Старый дом выглядел настолько неухожено и неопрятно, что если бы не целые окна и силуэт человека на крыльце, его легко можно было бы принять за нежилой. Даже в синеве вечера, окрасившего все вокруг во впечатляющее разнообразие синих оттенков, было видно, что он основательно прогнил. Доски старинного двухэтажного коттеджа напоминали изъеденный муравьями хлеб, а провисшая, растерявшая порядочную часть черепицы крыша, зияла черными просветами.
Тем не менее, на крыльце, огражденном покосившимися перилами, в кресле-качалке сидел единственный жилец, и, очевидно, хозяйка неприглядного поместья. На вид ей было лет сорок – сорок пять, но внешность ее была из таких, красота которых не сходит до глубокой старости. Впрочем, ни один мужчина, не смотря на огромные синие глаза, темные воздушные волосы и маленький изящный треугольник лица, не осмелился бы завязать с ней игривую беседу. В темных кругах под глазами, в особых резких морщинах на лице, в маленькой, словно сломленной фигурке, читалась печать горя и странной, отрешенной усталости, такой, что люди просто не выдержали бы взгляда этой женщины. Таких можно встретить возле торговых центров, в парках отдыха, – они носят большие плакаты и, улыбаясь блестящими глазами, говорят абсурдные вещи.
Однако в женщине, в отличие от безобидных городских безумцев, чувствовалась сила. Старая бейсбольная бита, прислоненная к двери на расстоянии вытянутой руки, подтверждала, что женщина в готовности за себя постоять.
Хрупкая рука ее скользнула по шее, и, захватив тонкий шнурок, вытянула из-за ворота подвеску – медальон. На нити также висел простой деревянный крестик, удивительно сочетаясь с серебряным овалом. Да и сама женщина, напоминая человека в расстройстве чувств, все же была одета опрятно и со вкусом, хотя и старомодно.
Женщина взяла медальон в обе руки, и уж было собиралась открыть его, как в густом вечернем воздухе раздался звук приближающегося автомобиля.
Насторожившись, она убрала руки от украшения и встала. По мере приближения машины ее лицо разглаживалось, а глаза стали спокойными и отрешенными. Окончательно уверившись в том, что звук ей знаком, она опять рухнула в кресло.
Черный фургон неизвестной марки затормозил перед заросшим, припорошенным пакетами и ошметками картона газоном. Водитель, вышедший из машины, поспешно обежал кабину и открыл дверцу пассажирской стороны. Из нее медленно выбрался мужчина средних лет, одетый в скромного кроя серый костюм, дороговизна которого, впрочем, не составляла сомнений. Лицо мужчины походило на лицо человека, мучимого изжогой – мягкая нижняя губа была несколько оттопырена, открывая желтые от курения зубы, дряблые впалые щеки напряжены, словно ему жал воротник. Грозные надбровные дуги и острый нос дополняли не самое приятное впечатление. Но стоило пришельцу перешагнуть черту дворика, как, спрятав очки в карман, он мгновенно преобразился. Глаза его, серые, колючие, быстрые, полные блеска и подвижности, выдавали недюжинную энергию и интеллект, гораздо выше среднего. Расплывшись в улыбке политика, мужчина неспешно подошел к крыльцу.
Женщина в кресле не подавала никаких признаков, что видит его. Ветер трепал ее волнистые русые волосы, создавая впечатление, что играет волосами большой белой куклы.
- Здравствуй, Иокаста.
Наконец, Иокаста оторвала голову от вымощенного пледом плетения, и, посмотрев на пришедшего спокойным холодным взглядом, произнесла:
- Я вижу, гремор, ты не нуждаешься в моих пожеланиях доброго здравия.
- Бог заботится об этом. – Произнес мужчина, благодарственно – назидательным тоном.
- Я не сомневаюсь, учитель. – Произнесла Иокаста с иронией, впервые улыбнувшись. Ряд маленьких ровных зубок, мелькнувший, и скрывшийся за тонкими губами сделал ее немного похожей на чудо-зверька, лесное создание, заблудившееся и присевшее отдохнуть на ничейное кресло.
-Дочь моя, Бог всегда готовь принять заблудшее дитя к себе. – Пропустив сквозь уши реплику женщины, пастор присел рядом с ней на корточки. – Ты должна помнить это.
- Бог не обделил меня памятью, гремор.
- Иокаста, все это время мы ждали, когда ты вновь присоединишься к нам. – Мягко вел «пастор». - И не только ты.
Женщина смотрела вдаль, поглаживая пальцами отполированное дерево подлокотника.
- Спасибо, учитель. Бог определили мне другой путь.
- Нет пути лучше, чем община, дитя. – Промолвил «пастор» благоговейно и непреклонно.
- Я не сказала, что мой путь лучший, учитель. – Взгляд Иокасты по-прежнему был устремлен на темный горизонт, из-за которого глухо доносился лай собак.
Подобные ответы явно стали раздражать лидера «общины», но он снова сделал опекающее выражение лица, и тихо произнес:
- Где твой ребенок Ио, где Эшуоша?
- Женщина провела пальцами по вискам, распрямляя волнистые пряди. Рука ее дрожала.
- Зачем тебе?
- Потому что Бог хочет, что бы вы вернулись, дитя мое, вы обе. – Встав позади кресла, пастор мягко положил руки на плечи женщине.
- В том то и вся беда, мой учитель… - женщина подняла голову вверх и посмотрела на «учителя» блестящими, полными звездного неба, глазами. – Никто не знает, чего хочет Бог.
Когда шины авто взвизгнули, скрывшись за вдали, Иокаста нащупала медальон. Трясущиеся пальцы нажали на крохотную щеколду, и створка открылась. В сумерках ночи, на одной из половинок можно было рассмотреть крошечное старомодное фото. Портрет девочки лет шести, с черными глазами и вопросительно – удивленно приоткрытым ртом. Палец женщины погладил высокий детский лоб, словно убирая волосы, растрепанные и непослушные.
2
Помещение было значительных размеров, с замахом, свойственным древней, благородной архитектуре. Высокий потолок в форме купола создавал странное, благоговейное впечатление. Однако, чем ближе к земле спускался взгляд, тем быстрее таяло это ощущение величия и одухотворенности. Мощеные стены были раскрашены разномастными непристойными графитти, пол покрыт ветхим картоном и мусором.
Люди, находившиеся в помещении, торопливо скребли уборочными щетками, но к приезду важной персоны явно не успевали. Звук метро, несколько «трухнувший» стены, заглушил шаги черных блестящих ботинок.
Увидев гостя, уборщики остановились. Один из них тут же отбросил мешок для мусора и швабру, и подбежал к нему.
- Гремор, - Почтительно произнес он, подобострастно ловя взгляд пришедшего. Пастор, явно очень раздраженный чем-то, улыбнулся, словно бросив милостыню.
-Ишая.
Молодой мужчина, еще «украшенный» юношескими прыщами, расцвел при звуке своего имени. Круглые блестящие глаза, почти небесного цвета, ловили мельчайшие движения учителя. Еще полудетские, округлые черты, были полны преклонения. Из-под черной шапки выглядывали русые кучери, слегка слипшиеся от пота.
- Мы немного не успели, гремор. – Ишая виновато опустил глаза, не отставая от пастора ни на шаг.
Пастор обвел глазами присутствующих, замерших в ожидании.
- Вы славно поработали, дети мои, Бог оценит вашу преданность. – Эту фразу он произнес достаточно громко, что бы услышали остальные члены общины, явно надеясь избавиться от назойливого «сына». Но тот упрямо не хотел оставлять учителя в покое. Слегка обежав его, Ишая преградил гремору путь.
Глаза учиника фанатично заблестели, выдавая внутреннее волнение.
- Гремор, - зашептал он, - мне нет большей награды, чем служение вам и общине. Вы спасли меня, вы освободили мою душу. До того, как вы очистили меня от скверны, злые духи каждый день приходили ко мне, они принимали облик мертвецов… - Глаза юноши расширились от воспоминаний.
- Гремор, - переведя дух, продолжил юноша, - возьмите меня в Круг Посвященных! Я буду служить вам верой и правдой, я все сделаю для вас ….
Пастор остановился, не выказывая особых эмоций, затем его губы дрогнули в почти неуловимой улыбке, а на лице отразилось задумчивое выражение.
- Что ж… возможно, Ишая, настал твой час. Я подумаю об этом.
Ишая благодарственно прослезился, кланяясь и спешно отходя от пастора, пока тот не передумал.
Последователи общины продолжили уборку с двойным рвением, пастырь же подошел к группе, стоявшей отдельно от остальных.
Трое мужчин и женщина, встретили учителя немым вопросом.
Тот снял очки, и, пряча их в карман, покачал головой.
- А что Иокаста? – Спросила женщина, напоминающая куклу «барби» средних лет, попавшую в руки к маленьким детям. Светлые растрепанные волосы ее свисали неаккуратными прядями, а одежда была изрядно поношена.
- Иокаста не знает, где она.
Огромный, темноволосый мужчина с внешностью уличного громилы, и маленькими, черными глазками, сплюнул на пол тонкую соломинку, жеванием которой был занят до прихода гремора. Его лысый соратник, мужчина вполне интеллигентного вида, погладил подбородок и произнес:
- Что теперь, гремор? Что нам делать?
- Мы найдем ее.
Уловив едва заметную переглядку своих последователей, гремор произнес непреклонно, и в тоже время мягко:
- Очень скоро.
- ФБР, следит за мной, гремор. – Впервые подал голос громила. Взгляд его, хищный и холодный, но какой-то узкий, как взгляд животного, вопрошающе обратился к пастору, будто пес к хозяину.
Гремор смотрел в даль, и его глаза словно уже видели будущее, по крайней мере, желаемое.
-Я знаю, Изиаш, я знаю. Ту уже достаточно потрудился с предыдущими сосудами скверны. Теперь работать будут другие руки.
evgen (19-го, 49 лет)
