8
Когда сели завтракать, Даша неуверенно произнесла:
– Я хочу немного денег внести, тысячу рублей. Все-таки я здесь живу, питаюсь…
– Ничего не надо, Даша, – сказал Волков.
– И все же я чувствую, что надо. – Она положила перед ним купюру.
– Хорошо. – Он взял деньги.
– Не пришел дядя Леня, – вздохнула Юля. – Если он ушел в Климовку напиться, то вчера бы вернулся. Предчувствие у меня нехорошее… На него же постоянно беды сваливаются.
– Не замечала, – хмыкнула Оксана.
– Всю жизнь сваливаются, – увлеченно продолжала Юля. – После распада Союза они с женой решили из Узбекистана в Россию переехать. Купили дом в Самаре. В Ташкенте он все распродал, едет в Самару Жена уже его там ждет. Степь, жара. Решил на остановке дыню купить. Соседи все за дынями пошли. Стал рубашку надевать. Передумал: жарко. Сунул ее под подушку. Возвращается с дыней, смотрит – рубашка не там лежит. Он – в карманы. Пусто! А там документы, деньги были, билет. Несколько станций проехали – проверка. Ссадили. Новый адрес не помнил. Все адреса, телефоны в записной книжке были. Что делать? Казах один предложил в хозяйстве его поработать, в Алмаатинской области где-то. Условия самые лучшие обещал. А оказалось настоящее рабство. Через три года еле сбежал. С великим трудом добрался до Самары, нашел жену. А она уже с другим живет. Его даже через порог не пустили. Что делать? Судиться? Документов нет. Стал бомжевать. Потом посадили за убийство. А он не убивал. На него как на бомжа все свалили.
– Нам он это не рассказывал, – заметила Ира.
– Он не любит жаловаться… Несчастливая у него судьба.
– Судьбы нет, – сказал Волков.
– Как же нет, Учитель? – несмело возразила Юля.– А если бы он тогда надел рубашку? Все бы по-другому было. Он говорит о том, что все колебался: надеть, не надеть. Значит, судьбой так было предназначено.
– Нет судьбы. Есть воля, среда и случай. Из их столкновений, переплетений и складывается человеческая жизнь. Что в майке вышел – это его воля. Что воровство существует, что границы появились, проверки – это среда. Что все совпало: воры, жара, дыня – это случай… Юля, а почему – «говорит о том, что»? Зачем здесь: «о том»? Этот неуклюжий, нелепый оборот распространился как эпидемия. Все им заразились. »Высказал предположение о том, что», «решил о том, что».
В глазах Даши вспыхнули задорные искорки.
– Недавно в Википедии прочла: «был скандал о том, что».
Юля обиженно надула чувственные губы.
– Что же вы тогда ее не поправляете, Учитель? – Она указала пальцем на Оксану. – Вы послушайте, как она говорит.
– Не твоя забота, – буркнула Оксана.
– Никогда не обижайся на доброжелательную критику, Юля! – с мягкой наставительностью произнес Волков. – И ты же стихи пишешь. Тебе надо язык в совершенстве знать…
После завтрака он сказал:
– Схожу в Климовку, Семеныча поищу.
– Поищите, Учитель, – кивнула головой Ира. – И хлеб, сахар надо купить. Мясо тоже кончилось.
– И продукты куплю.
– А почему у вас ружья нет? – спросила Даша. – Здесь же дичи, наверно, много.
– Дядя Леня давно просит ружье завести, – сказала Юля.
– Учителю жалко животных убивать, – объяснила Ира.
– Почему же вы тогда не вегетарианец? – Даша задорно посмотрела на Волкова.
– Я себя оправдываю мыслью, что если все перейдут на вегетарианство, то количество, например, домашних свиней сократится в миллионы раз. Получается, то, что люди убивают их ради мяса, для свиней благо. Для вида в целом, разумеется.
– Учитель, а шоколадных конфет купите? – кокетливо попросила Юля.
– Куплю.
Даша вызвалась его сопровождать. Еще в автобусе она наметила при первом удобном случае сходить в Климовку, причем обязательно одной, и расспросить ненавязчиво местных жителей о Волкове, о секте. Теперь она не видела необходимости в этих расспросах. Но посетить Климовку ей хотелось. Главное – там работала сотовая связь.
– И я с вами, – вдруг сказала Аня. – Я решила вернуться домой.
Все удивились.
– Почему, Анюта? – спросила Ира. – Ты же сама…
– Так надо, – тихо, но твердо ответила та. Волков не отговаривал. Она быстро собрала вещи. Они все поместились в полиэтиленовой сумке. Сдержанно попрощалась с девушками.
Шли они быстро.
– Не люблю я туда ходить, – сказал Волков. Он был мрачен.
– Учитель, а что… А можно я вас Вадимом Кирилловичем буду называть? – спросила Даша.
– Конечно.
– Вадим Кириллович, а что вы пишите каждый день?
– Философский труд.
– Представляю, как вам компьютера не хватает.
– Да, с Microsoft Word писать, конечно, удобнее! И интернета не хватает. Когда я бываю в Сосновске, обязательно в интернет-кафе захожу…
– И на какую тему труд?
– Сейчас нет цельных, всеобъемлющих философских систем. Хочу создать такую систему.
– А марксизм? Даже его противники удивляются его стройности и законченности.
Волков с любопытством взглянул на Дашу.
– Марксисты впали в крайность, непомерно, в ущерб всему остальному, раздули мысль о социальной справедливости. Конечно, человеку или обществу, увлеченному одной идеей, легче идти вперед. Но и легче сбиться с пути. Крайностей надо избегать. Надо придерживаться, как это не избито и банально звучит, золотой середины. Это правило в советское время считалось воплощением мещанства. Но именно в нем – главная мудрость. К слову, за ненавистью к мещанству часто прячется ненависть к людям…. Да я сам в юности был максималистом, презирал это правило… В марксизме есть тяжелые ошибки: призыв к классовой ненависти, учение о диктатуре пролетариата, игнорирование психологии… А вот с марксисткой онтологией, то есть, с учением об общих законах бытия, я полностью согласен. Если к этому добавить лучшее из Фрейда, из философии жизни, из атеистического экзистенциализма, получится замечательное учение.– Он помолчал. – Маркс – один из четырех евреев, открывших человечеству новые пути.
– А кто другие?
– Христос, Эйнштейн, Фрейд.
– А как вы относитесь к Ленину?
Это у Даши был такой профессиональный прием. Она всегда интересовалась, как человек, у которого она брала интервью, относится к той или иной известной личности, считая, что так уловить его суть легче всего. Кроме того, она всегда испытывала неловкость, если приходилось спрашивать о личной жизни. Для нее легче было задавать вопросы более отвлеченные.
Он слегка прищурил глаза. Как успела заметить Даша, он так делал, когда вопрос требовал особенно тонкого и глубокого подхода.
– Это фигура сложная, противоречивая. Для нас – противоречивая. Личностью-то он был цельной, даже чересчур цельной… Человек он был хороший. Но как политик дела совершал плохие. Вот яркий пример, какие ошибки может совершать человек, если он свои простые человеческие чувства подчиняет отвлеченной идее! Октябрьскую революцию общество не хотело. Не нуждалось в ней. Даже многие большевики были против. Это волюнтаристское решение Ленина. Развитие должно идти эволюционным путем. Революция – это крайнее средство. Она правомерна только тогда, когда отсутствует свобода. А после Февральской революции свобода в России была. Вот Февральская революция была нужна. Монархическая форма правления несправедлива изначально: человек не может стоять во главе государства по рождению. Все общество эту революцию поддержало. Большевики же после разгона Учредительного собрания откровенно узурпировали власть. Но в заслугу им надо поставить декрет об упразднении сословий. Деление людей на высшие и низшие сословия тоже несправедливо. Идеалы-то у большевиков были прекрасные. Однако во что превратилось осуществление этих идеалов! Может быть, самый большой грех большевиков – истребление культурного слоя общества, то есть образованных, воспитанных, порядочных людей. Остались бы тогда эти люди – и было бы у нас сейчас меньше коррупции, хамства, полицейского беззакония. Во всем было бы больше благородства.
Аня участия в разговоре не принимала. Она шла немного позади.
– Как все русские интеллигенты той поры, Ленин идеализировал простой народ. А вот Горький народ не идеализировал. А уж он-то знал его неизмеримо лучше Ленина. Так что простолюдин Горький защищал интеллигенцию перед дворянином Лениным. Он понимал, как надо ее беречь.
– Не любите вы простой народ, Учитель, – вздохнула вдруг Аня за их спинами. Волков и Даша даже опешили.
– Почему же, Анюта? – живо повернулся в ней Волков. – Я люблю людей. Значит, и простой народ люблю. А русский – особенно. В нем много хороших качеств. Но и… – Он прищурил глаза.
– Но и недостатков хватает? – подсказала Даша.
– Увы.
Минут пять они шли молча.
– А как вы относитесь к Сталину? – спросила Даша.
– У всякого нормально чувствующего и мыслящего человека Сталин может вызывать только ненависть. На его совести миллионы загубленных судеб, сотни тысяч невинных жертв. А разрешение пыток? А переселение народов? Сталинские репрессии – это что-то чудовищное, невообразимое. И находятся люди, которые его оправдывают! Как такое возможно? Это выше моего понимания. И ведь среди приверженцев Сталина попадаются нормальные вроде люди, не глупые, не злые. Откуда в них эта сердечная глухота? Видимо, это идет от нашей главной беды, от неуважения к человеку. Большинство русских не понимает, не чувствует, что человеческая личность – это высшая ценность. Выше государства. Государство существует для людей, а не люди для государства.
– Первый канал проводил опрос: кто самый великий человек в историю России? Сталин занял третье место.
– Да, я знаю. А Лев Толстой даже не попал в первую десятку! Если б голосовала только интеллигенция, результат был бы другой.
– Очевидно, его так высоко поставили за победу в войне.
– Да, заслуга Сталина в победе огромна, – быстро и неохотно произнес Волков. – В этом надо отдать ему должное. С другой стороны, кто виноват в том, что фашисты добились вначале таких успехов? Разве не Сталин? Разве не он уничтожил перед войной десятки тысяч командиров, в том числе трех маршалов? И главное: никакие заслуги не искупят его преступлений. – Он немного помолчал.– Зимой видел в интернете, в чьем-то альбоме, фотографию гимназисток-выпускниц. Год 1917. Все – очень милые барышни. Но одна приковывала к себе взгляд. Чувствовалось, что она – натура тонкая, возвышенная. Лицо красивое, благородное. Вдруг читаю в комментариях – много лет провела в лагерях. У меня сердце сжалось. Такая девушка – и лагеря! Это же несовместимо! Судя по фамилии – дворянка. Этим, очевидно, и провинилась перед сталинским режимом.
Они перешли мосток, вышли на дорогу.
– От мошкары хоть отдохнем, – сказала Даша. Дни становились все теплее, и насекомые донимали все сильнее. Она остановилась. Волков и Аня стали вслед за ней. Даша огляделась. В тайге ей не хватало небесного простора. На востоке по бледно-бирюзовому небу медленно плыли бледно-розовые облака.
– Какая красота! – воскликнула она.
– Да!.. Это прекрасно, Даша, что ты умеешь восхищаться. Далеко не все люди обладают этой благородной способностью. Постарайся не утратить ее с годами.
Стали подниматься.
– Переселение народов, репрессии против «классовых врагов», которые начались сразу после вхождения Прибалтики и Молдавии в СССР, вызвали всплеск русофобии, – вновь заговорил Волков. Эта тема явно взволновала его. – Так что в нелюбви к русским большая доля вины грузина Сталина.
Они взобрались на косогор. И сразу перед ними оказалась деревня. Она состояла из нескольких каменных домов и десятка полтора бревенчатых изб. Некоторые покосились, крыши у них прохудились. Все было не ухожено, запущено. Окна некоторых изб были забиты перекрещенными досками.
– Ненавижу Климовку, – прошептала Аня. И добавила: – Многие отсюда уехали.
Самый крайний дом представлял из себя лишь закопченные стены. Но видно было, что когда-то это был большой, добротный дом.
– Это и есть Усадьба Киргиза, – сказал Волков.
– Здесь сейчас Анфиска живет, бомжиха, – добавила Аня. – Забрела к нам в деревню и осталась… Усадьбу и как туалет используют. Комнат много. Лучший дом в Климовке был. Вечерами здесь шпана собирается. Жорка с братом. Колян. Выпивают. Иногда и Сергей с ними. Юлькин муж. Бывший. Он у них вроде авторитета. Вечером сюда лучше не приближаться. А вон и Анфиска. Они ее могут водкой угостить, а могут и избить. По настроению.
На обочине, прямо на земле, сидела пьяная лохматая женщина неопределенного возраста с испитым и избитым лицом. Волков подошел к ней.
– Здравствуйте! Вы Семеныча не видели?
Несколько секунд она смотрела на него бессмысленным взглядом.
– Не-ет… Профессор… возьми меня к себе… Плохо мне тут… Возьмешь?
Волков ответил не сразу.
– Возьму. С одним условием. У нас не пьют.
– Не пить… не обещаю… Одна у меня радость – водочка… Дай на бутылку, а?
– Я думаю, сегодня вам пить больше не надо.
Они пошли дальше.
– Ну дай,– забормотала она вслед,– тебя женщина просит… А еще антилигент… А еще в берете… – Дальше пошел мат. Волков ускорил шаг.
– То, о чем я говорил. Не уважаем мы, русские, человеческую личность. С какой легкостью, даже с удовольствием, мы грубим другим!
Одна изба даже в этой деревне поражала своей убогостью. Они как раз проходили мимо нее.
– Тут Свиноматка живет, – сказала Аня.
– Анюта, хоть ты ее так не называй! – мягко упрекнул Волков.
– Все ее так называют, Учитель, – смутилась она.
– Все – это не довод, Анюта.
Показался магазин. Навстречу шел пьяный. В каждой руке он держал по две бутылки водки. Две бутылки торчали из карманов. Еще одну бутылку нес небольшой пес. Он с важным видом держал ее в зубах за горлышко. Она то и дело опускалась, поворачивала своей тяжестью его голову, но он тут же приводил голову и бутылку в горизонтальное положение. Судя по всему, пес был горд возложенной на него задачей. Даша не смогла удержаться от смеха.
– Здравствуйте, дядя Федя! – вежливо поздоровалась Аня. И Волков поздоровался.
– Здорово, Анька, – нелюбезно буркнул пьяный и прошел мимо.
– Он вам не ответил, Вадим Кириллович, – удивилась Даша.
– Это отец Коляна. И сын бабы Любы, – стала объяснять Аня. – Она недавно умерла. Дядя Федя думает, что Учитель виноват.
– Ее уже нельзя было спасти, Анюта! Я лишь хотел ее страдания облегчить.
– Да я-то понимаю, Учитель. Но многие считают, что вы ее залечили.
В магазин они заходить не стали, решили сначала проводить Аню до ее дома, а продукты купить потом.
За магазином трое распивали на траве водку. Волков спросил про Семеныча.
– Не встречали,– ответил один из них, с толстым красным носом. – Выпей, профессор! – Ухмылка не сходила с его лица. – Составь компанию.
– Спасибо. Не пью.
– И учениц твоих угостим. Анька, привет!.. Не пьешь, не куришь. Что ты за мужик? Смотри, будешь от народа отрываться – спалят тебя, как Киргиза спалили.
Волков не отвечал. Они пошли дальше.
– Не пьют только нехорошие люди, – раздалось сзади.
Первый дом за магазином был относительно чист и ухожен. В огороде сосредоточенно копался Валера. Минуту они прошли молча. Волков вдруг изрек:
– Русские превосходят всех в отзывчивости и уступают всем в культуре общения.
– А почему уступают? – спросила Даша.
– Во-первых, до отмены крепостного права, то есть всего полтора века назад, наш народ был по сути в рабстве. А рабу трудно уважать себя. И, значит, трудно уважать других. Наверно, до сих пор живет в каждом из нас частичка крепостного. Во-вторых, после Октябрьского переворота были уничтожено или изгнано большинство носителей культуры. В- третьих, русский человек говорит то, что чувствует. Он настолько не приемлет фальши, что даже вежливость воспринимает как фальшь… На одной передаче «Пусть говорят» среди зрителей сидел араб. Он был шокирован. Выбежал на середину. До этой передачи, говорит, я был такого хорошего мнения о русских. Как, говорит, вы можете так друг с другом разговаривать?
– А вы действительно профессор?
– Нет, это меня в Климовке в профессоры произвели, – улыбнулся невесело Волков.– Учился в аспирантуре, но не закончил.
Дома в Климовке тянулись по обе стороны дороги Они дошли до поворота и увидели у обочины Коляна, Толяна и здоровенного детину лет двадцати с некрасивым грубым тупым лицом. У него уши оттопыривались точно так же, как у Толяна, но на крупной голове его это не бросалось в глаза. Все трое были пьяны. Они окружили худую длинноногую девушку в вылинявшем неопрятном платье, из которого она давно выросла. Лицо ее, несмотря на бледность и худобу, было довольно привлекательным. В больших голубых глазах застыл испуг. Как успела заметить Даша, у многих в Климовке глаза были голубые или синие. Треть женщин и девушек здесь можно было назвать красавицами. Русскими красавицами. Девушка порывалась уйти, но они обступили ее плотным кольцом. В одной руке она держала полиэтиленовый пакет с пустыми бутылками, другую поднесла к лицу.
– Вот он, Жорка. Вся троица в сборе, – тихо сказала Аня. – К Машке пристали. Отморозки.
Детина положил свою ручищу на худенькое плечико девушки и вдруг гаркнул:
– Поняла?
Маша что-то прошептала.
– Не понял!
– Поняла… – еле слышно пролепетала она.
Они расступились. Маша убежала. Волков и девушки приближались. Колян заметил их.
– Кто к нам пожаловал! Я ж говорил: увидимся!
– Явилась, – угрюмо пробасил здоровяк и двинулся к ним. Колян и Толян последовали за ним. Здоровяк стал перед Аней. На Волкова и Дашу он не обращал внимания. – Ты что прячешься? Все одно моей будешь!
– Дай пройти, Жора, – нервно сказала Аня.
Даша почувствовала, как напрягся Волков. Однако он молчал.
– Никуда я тебя не пущу. – Здоровяк схватил Аню за руку.
– Отпусти ее! – сказал Волков.
Жорка словно этого и ждал. Его тусклые глаза вдруг загорелись злым огнем. Он повернулся к Волкову и рявкнул: – Не понял!
– Сейчас тебя Профессор учить будет, – хохотнул Колян.
Жорка злобно уставился на Волкова. Нижняя челюсть его выдвинулась вперед, и это придавало его лицу что-то зверское. Правая, свободная, рука медленно сжималась в кулак. Волков не двигался, молчал и глядел ему прямо в глаза.
– Освободите дорогу, – сказала Жорке Даша, но тот даже не взглянул на нее.
– Еще защитница выискалась, – осклабился Колян. Третий с тупым любопытством наблюдал за происходящим.
Вдруг из дома напротив вышел давешний белокурый попутчик Даши. За ним с потерянным видом шла молодая девушка.
– И завтра будешь занят? – уныло спросила она.
– И завтра, Людка! – отрезал он.
– Сережа! – рванулась Аня к нему. – Ну скажи ты им!
– Отбой! – Он поднял ладонь. – Жорик, ты что с Анькой так некультурно? Это тебе не Машка. – Жорка отпустил руку Ани. Они освободили дорогу. Сергей узнал Дашу, поздоровался с ней. Враждебно взглянул на Волкова. – А к тебе, Профессор, я на днях, может быть, приду.
Волков и девушки пошли дальше.
Откуда-то доносился шум драки. В одной избе какой-то пьяный горланил песню. Впрочем, голос у него был звучный и выразительный. Когда они проходили мимо, Аня повернула голову и смотрела на окна этой избы, пока они не подошли к следующей. Так и прошла несколько метров с повернутой головой. Здесь она остановилась.
– Пришли.
За забором слышалась ругань. Две подвыпившие женщины осыпали друг друга оскорблениями и обвинениями. Часто упоминался какой-то поросенок, сожравший овощи на грядках. Аня вздохнула.
– Это мама с тетей Верой, соседкой, ругаются. Они всегда ссорятся.
Калитка в воротах распахнулась, и на улицу вышла разгневанная женщина, приземистая и толстая. Аня несмело поздоровалась. Та, не отвечая, пошла к соседней избе.
– Может, мне поросенка на цепь сажать! – ворчала она.
Аня попрощалась и скрылась за воротами.
Они двинулись назад. Из соседней избы по-прежнему доносилось пение. Толстая женщина, уперев кулаки в бока, стояла перед своими воротами и неприветливо глядела на них. Даша посмотрела на окна и увидела в одном человека лет сорока. Он пел, глядя на улицу. Увидел Дашу, замолчал и отошел от окна. Лицо, худое и узкое, было знакомо, но она не могла вспомнить, где его видела. Они пошли дальше, зашли в магазин.
– В понедельник приходил, продуктов набрал как обычно, – ответила на их вопрос продавщица, полная голубоглазая женщина, очень словоохотливая. – Больше его не видела.
У кого они ни спрашивали, никто не видел Семеныча после понедельника. Был уже четверг.
Купили продукты. За двадцать рублей зарядили в магазине свои мобильные телефоны.
Недалеко от дороги возились на траве неухоженные дети. Волков угостил их шоколадными конфетами. Они брали их, не церемонясь, чуть ли не выхватывали, но глядели настороженно, недружелюбно.
Когда вышли из деревни, Волков остановился и достал сотовый телефон.
– Ты, Даша, иди, я тебя догоню. Мне позвонить надо. Связь есть здесь, на холме. У речки уже не будет.
Даша подошла к самому спуску. Тут Волков ее слышать не мог. Позвонила маме. Затем – главному редактору. Тот обрадовался ее звонку.
– Как ты там, Даша? Жива, здорова? Подозрений пока не вызвала? Ничего тебе не угрожает? Собираешь материал? – скороговоркой засыпал он ее вопросами.
– Со мной все в порядке. Узнала много интересного.
– Опасный Волков человек?
– Волков очень хороший человек.
– Даже очень?.. – Разочарование послышалось в его голосе. Редактор помолчал. Заговорил гораздо медленнее (Как хорошо знала Даша эту его особенность – резко менять темп речи.): – Так-так… Уж не подпала ли и ты под его чары? А?.. Вот что, Дашенька, возвращайся-ка ты в Красноярск.
Она вдруг осознала, что ей не хочется расставаться с Волковым.
– Не время еще, Юрий Алексеевич. Здесь происходят странные события. Я должна все выяснить.
Редактор подумал.
– Не все, значит, так уж хорошо? За рвение хвалю. Ну что ж, оставайся пока, работай. Только не увлекайся, в Виолу Тараканову не играй.
Когда они спустились к реке, Даша вспомнила, где видела этого певца. Он сидел тогда под мостом!
Когда в избе Волков достал из сумки шоколадные конфеты, Юля воскликнула:
– Мои любимые! Спасибо, Учитель. – Она внезапно бросилась ему на шею и два раза чмокнула в щеку. Волков несколько растерялся. Оксана зло фыркнула.
– Юля, ну ты прямо как маленькая девочка, – неодобрительно заметила Ира.
Indiya (24-го, 25 лет)
