- Может заметить… Но мы не у него дома, - шёпоток прозвучал мрачно, эхо тяжело отозвалось в голове, струящиеся потоки света и сияния приугасли было, но тут же вспыхнули с новой силой.
- Полетели, - сказала Инга. – Расслабь волю и не сопротивляйся.
Он даже дыхание затаил, дабы случайным резким вдохом или выдохом не спугнуть состояние расслабленности сознания, полного внутреннего молчания, столь легко достижимого в детстве и почти недосягаемого, стоит лишь повзрослеть.
И будто порыв ветра налетел – беззвучный, но сильный, увлекая его-воздушного-змея в сторону. И перед глазами (будто он и впрямь в этот момент открыл глаза) вспыхнул мир – он вновь увидел поля, леса. Однако же сейчас все краски мира светились ярче, глубже. Андрея понесло вперёд, низко над землёй, уподобив стремительной ласточке-косатке. Деревья, кусты мчались навстречу, сердце замирало в теле, оставшемся где-то позади, в ожидании столкновения – но Андрей пролетал насквозь любые препятствия, даже не ощущая их. И совершенно не слышался залихватский свист в ушах
А потом свечкой взмыл вверх – опять же не сам, влекомый чужой волей. Земля с её лесами и полями резко отдалилась, превратившись в подобие цветной карты на картинках, которые случалось видеть. И замер в неподвижности и невесомости…
- Инга, - тихо позвал он. – Ты где?
- Я тут… Ничему не удивляйся только, ладно? – попросила она. – Нельзя… Посмотри назад, откуда мы пришли.
И будто силком повернула ему голову. Сопки непоколебимо громоздились на прежнем месте, источая почти видимые, похожие на знойное марево тяжёлые волны напряжённости, угрозы.
- Нравится? – спросила Инга и, не дожидаясь ответа, продолжила. – А представляешь, каково мне было? Я с недавних пор чуткая стала очень… Вот и носилась, когда вышли.
Андрей ощутил тугой поток ненависти – незримый, но плотный, он задел его словно бы краем. Однако от этого стало дурновато – издалека пришло ощущение тошноты, учащённого сердцебиения…
- Инга! – строго сказал он, совершенно не представляя, как защититься, если что-то пойдёт не так.
- Прости… - Инга справилась с собой, её ненависть рассеялась до ощущения лёгкого утреннего холодка. – Ладно, по первости нельзя так долго гулять вдалеке от себя.
Перед глазами полыхнула вспышка белого сияния, беззвучно и безболезненно ударив в мозг.
Араксин открыл глаза, поспешив повернуться набок – желудок толкался куда-то под горло, норовя вывернуться наизнанку. Сердце тяжело колотилось о рёбра. Полетал, называется…
Оглянулся на Ингу – та лежала бледная, кажется, даже дышать перестала. Испугаться за боевую подругу Араксин не успел – Инга вздрогнула, медленно разомкнула веки.
- Прости, швырнула тебя обратно, как котёнка, - сказала она, глядя совсем осмысленно. – Подыши носом, должно пройти…
Он кивнул, плотно сжав губы – чтоб не вывернуться наизнанку… Воспользовался её советом – вроде бы полегчало.
- Больше так не буду, - пообещала она.
Андрей вновь кивнул, поднимаясь на дрожащих ногах – чуть не угробила, ведьмочка!...
- Такое надо делать, когда никто не мешает, когда обстановка позволяет не опасаться, что тебе кто-нибудь башку скрутит, пока летаешь… Хотя бывают исключения, - Инга вздохнула, поднимаясь следом. – И надо делать аккуратно, плавно… А я тебя резко выдернула.
- И чуть не убила, - хрипло произнёс Араксин.
- Не убила бы… Самое главное, что ты можешь летать, есть немалые способности, что удивительно. Обычно в твои годы людям уже не до полётов.
- А я, наверное, тоже чувствительный, хотя, может быть, и не настолько, - вздохнул Андрей, отмечая мысленно, что стало гораздо легче.
Инга кивнула.
- Многие охотники чувствуют природу, - сказала она. – Но не все стараются продвинуться дальше. Кто-то не знает, кто-то не догадывается, что так можно, а кто-то и вовсе считает за дьявольщину. Тёмные…
- Боюсь, если бы все так развились, тут было бы не продохнуть от народа, - усмехнулся Андрей. Инга пожала плечами.
- Хватает тех, кто летает постоянно…
- А свой самый первый полёт помнишь? Когда сама полетела, без помощи?
- Мне лет пятнадцать было, - сказала Инга задумчиво. – Ночью полетела, в полнолуние… Все спали, а мне не спалось. Расслабилась, сосредоточилась на сердце, вошла в состояние, как батя говорил, управляемого сна, когда окружающее видится и чувствуется как бы через дымку сна… И полетела – медленно так, неторопливо, как поплыла. Помню ещё, - она прыснула нервным смешком. – Побоялась через потолок лететь, боялась удариться, вылетела через окно. Помню ещё, как мышка летучая в сторону шарахнулась…
- Животные-то видят, - заметил Андрей.
- Ага… И полетела. На башне тогда Медвежа стоя спал, пулемёт во сне целовал… А потом я к Луне решила полететь, такая она была красивая! Огромная тарелка чистого серебра, яркая такая… В полёте ж всё иначе видится, не глазами ведь видишь. Днём-то, когда летишь, всё в других оттенках видится, а ночью и вовсе… как это… феерия красок. Я и полетела – выше, быстрее… А потом как-то дурновато стало. Взлетела выше облаков и поспешила обратно. Спускаюсь из-за облаков, гляжу - а никаких знакомых примет нету… Растерялась, запаниковала немножко, пометалась туда-сюда, пока Чер не увидела. Как только увидела, сразу сообразила куда лететь. И камнем к себе упала… Сердчишко потом несколько дней болело, хуже, чем тебе, было.
- Немудрено, с такой высоты навернуться…
- Батя наругал немного, - Инга улыбнулась. – Сказал, что учиться летать надо строго по вертикали, чтобы не заблудиться, чтобы не запуталась ниточка, которая связывает душу с телом. А когда я у него спросила, почему мне плохо стало, он и сказал, что сперва летают недалеко и невысоко.
Араксин мысленно порадовался, что упоминания об отце даются Инге легко, спокойно.
- Так что пока не рвись к звёздам, - усмехнулась она. – Ну, очухался? Идти можешь?
- Выбора-то нет, - вздохнул он. – Пойдём, моя ведьмочка…
Вечером набрели на ручей, бодро струившийся в узком руслице в зарослях густой травы. Вдоволь нахлебавшись воды, поспешили пройти вслед за течением. И не прогадали – шагов через триста натолкнулись на небольшое лесное озерцо – тёмно-серое блюдце поблёскивало в сгущающемся лесном сумраке, обрамлённое густыми зарослями осоки.
- Может, гранату? – деловито спросил Араксин. – Мало ли что тут…
- Андрюх, опасней нас сейчас на полсотни вёрст вокруг никого, - вздохнула Инга. – Ладно, предлагаю разделение труда – разводи костёр, строй шалаш, а я пойду искупнуться и заодно удостоверюсь, что в здешних водах опасных тварей нет. И проверю, чтобы вода тёплая была. А потом буду следить за огнём, пока ты купаешься. Хорошо?
- Пожалуй, - хмыкнул Андрей.
- Чур, не подглядывать! – сострожилась Инга. Андрей кивнул с самым серьёзным лицом и отправился в обход озера, обламывая у ближайших деревьев сухие веточки для розжига костра, попутно обдирая ножом и туго скручивая бересту.
Потом дошёл черед и до веток на шалаш – его Араксин предполагал сделать одноместным. Пока один спит положенное ему время, второй бодрствует. Потом смена караула…
С озерца доносилось жизнерадостные всплески.
- Водичка – высший класс! – негромко крикнула Инга. – Как парное молоко.
Араксин только вздохнул. В принципе, теперь можно особенно никуда не спешить, отдохнуть как следует, простирать одежду, набить дичины. А там и…
Как ни удивительно, но о землях, лежавших за грядой Чёртовых Сопок, известно было не так уж и много. Понятное дело, какие-то поселения, какие-то коммуникации в виде дорог. Но переть через Сопки решались немногие – по вполне понятным причинам. А в объезд же… Минуя Спалашич, проезжая ещё более дальний Дарховск, путник выезжал в степь, однако Сопки тянулись ещё и там, превращаясь в каменные зубы, хоть и не столь высокие, но не менее опасные – если верить слухам. Далее сведения о близлежащей Ойкумене, почерпнутые из устных рассказов купцов, охотников, мародёров, гласили, что за Дарховском начиналась ядовитая болотистая пустыня – место, как раз-таки кишащее самыми разными опасными тварями. Араксин не удивлялся, что им с Ингой не довелось узреть изобилия приписанных Сопкам ужасов – наверняка «змеёныши» поспособствовали спокойствию в собственном доме. Разве что болота оказались дурным местом, но опять-таки ничего неубиваемого. А вот за Дарховском способствовать явно некому – видел Андрей иные чучела, привезённые купцами в Горинск. Очень разнообразная живность, которую в большинстве объединяло главное – ходульно-длинные ноги с длинными же пальцами для удобства передвижения по гнилой и зыбкой почве. За Дарховск караваны уже не ходили, он считался отправной точкой купеческих маршрутов на линии Дарховск-Керишет-Спалашич-Горинск. Дарховчанам совсем бы тяжко было жить, если бы не эта самая пустыня, оказавшаяся неожиданно богатой на нефть. И Дарховск стал поставщиком нефти, а позже – и топлива. Иногда и диковинными зверями приторговывали – или тем, что из них получали. Когти болотного ящера – вдвое длиннее медвежьих. Самого обладателя Араксин живьём не видел, но мог представить… Зубы земляного крокодила – любителя, как слышал Андрей, зарыться в болотную жижу, выставив одни глаза, и атаковать, едва приблизится что-нибудь живое подходящего размера. К примеру, лошадь. Красивые зубки – загнутые назад для более надёжного захвата добычи… И длинные – в палец. Совсем неприметным на фоне многих чучел выглядело одно и самое, по заверениям купца, страшное – похожее, впрочем, после рук таксидермиста на длиннющую широкую и тонкую полупрозрачную ленту буро-зелёного цвета. Купец – невысокий пожилой мужичок, разодетый рысьими мехами, ткнул в эту ленту толстым пальцем и сказал непонятное:
- Олгой-хорхой, - и замолк с таким видом, будто объяснил тем самым все прописные истины.
- И что он? – спросил Андрей.
- Чихает, - вздохнул торговец. – Выставит морду из грязи, чихнёт – и кто под брызги попал, надышался ими, падает и дрыгается, пену пускает. А он потом ест – как носок на ногу напяливает себя на труп и переваривает. Растягивается чудно, когда живой. Корову не сожрёт, конечно, но человека запросто. Недаром олгой-хорхоем зовут – кишкой-червяком, то есть. А мы его иногда ещё ядовитой кишкой зовём.
- Как убили?
- А мы его дохлым нашли, старый, видать был, - старик замолчал вновь, задумчиво глядя на переброшенную через палку-поперечину ленту. – Много горя делает… Благо, что хоть когда нажрётся, в земле спит долгими месяцами. По весне, когда выползают, приходится хлопушки разбрасывать, а то и гранатами жижу месить – тогда наверняка или сдохнет, или уползёт. Иначе только успевай трупы собирать.
Андрей поверил – слишком выразительно было лицо у старика-купца при взгляде на невыразительное чучело…
Разжигать костёр трением он не стал – вырвал пули из двух патронов, высыпал порох на бересту, остриём ножа стукнул по капсюлям, подрывая…
Костёр, устроенный им, звался «траншеей» - неглубокая прямоугольная ямка, выбранная на длину лезвия ножа, должна была ещё послужить после того, как прогорит костёр. Незачем на холодной земле спать…
Allie27 (27-го, 29 лет)
