Женщина, зажимая горло, бессильно каталась по земле, хлопала ртом, из которого обильно выплёскивался алый фонтанчик. Беспрестанные судорожные рывки, кровь не давали рассмотреть лицо, но Андрей и так узнавал кошмарное Ингино воспоминание… Слишком длинное худое тело, слишком длинные руки, ноги… Чёрная коса летала хлыстом вокруг головы умиравшей. Араксин замер неподвижно, наведя ствол на агонизирующую тварь. Человек – и не человек. Андрей бы не спешил так говорить.
Женщина успокаивалась, рывки становились реже и слабее. Андрей поймал взгляд черных глаз, напряг было палец на спуске, дожимая слабину. И не смог – палец будто окостенел, стоило лишь встретиться с ней взлядами. Судороги и вовсе прекратились, женщина, вот ужас, продолжала зажимать горло, дыша прерывисто, булькающе, хрипло, вытянулась на траве, повернув голову чуть вбок. Её глаза, антрацитово блестевшие в разлитом по лицу липком багрянце, притягивали взгляд, отсеивали весь остальной мир, погружали в состояние какого-то странного оцепенения. Араксин понимал, что надо добить, неспроста она так пялится. И не мог, полностью захваченный её взглядом.
Звонкий хлопок прозвучал отдалённо из-за гула крови в ушах. И разом всё вернулось – Араксин едва успел остановить напряжённый до предела палец.
Женщина ещё смотрела на него – но во лбу чернела маленькая дырочка… Руки расслабленно упали с горла, кровь ещё пульсировала, выплёскиваясь из раны слабенькими толчками. Это сердце, видимо, ещё не успело осознать, что его хозяйка убита…
- Чего это она? – хрипло спросил Андрей, медленно глянув на Ингу.
- Может, ты ей понравился, - сказала она бесцветным голосом. – Я этого допустить не могла, сам понимаешь… А если серьёзно, может, она так за счёт тебя подпитаться решила, жизнёху свою продлить непонятную. Я и выстрелила – она ж подниматься начала.
Араксина пробрало ознобом. Он медленно огляделся, пытаясь увидеть, не привлек ли выстрел чьё-нибудь внимание.
- По-хорошему, башку бы ей отрубить, - задумчиво сказала Инга. – Но нечем – замучаешься позвонки ножом разделять.
- Не будем эту тварь трогать, - сказал Андрей негромко. – Мы всё равно уже пришли, Векшунь.
***
Кабан оказался на редкость неразумным. Встретив их в дубраве, он предпочёл кинуться в атаку. И хотя считается, что автоматный патрон не так подходит для охоты, как полновесный винтовочный, секач свалился с первого же, правда, получив почти в упор. Андрей не сплоховал, едва клыкастая махина сорвалась в атаку – отскочил в сторону, уворачиваясь от клыков, и всадил пулю чуть ниже уха. Вепрь с маху зарылся носом в землю, дёрнулся дважды и затих…
Пирушку решено было устроить прямо здесь же – разве что кто из хищников на запах крови придёт. Но их подобные мелочи уже не волновали. Сопки уже два дня как позади, а вокруг ни единого намёка на присутствие «змеёнышей». Да и вообще на следы человека.
Лесистая равнина встретила приветливо – сразу исчезло это гнетущее ощущение чужеродности пространства, мрачной тишины… Слышалось пение птиц, ветерок шуршал здесь по-другому как-то, весело, не таясь. В небе парили коршуны. Этот мир жил – в отличие от Сопок, хоть и не явивших даже половины своих ужасов, но оставивших впечатление обители для всякого рода нежити.
После голодного пайка из ягод, грибов кабанятина, зажаренная на костре, оказалась необычайно вкусной. И плевать, что без соли, что оказалась порядком подгорелой. Араксин и не думал, что управится с половиной окорока в одиночку. И того же не ожидал от Инги. Но, к некоторой чести обоих, ели без спешки, видимо, блюдя друг перед другом какие-то приличия. Жир обжигал – им было всё равно. Важным было только заглушить голод, от которого желудки подвывали на разные голоса.
- Ну, чувствуешь, как жизнь возвращается? – сыто отдуваясь, спросила Инга, сидя рядом с ним под раскидистым дубом.
Араксин кивнул, вытянув натруженные, горящие ноги, бездумно глядя на костёр, язычки которого ещё высовывались из ямы. Разделанная туша покоилась в стороне, потроха предпочли зарыть от греха подальше. Стервятники своё получат потом.
Искупаться бы – или хотя бы руки вымыть, липкие от крови и жира. Но это уже потом…
- Вот и я чувствую, - хихикнула Инга, роняя голову ему на плечо. – Как же здорово…
Он кивнул, дыша с некоторым трудом, машинально поглаживая живот… Здорово. Правда, здорово… Только думалось об этом как-то тихо, спокойно, без желания орать на весь мир от восторга и триумфа. Пыл перегорел за время, проведённое в Сопках. Осталось вот это тихое наслаждение – природой, тем, что наконец-то удалось поесть по-человечески, ну и близостью теперь единственного родного человека, прильнувшего к нему, чья голова лежала на плече, щекоча щёку растрёпанными волосами.
- Не знаю, если честно, - через какое-то время ожила Инга, отвалившись в сторону и вольготно растянувшись на траве.
- Что? – лениво спросил Араксин.
- Стоит ли теперь искать людей… - сказала Инга. – Какие-то селения, там, скажем, города… Мы ж чужаки будем. Может, прямо тут совьём семейное гнёздышко, заживем…
- Учти, роды я принимать не умею, - сразу предупредил Араксин.
- Мама меня сама родила, - хмыкнула Инга. – Хотя и чуть не умерла.
- Сопки слишком близко, - вздохнул Араксин. – Давить ведь будет их присутствие.
- А мы подальше уйдём… Мир хоть и мал, как выяснилось, но, думаю, укромный уголок для нас двоих найдётся.
- Знаешь, - Араксин последовал её примеру, разлёгся сам, поглаживая ноющий от обжорства живот. – Что-то я верю Нергалу. Им ведь и впрямь весь мир нужен. Это ж видно. Как бы малочисленны они ни были, они явно в состоянии поджечь планету…
Она кошкой перекатилась к нему, приложила грязноватый палец к его губам.
- А-а-а! Не о том ты говоришь, родной, - прошептала она. – Не о том… Правильно, но не о том. Не знаю, как у тебя, а у меня там больше ничего нет… Батя мне поведал давнюю мудрость – если враг одолел, уходи на новое место строить старую жизнь. Выродки победили. Мы с тобой, наверное, единственные, кто ушли. Так давай же строить старую жизнь на новом месте.
- И жить в страхе? Бояться, что и потом на твой дом рухнет ракетный удар?
- Что ты предлагаешь? Встать, гордо вскинув голову к небу, воздеть пламенеющий к небу меч и обратить его на врага? – Инга говорила без запала, голос звучал устало, глуховато.
Араксин отвёл глаза, глядя в жизнерадостно-синее небо.
- Молчишь, мой суровый витязь? И правильно, молчи. Дельного всё равно ничего не предложить…
Инга сорвала травинку, покрутив её перед глазами Андрея, щекотно проведя её кончиком по носу.
- Всё живое к жизни тянется, - сказала она с неожиданно-мягкой улыбкой. – Травинка вот эта, дуб, кабан, которого ты порешил… Все живое к жизни тянется, стремится жить. Один человек только иногда хернёй страдает. Как ты сейчас… Жить надо, Андрюшка, жизнь прекрасна, а мы её усложняем.
Он промолчал, сдерживая рвущееся с языка – неужто забыла кровь матери на своих руках? Неужто забыла, как погиб Векшин? Неужели позабыла огненный ад, устроенный прямо в посёлке.
Он промолчал, зная, что если сейчас спросит об этом всём, то ничего хорошего тем самым не сделает. Инга верит ему. Многого стоит этот её взгляд, в котором мешается мольба с надеждой, что он последует за ней. Очень многого стоит, если знать Ингу.
- Ладно, Векшунь, не жги меня глазами, - Андрей постарался, чтобы улыбка вышла естественной. – Нет у нас с тобой пламенеющих мечей, только автоматы и горстка патронов, так что будем строить старую жизнь на новом месте.
- Врёшь ведь, - вздохнула Векша с усмешкой. – Но да ладно, поверю…
И снова в путь… Глаз радовался простору, хоть и скраденному лесами, лесками, лесочками, колками, мелколесьем. Они шли неспешно, можно сказать, прогуливались. Инга и вовсе уподобилась маленькой девочке, словно бы вернувшись в ту несознательную пору, когда улыбку и радостный смех может вызвать любая мелочь. Надолго замирала возле какой-нибудь бабочки, запустившей свой хоботок в цветок, дабы насытиться нектаром, или шмеля. Или приникала к какому-нибудь дереву – но Андрей понимал, чего она выслушивает в древесной толще за толстой грубой корой, чему-то улыбаясь. Араксин не мешал и даже про себя не смеялся – сам с большим, хоть и тщательно скрываемым удовольствием вслушивался в живой гул природы, в тихое перешёптывание древесных крон, негромкое пение птиц. Здесь всё иначе, не как в Сопках – из сознания теперь не вытравить воспоминания о том трудноописуемом давящем чувстве зловещей пустоты, царящем между лесистыми громадами…
Инга носилась, шурша травой, иногда прыгала, шустро взбиралась на дерево и тут же спрыгивала обратно. Вот оно – торжество жизни. Стоило ненадолго оказаться, прямо сказать, в другом мире с пространством, полным напряжения, чтобы потом в полной мере насладиться тем, что можешь дышать свободно, чувствовать незримо бурлящую вокруг жизнь.
Потом Инга всё же немного выдохлась, зашагала рядом с Андреем, устало улыбаясь небу, запрокинув голову.
- Счастлива? – спросил он негромко.
- Ага, - Инга тряхнула головой. – Так бы и полетела, если бы могла…
- Ты ж итак можешь, - напомнил Андрей.
- Не, я про настоящий полёт, - вздохнула Инга легонько. – Чтоб и душой, и телом. Хотя душа уже почти на взлёте. Сколько вокруг жизни… - протянула она впечатлённо. – Чёртовы Сопки… вот уж действительно Чёртовы! О, если бы ты только слышал эту музыку, как её слышу я…
Он резко притянул её к себе, выдавив удивлённое ойканье, посмотрел в глаза.
- Мне достаточно видеть твоё личико, чтобы это почувствовать, - сказал он совсем тихо. Поднял и закружился с ней. Инга взвизгнула и засмеялась, широко раскинула руки, откинула голову назад, полностью доверившись его силе. А он кружился сам, кружил её…
А потом они рухнули в траву, глядя в небо, качавшееся над головами. И были искренне счастливы – Андрей мог смело сказать, что чувствует сейчас то же, что и Инга. И если закрыть глаза, отрешиться от себя и полностью отдаться чувствами окружающему миру, то, быть может, получится воспарить душой.
Он и впрямь будто растворился – тело перестало ощущать лёгкую колкость травы, твёрдость почвы за ней, пришло вдруг ощущения лёгкости, даже парения, будто бы он стал воздушным змеем, купающимся в ласковых дуновениях ветерка. Перед закрытыми глазами засияли беззвучные вспышки белого сияния, заструились радужные потоки света. Араксин ощутил лёгкое касание – Ингины пальцы коснулись его руки, но это прикосновение не отпугнуло нарастающее ощущение собственной невесомости…
- Чувствуешь? – откуда-то издалека и в то же время будто бы над самым ухом раздался Ингин шёпот, эхом отозвавшись под сводом черепной коробки.
- Ага, - шепнул он, чуть стиснув её ладошку.
- Не напрягай разум, - прошелестела Инга. – Прочувствуй до предела, расслабь тело, расслабь разум, но сосредоточь чувства, внимание – и наблюдай за тем, что происходит. Потом, когда освоишься, сможешь видеть гораздо больше, а там и душа полетит, куда тебе заблагорассудится…
- Хорошо… - отозвался он, стараясь следовать её советам. – А тварь эта… божок этот нас не заметит?
- Может заметить… Но мы не у него дома, - шёпоток прозвучал мрачно, эхо тяжело отозвалось в голове, струящиеся потоки света и сияния приугасли было, но тут же вспыхнули с новой силой.
Beloyrskay (22-го, 49 лет)
