль о том, что хореография не может позволить себе потерять Алису,и уговорил её,закончив обучение, остаться в школе преподавателем. В-третьих, когда началось неладное и европейское лечение не помогло, именно мэтр записал Алису на приём к её старой подруге и посадил в самолёт.
Неладное имело свойство деструктивных привычек, – так мы корректно называем всё, что человек предпринимает ради ухудшения своей жизни. То есть сначала, разумеется, об ухудшении никто не помышляет: прежде глухие стены оказываются дверями, за спиной раскрываются крылья; рядом с человеком обнаруживается совершенно новый, нечаянный мир, всемогущие люди, нетривиальные ощущения. Краски, яркие, освежённые новообретёнными «возможностями», сгущаются незаметно. И человеку не хочется верить в то, что блистающий путь его лежит в очень скверное место. В этом месте обреталась Алиса на момент заполнения карты амбулаторного больного.
Борисовна решила стереть или хотя бы приглушить в мозге Алисы доминанты, искавшие внешнего допинга, и с этой благородной целью заняла лабораторию. Впрочем, вследствие невозможного запаха сжигаемого, настаиваемого, разводимого и иными способами исследуемого каннабиса никто и так туда бы не пошёл.
Глава II.Приём
Как видим, к профессиональной помощи Юлии Борисовны стремятся очень разные люди. Они желают стать красивее, счастливее, успешнее и обращаются в Учреждение, поскольку – это знают все – лишь Учреждение предоставляет все упомянутые возможности комплексно, тактично и очень результативно. Регистратура (модные заимствования типа «ресепшн» в Учреждении не практикуются) принимает этих людей в свои надёжные объятия, иногородних селит в уютный гостевой домик в сосновом оазисе, сортирует заказы для ресторана, прачечной и гаража и, разумеется, записывает пациентов на консультации и процедуры. Так как Юлия Борисовна проходит интернатуру в отделении общей терапии, круг её задач широк и часто непредсказуем (что не может не радовать, ибо кому здесь нужна предсказуемость?). Вот и нового пациента направили к ней.
Увидев Юлию Борисовну впервые, можно подумать, что ошибся дверью: на табличке, ниже фамилии, имени, отчества, сказано «терапевт», а из-за винтажного рабочего стола на вас серьёзно смотрит худенький конопатый воробышек с убранными назад каштановыми волосами, ярко-зелёными глазами и короткими, некрашеными ногтями на руках. Медсестричка? Вряд ли в Учреждении с чёткой системой субординации медсестра села бы в кресло врача. На всякий случай новый пациент переспросил: «Юлия Борисовна?». Получив в ответ доброжелательный приглашающий жест, молодой человек вошёл в кабинет, сел напротив врача и с надеждой спросил: «Поможете?».
Отложив законченную пропись (да и хорош любоваться), врач встала из-за стола, подошла к пациенту, положила руку на его бледный лоб, другой рукой взялась за пульс. «Поможем», – мягко сказала она, к видимому удовольствию посетителя. А ещё слово «воробышек», мелькнувшее в его мыслях, растаяло без остатка, ибо вместо него обозначилось нечто, словами не передаваемое, но очень хорошее. Вдохновенное. И почувствовал пациент спинным мозгом, что коготок его увяз и начинается новая жизнь.
Выглядел он приятно: высокий атлет с естественно выгоревшими волосами, падающими на лоб, синими весёлыми глазами и – подумать только! – тоже без маникюра. На нём были вельветовый пиджак, рубашка и джинсы, явно любимые, судя по слегка потёртому нижнему шву. Парфюма не ощущалось: видимо, молодой человек признавал только мыло. И вообще располагал. Портреты смотрели на него благосклонно, Джон Донн так вообще улыбнулся краешком рта. Асклепий, впрочем, сделал вид, что занят, и не потрудился рассмотреть красавца. Присутствие красавцев в кабинете Борисовны представлялись ему неуместным: он слегка ревновал.
Назвался пациент Максимом Павловичем тридцати семи лет, юристом, депутатом омского Городского совета. В качестве жалобы назвал внезапно проявившую себя нехватку личной силы. Оттого все недоразумения, теоретически способные случаться только с неудачниками, в последнее время случаются именно с ним. Горло на важном докладе першит и хрипит у него; статистика исчезает с его стола, не с чьего-нибудь; новенький форд оказывается оцарапанным на депутатской стоянке через неделю после приобретения. А для Максима Павловича это непривычно и мешает делу.
Ещё всё время ныла шея, но об этом он бы умолчал, если бы врач не потребовала полного описания когда-либо имевшихся недомоганий. Пришлось рассказать про злосчастную шею, про нехорошую болезнь, перенесённую в армии, про заикание в начальной школе и строгую маму с социальными предрассудками. «Мне непонятно, как ты можешь дружить с мальчиком из неполной семьи, Максим». «Мне непонятно, как ты мог привести в наш дом эту особу, Максим». Хоть про армейскую неприятность не высказывалась, потому что не знала.
Несмотря на некоторые вопросы, так и не достигшие компромиссов, Максим уважал свою мать, человека, искушённого в делах и разборчивого в людях, – одним словом, судью. На пенсии.Она-то и рекомендовала сыну обратиться в Учреждение вообще и к Юлии Борисовне в частности. В недавнем прошлом Юлия Борисовна избавила судью от неприятностей постклимактерия, осложнённого мрачными снами и муками совести, воскресила в ней женщину. Стало быть, можно рекомендовать.
И стали врач и пациент общаться.
***
О маме.
Вся история взаимоотношений Максима и мамы строились по принципу автономности. Как многие люди, планирующие жить и вершить вечно, мама Максима много времени и сил уделяла стратегии выстраивания и поддержания комфортного для неё и её окружения статуса и практически не интересовалась такими материями, как внутренний мир и нравственные потребности маленького Макса. В мамин мир абсолютно не вписывалась патогенная микрофлора участия единственного сына в драках на стороне угнетаемого старшеклассником друга Фёдора (того самого, из неполной семьи, чей папа, как стало известно впоследствии, вовсе не бросил маму с Фёдором, а умер от онкологии); поддержка приюта бездомных животных, стоившая Максу всех карманных денег и побуждавшая его подрабатывать, моя машины и разнося еду в «Курочке рядом»; встречи с девушкой-няней, имевшей неосторожность прийти в предновогодний вечер к Максу в гости сразу из детского сада, где она была Снегурочкой на шести утренниках подряд и, конечно, устала, так что к нарисованным помадой алым щёчкам добавились естественные тени под глазами. И вообще, маловато было точек соприкосновения у Макса с его мамой. Но ничего, никто из них не жаловался. Толку?
***
О заикании.
В первом классе максимовой школы был паренёк-второгодник, упомянутый уже Фёдор. Умнейший, вообще-то, мальчишка, в свои семь лет оперировавший понятиями вроде пространства Евклида, чудесных меридианов, миграции бабочек и многое другое знавший, чем понятно и щедро делился со всеми желающими. Однако из-за слабости здоровья много пропускал, почему и остался на второй год в первом классе.
Вот однажды стоял паренёк у доски и решал там чего-то. Но решения способами, данными в учебнике, были до того неинтересны, что рука его стала сама собой чертить нечто, в школьную программу не входившее. Учительница, как назло, была не в настроении: то ли предменструальный синдром давал о себе знать, то ли муж зарплату утаил, не столь важно. Важно то, что собралась она поставить парню единицу, а тот никогда и никому не огрызался, – весь в своих светлых раздумьях, что с такого возьмёшь? Максим же с ранних лет не выносил несправедливости. Встал, прошёл без приглашения к учительскому столу, участливо заглянул педагогу в глаза и спросил: «Единица за незнание материала исключается. Стало быть, за потревоженные комплексы?». В таком вот духе.
Понятно, что обоих сволокли к директору. Понятно, было неприятно. А самое скверное, что мама, вызванная в школу, по дороге домой не взяла Макса за руку, в ответ же на его попытку отстранилась и безлично-вежливо попросила воздерживаться от тактильных контактов с ней. Макс долго не мог уснуть в тот вечер, плакал и переживал мамину холодность заново, а наутро проснулся заикой. Кем и оставался целый месяц, пока самостоятельные логопедические занятия не истребили в нём этот дефект, да и вообще, надоело.
Зато Федя стал не просто другом – братом на всю жизнь. Когда мужчины в семилетнем возрасте что-нибудь решили на всю жизнь, это серьёзно.
***
О сифилисе.
Мама могла быть уверена, что непутёвый, по её мнению, но всё-таки любимый сын поступит в ВУЗ с военной кафедрой и не потратит два года на армию. Всё это было согласовано и подтверждено. В том, что логика и практичность такого решения окажутся по силам даже Максу, мама не сомневалась.
Ошиблась. Сын пошёл в военкомат по первой же повестке, распределился в Благовещенск и два года служил в пограничных войсках. Служить было хорошо, ребята и офицерский состав подобрались замечательные, дисциплина в части царила здоровая, увольнений, соответственно, почти никогда не отменяли. А лучше бы в ленинской комнате книжки читал, к институту готовился, чем в увольнения ходить, чёрт бы побрал их совсем. Благо глаз у врача был намётан и первичную клинику обнаруживал тотчас, так что в части никто и ничем подолгу не болел. Макс же вынес из личного опыта, что болеть – это скверно, а переживать из-за хворей – ещё сквернее. Потому, что от всего не застрахуешься, и потому, что от случаев, не предусмотренных страховкой, почти всегда можно вылечиться.
***
О шее.
Шея болела уже некоторое время. С тех пор, как бывший соученик по университету и нынешний коллега по административной работе, Землероев, встретил Максима в спортклубе и предложил вспомнить бокс не столь давно минувших дней. Сначала-то всё как раз шло неплохо, мужчины поочерёдно теснили друг друга и безобидно подшучивали, а потом впали в раж, и прилетело Максиму по шее. Нечаянно, конечно. Землероев очень переживал, рвался оплатить обследования, услуги мануального терапевта и что ещё понадобится, но делу всё это не помогло. Ноющие боли остались с Максимом надолго, а вскоре начались те самые свидетельства отсутствия жизненной силы, досаду на которые Максим озвучил на приёме.
«Неудивительно», – подумала Борисовна, глядя на снимок шейных позвонков Максима Павловича, – «смещён-то пятый. Голосовые связки, гланды, глотка; перегрузки, страх насмешек и отказ от самовыражения, а следовательно, от собственного блага. Вот куда уходит твоя жизненная сила».
И села за схему лечения.
Глава III.Борисовна
Что же, доверив Борисовне депутата, нелишне познакомиться с нею поближе.
Борисовне тридцать три года. Она окончила Омскую медицинскую академию по специальности «лечебное дело» и факультет фармацевтических наук Копенгагенского университета, после чего вернулась в родной Омск врачом-интерном, заранее списавшись с Учреждением и получив желаемое место. В Учреждении, к большому удовольствию Борисовны, трудились медики, психологи, стилисты, тренеры и представители других профессий, приехавшие из самых разных мест нашей планеты и объединённые нетленным девизом «Человек – это звучит гордо!». Природный гуманизм, вера в могущество разума и привычка работать до нужного результата сплотили, сплавили, сроднили целеустремлённый коллектив; люди иного сорта здесь попросту не работали, отсеивались психологами Учреждения на стадии соискания. И это полностью себя оправдывало: специалисты и отделения функционировали слаженно и продуктивно, заявленные цели достигались всегда, авторитет Учреждения рос на глазах. И, хотя повторить положительный опыт во всей его полноте не удавалось пока никому, перенимать его ездили отовсюду и уезжали в восхищении.
Восхищаться стоило. Нигде более не функционировали совокупно медицинский стационар, процедурные, лаборатории, приёмные аналитиков, гипнологов, социологов, логопедический класс, косметология, визаж и парикмахерская, костюмерная с ателье и зеркальным подиумом для отработки образов, виртуальный класс для адаптивных тренингов, бассейн и спортзалы различной тематики, конный двор, угодья фармсырья и трудотерапии, многоуровневая экстрим-дистанция и прочее, прочее, прочее.
Первый день в Учреждении проясняет две вещи: всякая работа должна быть исполнена безупречно и всякая безупречность начинается с нас. Одним из многочисленных, хотя и неоспоримо логичных, критериев для работников Учреждения является отсутствие тягостных личных проблем. Отличается это не такое уж редкое требование подходом: если другие организации стараются не принимать на службу людей с проблемами, то Учреждение объединённой мощью всех своих возможностей помогает новичку оперативно разрешить имеющиеся затруднения. Так было и с Борисовной. В соответствии с её затруднениями (разные размеры правой и левой ступней и разбитое сердце) ей достались беседа с психологом и экстрим.
С ножками всё было так: левые туфли Борисовны по российским меркам имеют тридцать седьмой размер, правые – тридцать восьмой. Некоторые туфельки она покупает (что не очень приятно и дорого: нужны ведь пары двух размеров, и манера некоторых продавцов-консультантов переспрашивать по нескольку раз, какую из двух пар предпочитает дама… немного нервирует, не говоря о том, что платишь всякий раз за четыре предмета, а носишь из них только два); некоторые туфельки шьёт на заказ в ортопедической мастерской (что заставляет Борисовну чувствовать себя пациентом, а Борисовне это не нравится). Вытянуть левую ступню, конечно, можно бы методом Илизарова, но прелести подобного лечения Борисовне претерпевать не хочется. «В мире нет двух абсолютно симметричных ножек», – сказал психолог Учреждения, и вопрос за несерьёзностью закрылся сам собой. И правда, сколько можно маяться из-за такой, в сущности, ерунды? Вот разбитое сердце требовало незамедлительных мер.
Сердце Борисовны кровоточило так долго, что, казалось, могло бы уже перестать. Но почему-то не переставало. Консилиум собрался в её кабинете. Давность трагедии слегка удивила специалистов, но не ввергла в растерянность: эти люди видели всякое.
– Вот что значит не проведённая вовремя терапия потерь, – проворчал главный врач, полковник медслужбы, до Учреждения прошедший все известные и ряд неизвестных военных кампаний, но так и не переставший быть рыцарем и добряком. Ганеман и Гранжорж кивнули со своих портретов, Селье взялся за подбородок.
«Вот они, однолюбы…», – подумала заведующая отделением, медиум и терапевт, в силу глубины погружения особенно сочувствовавшая своей сотруднице.
– Не успокоились за столько лет – не успокоитесь и дальше, – констатировал психолог. – Надо вернуться и разрешить ваш вопрос.
– Я пыталась. Много раз. Не удаётся. – По веснушчатой щёчке Юлии Борисовны потекла слезинка. Асклепий прикусил губу, на холсте выступила капелька крови. – Всегда кто-нибудь умирает.
– Дело в технических мощностях. Есть ли они у нас? – Спросил с левой части экрана телемоста консультант Учреждения. Невзирая на почтенный возраст и сан далай-ламы (а может быть, благодаря им), он был поборником прогресса и участвовал в решении самых проблемных задач. – Что там с пространством вариантов, Фёдор?
– Всё нормально, ваше святейшество, – ответил инженер с правой части экрана. Он находился на сборке первого искусственного гипоталамуса и в консилиуме участвовал, не отходя от рабочего места. – Вариант без человеческих потерь я подберу. Попробуем ещё раз? – Улыбнулся он Борисовне, и Борисовна улыбнулась в ответ. Она готова была пробовать целую вечность, и теперь ей предлагали помощь.
***
Порт закрылся. Экспедиция приходила в себя и осматривалась. Врач взглянул на бледноватого инженера и попросил его: «Не блевани, а?». Инженер Геф держался молодцом и ничего такого в мыслях не держал. Он предпочитал держать всё в себе, угрюмый наш инженер. Перемещение на этот раз прошло вполне удачно: выход пришёлся на сушу, славную возвышенность с приятной зеленью и чистым, не подпорченным индустриализацией воздухом. Не то что в прошлый раз, когда выход открылся в Эгейское море и затребованная базой мисс пластический хирург (кого-то сильно опалило при спуске в просыпавшийся вулкан, срочно была нужна операция) добиралась вплавь и появилась мокрая и злая. Но форма облегала её так красиво, что никто и не подумал упрекнуть хирурга за сквернословие.
Перед экспедицией стоял вопрос: остановиться здесь и начать полевую работу или сразу связаться с базой и присоединиться к своим. Самостоятельная исследовательская деятельность условиями не исключалась, однако группа (врач, инженер, историк-социолог) не располагала сколько-нибудь стоящими мощностями защиты на случай агрессии, да и лингвист был на базе. Конечно, каждый член группы имел миниатюрный переводчик-имплантант, но даже имплантанту было далеко до своего создателя, Мер-Кюри, – общительного полиглота, способного разговорить кого и что угодно: рептилию, торфяное болото, схему ветров, эгрегор экономики нужной эпохи… словом, работать без него не стоило. Без защиты оставаться тоже не стоило. Бывали прецеденты. Поэтому люди уселись на корточки и стали помогать инженеру настраивать рацию. Инженер, в помощи нисколько не нуждавшийся, не скрывал своего раздражения, но так как выражалось это исключительно в мимике, которая и в лучшие минуты не могла внушить мысль о любезности Гефа, внимания на это не обращали.
Связь появилась сразу, и обнаружилось, что база совсем недалеко, вот тут же, на холме, и через пару минут можно будет увидеть ребят, и у них куча собранного материала, в том числе сенсационного, и замечательное местное вино (в нашем времени ему пять тысяч лет, представляете?!), а малыша Асклепия решено отправить домой досрочно – жаль, он так хотел поработать с отцом, но ничего не поделаешь, парень упорно оживляет мёртвых, а такое вмешательство в исследуемое прошлое искажает будущее…
Врач сказал «фу ты, чёрт!» и тряхнул головой, кудри взметнулись сияющим шёлком и опустились на плечи. У врача и у врача-стажёра были абсолютно одинаковые золотистые волосы, только Аполло носил их распущенными, вызывая всеобщее восхищение и принося с собой свет в самые мрачные закоулки и душ и миров, а его сын, Асклепий, дразнил папу пижоном и стригся коротко, но всё равно сверкал. Наследственность! Не краситься же. «Свинюга», – подумал Аполло. «Никак нам нельзя без эксцессов. И ведь знал же, что попадётся, что отправят домой». На самом деле отец восхищался добрым сердцем своего ребёнка и ворчал про себя для того, чтобы к моменту встречи выражение лица его выдало подходящую случаю строгость. Не преуспел. Сын оказался первым, кто выбежал навстречу группе, и Аполло тут же ощутил, что бастионы его строгости рушатся и улыбка заполняет каждую клеточку. «Вот тебе и авторитет», – весело подумал он, хлопая сына по обтянутой майкой могучей спине.
Хлопнув наследника ещё раз, врач отошёл поздороваться с остальными членами штаба и краешком глаза увидел, как сын взял за руку историка Клио – младшего члена экспедиции. «Ну-ну», – сказал себе Аполло, – «дети симпатизируют друг другу, а тебе просто завидно. Пора надежд и грусти нежной. Прошлое, прошлое, успокойся». Из штаба уже выходили товарищи, с которыми он не виделся чёрт знает сколько, и даже инженер Геф всем тепло усмехнулся (что, в общем-то, нонсенс), и хлынули взаимные приветствия, рукопожатия, объятия, потоки новостей с двух сторон. И совершенно невольно, опять-таки краешком глаза, Аполло увидел, как сын заводит прядь волос за ушко историка, на долю секунды касаясь её щеки. «Как же она похожа на Корониду», – с привычной болью подумал Аполло и заставил себя включиться в общий разговор.
Продолжение выкладывается в виде отдельных глав на сайте "Мой Косметолог":
Naunet (05-го, 30 лет)
