-= Клуб начинающих писателей и художников =-

Дурная кровь

        Прошло два наполненных разными событиями года. И однажды, когда по водосточным трубам застучали дружные весенние дожди, теплым ветром принесло воспоминания об одном жарком июльском дне двухлетней давности, точнее об одной незначительной, мимолетной встрече. Может быть, услышанное тогда сегодня никому кроме меня не интересно и совсем ничего не значит, и все же…

       Современный аэропорт Домодедово производит ошеломляющее впечатление на провинциала, особенно когда улетаешь из Москвы к своим целебным водам, пьянящему свежему воздуху и живописным горам. Но до этого два часа лету. А пока необходимо пройти четыре этажа и не то подняться, не то спуститься к месту посадки в самолет. Для юных любителей виртуальности, видимо, это- пара пустяков, а для меня очередной тест, определяющий уровень интеллекта. И все это в момент, когда измученные жарой и бесчувственной и многоликой Москвой, копошащейся в своем отлаженном деловом муравейнике, мозги совсем не желают напрягаться. Однако инстинкт самосохранения включает внимание, глаза следят за указателями, направляя ноги к нужному выходу. Равнодушные сотрудники аэропорта проверяют документы, и пока никто не сказал, что мне не сюда, хоть сомнения не покидают до самой посадки в самолет.  

          Уже сидя в кресле самолета, я спрашиваю соседа: Вы не знаете, когда прибываем в Минеральные воды? Ответ не важен, ведь я жду лишь подтверждения, что полечу в нужном направлении. Последнее подтверждение получено, теперь я спокойна.

          В отличие от тех, кто боится летать, взлет не производит на меня особого впечатления, поэтому я уже сплю и просыпаюсь, когда становиться почему-то холодно. Хорошо, что захватила ветровку, натягиваю ее на себя и вижу заинтересованный взгляд соседа.

         Седоволосый человек с удивительно молодыми синими глазами. Вероятно, человек добрый и мягкий - в уголках глаз многочисленные лучики-морщинки, приятный спокойный голос.

         Дальше последовал обычный треп попутчиков, ограниченных пространством и временем, и потому вынужденных говорить о чем угодно.

        А вот и рассказ, который почему-то не стерло время. Мой попутчик начал:

       - Сам я карачаевец. В детстве я жил в поселке Белые Воды Чимкентской области,  это в южном Казахстане. Там было большое карачаевское поселение. Мы жили все рядом: я с родителями и братьями, мои дяди и тетки со своими семьями и наши соседи-карачаевцы со своими  родственниками. Все жили очень дружно, осознавая себя единой нацией, единым народом. Наши люди легко находили общий язык с другими национальностями, проживавшими тогда в поселке. Но близко к своим традициям мы чужих не допускали. Когда нам разрешили вернуться на Родину, мы так все вместе  и переехали и потом много лет продолжали жить рядом.

       Так вот, когда мне было восемь лет, мы жили в поселке, названном в честь протекающей здесь реки Аксу (Белая вода). Река Аксу была типичной сбегающей с гор степной рекой: очень быстрой и довольно мелкой. То ли нашим родителям река не казалась опасной, толи им некогда было приглядывать за нами детьми, только мы с ребятами все свободное время проводили на берегу речки.

       Обычно пацаны в то время играли в альчики, то есть бараньи кости. По правилам проигравший должен был отдавать проигранные им альчики победителю. Однажды я выиграл у мальчика, который был старше меня на три года, почти два десятка альчиков. Только он уперся и не хотел отдать их мне. Все ребята были на моей стороне, и так как проигравший мальчик не соглашался расстаться с альчиками мне пришлось его вздуть. Подрались мы тут же на берегу реки. И хотя я был младше, мне удалось отстоять свое право на выигрыш, победив в драке. Старший мальчик с разбитым носом со слезами убежал домой. А я с таким же разбитым носом, в изодранной, окровавленной майке собрал разбросанные по песчаному берегу бараньи косточки в полотняный мешочек, прополоскал в речке майку и гордый тоже пошел домой.

        Вечером к моей матери прибежала соседка, мать побитого мною мальчика. Она громко кричала, что у моей матери сын- бандит, что я когда-нибудь закончу тюрьмой, и все это из-за того, что у меня дурная кровь. Мать заставила меня вернуть отвоеванные  альчики. Соседка собрала их в подол и, уходя, повторила:

- Это все дурная кровь.

У калитки она обернулась и опять повторила:

-Да-да, это у него дурная кровь, все из-за этого.

       Когда она ушла, я спросил у мамы, о чем это она говорила, какая такая дурная кровь. Мама погладила меня по голове, поцеловала в макушку и сказала:

-Мал ты еще, не поймешь. Ни о чем плохом не думай. Она не хотела тебя обидеть. Когда подрастешь, я обязательно тебе все расскажу.

     Я пошел спать. Но много лет я не забывал слова соседки и все приставал к матери: расскажи, а она отмахивалась - не время еще.

     Потом я вырос. Закончил пединститут, филологический факультет. Только учителем я ни дня не работал. К этому времени нам разрешили вернуться на Родину. Здесь, в Карачаево-Черкесской Республике, оказалось много молодых талантов, души которых умели ценить прекрасное, но выразить свой восторг и народную мудрость словами молодым поэтам не особо удавалось. Вероятно, у меня получалось лучше. Стремление и умение помогать другим, в поэзии и прозе, было замечено в руководстве республики, так что рабочее место для меня определилось без особых усилий с моей стороны.

      Однажды я вновь напомнил матери про «дурную кровь». Она как обычно тихонько рассмеялась, но на этот раз не стала уходить от ответа и рассказала мне семейную историю.

       Когда-то мой прадед держал торговую лавку. В ней продавалось все: от соли и мыла, до дорогой ткани. Чтобы добыть товар прадед ходил через перевал в Грузию, где нагружал товаром лошадей и возвращался домой.

       У прадеда было три сына. Больше других к торговле оказался способным мой дед. Когда ему исполнилось 17 лет, прадед стал брать его с собой в Грузию закупать товар. А в 19 лет дед ездил в Грузию по торговым делам уже самостоятельно. Дела ему приходилось вести с евреями и, говорят, что у него хорошо получалось с ними ладить. У основного поставщика-еврея была красавица дочь. Дело молодое: дед влюбился и, не долго думая, украл свою невесту.

        Дети моего деда, мой отец и его братья, к торговому делу оказались не- способными, тем более что наступившей к тому времени советской властью подобный род деятельности совсем не приветствовался. Деда арестовали, и он пропал навсегда. Вскоре та же судьба постигла бабушку, которую я никогда не знал. Случившаяся трагедия, видимо, окончательно отбила охоту отцу и братьям заниматься торговлей.

       Вероятно, оберегая нас, детей, родители не рассказывали нам о дедушке с бабушкой ничего, привычно меняя тему разговора, если кто-нибудь из детей проявлял любопытство к истории семьи.

     Так я узнал, что я на четверть еврей. Теперь мне стало понятно, почему мне с евреями общаться порой легче, чем с соплеменниками. Видимо, эта кровь способствовала быстрому пониманию и рождению взаимного расположения. Так что еврейская кровь неплохо меня согревала и помогала в жизни.

     Только до сих пор не дают мне покоя мысли о другой, большей части своей крови. Как же так получилось, ведь я родился карачаевцем, рос и воспитывался в традициях карачаевской семьи. Это мой народ, жизни без которого я не представляю. И оказывается, что  мой народ помнит и передает из поколенья в поколенье, что я не чистокровный карачаевец. И мне это не прощается моим народом, которому я служил, и служить буду всегда. Так воспитал меня мой карачаевский род.

      Чудесный рассказ сопровождался губительным запахом алкогольного перегара, волной накатывающего на нас с места позади. Периодически непроизвольно я гневно оглядывалась. Мне казалось, что еще чуть-чуть, и я встану и тресну этого пьяного «Васю», сидящего сзади нас.

        По окончании рассказа попутчика мы надолго замолчали, погрузившись каждый в свои мысли. В очередной раз я раздраженно обернулась назад на сладко сопящего с перепоя Васю и вдруг подумала:

- А мы? А в нас, русских, сколько разной крови бурлит? Да разве кому в голову придет титровать ее состав, да еще не у себя, а у соседа! А может быть, этот ядреный коктейль и делает наши души широкими, память незлобной, радость щедрой. Нет, Вася, нет ничего плохого, что мы с тобой до конца состава своей крови не знаем. Живем - как дышим: не задумываясь, что вначале- вдох или  выдох.

И если бы ты, Васька, не дрыхнул сейчас, тебе бы тоже этот рассказ сильно понравился. И в душевном порыве ты бы обязательно сказал:

-Ну, ни фига себе! Слушай, брат-карачаевец, а давай выпьем! За дружбу! Наливай!