Она сомневалась, что кто-то в семье чтит болотных духов, оставляя на огромном пне с острым отщепом часть добычи... Медведя она и впрямь свалила недалеко оттуда. Видимо, всё же стоило выложиться посильнее - сломать зверю позвоночник, вывернуть лапы назад и так оставить. Может, общались бы уважительнее...
Она неторопливо зашагала к дому с антенной, уже думая о возврате в Школу. Ладно, может, остальные... да кого я обманываю? Остальные ничуть не лучше. Интересно, уголок-то её хоть уцелел? Вряд ли, полезное пространство в домах не залёживалось без дела. Хотя в прошлый приезд с углом было всё в порядке.
Двери располагались с обоих торцов - тяжёлые и толстые, подбитые для большей ветронепроницаемости рыбьими шкурами, как и дощатые стены. Благо, что зимой тепло - испарения с болот грели...
Она потянула ручку двери, ступила вниз, в темноту - дома строились заглублёнными...
Сразу же повеяло близостью смерти - две тусклые рваные сигнатуры светились в дальнем закутке.
- Ой... - бабушка Алана замерла, как напуганная мышь, выскользнув из кута. - Кто это?
- Это я, Кирина.
Она стремительным шагом прошла мимо остолбеневшей бабушки, маленькой, сморщенной, как мумия, но даже на вид очень подвижной.
Дед Саро и бабушка Иветта лежали на кровати, тепло укутанные. Вода в стаканах на тумбочке - некий символ заботы о немощной старости.
Носа коснулся её смрад - похоже, за стариками не убирали, их вряд ли мыли. Но на морщинистых, как изюм, иссушенных старостью лицах не было ничего, кроме почти медитативной отрешённости от всего происходящего. Пожалуй, счёт на дни - изношенные сердца почти не давали импульсов в биологическом спектре, медленно гасшие ауры зияли огромными прорехами - внутренние органы практически перестали работать.
В глубине души шевельнулась жалость вперемешку со страхом - не дай боги умирать вот так же, обернутой в одеяло, куда тут же и ходишь, потому что истощенные, одеревенелые конечности с костями, поражёнными остеопорозом, уже не в состоянии поддерживать одряхлевшее тело...
Вместо дыхания слышался невнятный хрип. Кирина медленно отошла от кута - счёт пошёл на дни. И ничего сделать нельзя - иначе это будет то же самое, что поливать песок в жаркой пустыне. Можно помочь жизнеспособным, твердили правила, иных же можно лишь проводить на другую сторону. В здешнем случае - на дно болота. А потом повесить маленькую бирку с именем на поминальное древо. И жить дальше... Сколько Кирина себя помнила, в её родном доме никогда не поминали ушедших. Но сама она считала благом не заразиться подобной прагматичностью - и всё благодаря Школе. Там к подобному вопросу относились не в пример щепетильней...
- А ты как приехала? - спросила бабушка Алана.
- Подвезли немного, потом своим ходом, - сухо сказала Кирина. - Спасибо, что встретили, да...
- Так... кто ж знал ведь... ты бы хоть оповестила...
Бабушка совсем по-детски потеребила поясок халата, потупившись, маленькая какая-то, жалкая. Кирина промолчала о том, что из Школы не раз радировали и даже получили заверение от главы, что Кирину обязательно встретят, обязательно на машине...
- Кровать мою не выкинули? - спросила она мрачно.
- Нет, что ты! - от старушки отчётливо повеяло страхом - сердце забилось быстрее... Кирина глубоко выдохнула, унимая злость.
- На месте твоя кровать, мы ничего не трогали. Пойдём...
- Я сама дойду, ба... - Кирина вздохнула. Алана обходительна с ней из страха всего навсего. Кирина знала её и другой - в позвоночнике снова начинал гулять жар, стоило лишь вспомнить жгучие полосы боли от прута. Не то чтобы ей доставалось чаще других сверстников, но наказывали ожесточённей.
Боль не давала сосредоточиться на своих только пробуждавшихся силах - маленький псионик, как ей позже поведали в Школе, столь же уязвим, сколь и обычный маленький ребёнок. Резкая сильная боль способна рассеять концентрацию и не позволит собрать даже на то, чтобы шокировать врага. Если вырастет необученным, его способности могут стать подобием бритвы в руках припадочного, отдаваясь в обе стороны - мозг псионика быстро разрушался...
Другое дело, если детство проходило без психических травм - зачастую способности просто засыпали, мозг функционировал в обычном режиме.
Но убедить в подобном удавалось очень немногих - тёмный, охваченный предрассудками народ редко внимал доводам пилигримов Школы. И едва ребёнок проявлял признаки псионика, психотика либо вектора или, что совсем уж невероятная редкость, игнита, его тут же клеймила общественность, догматическая религиозность которой не признавала ничего божественного в существовании таких людей. Размышляя о прошлом, Кирина осознавала, что ей ещё повезло - в сравнении с другими особенными. Её семья не отличалась особой религиозностью, а предложение старшего среди четверых заезжих пилигримов было откровенно выгодным. Золото в здешних условиях представляло меньшую цену, чем стекло. Пилигримы знали, что предложить - едва маленькая Кирина, зябко кутаясь в шаль из дефицитной овечьей шерсти, переступила борт шнекохода, сухощавый пожилой мужчина без натуги вынес из грузового отсека вездехода крупнокалиберный пулемёт, держа его за ствол и треногу, а на спине неся короб с патронами.
Кирина ещё не понимала, чего это родственники столь нервно дёрнулись, отступая от кромки вонючей воды. И лишь потом, едва он забрался в пассажирский отсек с улыбкой, Кирину обдало пульсирующим жаром - как от тепловой пушки.
- Пригаси пламя, - усмехнулся старший, представившийся Аскольдом. - Не пугай девочку...
- Я и не боюсь, - пискнула Кирина. - Вы тоже особенный...
- Мы все тут такие, - сказал Аскольд, устраиваясь за рычагами. - Я - псионик, Скаль и Баэр - векторы, а наш Стрижий - силач-психотик...
Названный Стрижим засмеялся.
- Аск, ты бы погодил девчонку грузить, ей в Школе мозг нагрузят любо-дорого.
От этих четверых веяло тем, что Кирина чувствовала очень редко и то, только от дедушки Сармата - добродушием и душевным теплом, защитой и надёжностью.
Шнекоход загудел совсем тихо, не так, как монстр, на котором разъезжали домашние...
Её кут и впрямь не тронули - из страха опять же. Столик, кровать, под которой сундучок с вещами. На столе стоял светильник "летучая мышь". Немного света бы не помешало...
Пламя было совсем тусклое - керосин обещал вот-вот закончиться. Вечный дефицит... надо будет купить, пожалуй. Но это потом - сейчас бы не мешало привести себя в порядок, переодеться, почистить одежду...
Баня стояла отдельно за домами - коренастая, заглублённая бревенчатая постройка с узкими окнами, в которых мутнел полиэтиллен. Воду брали из скважины - в своё время отцы-основатели нашли водоносный слой на глубине около ста метров. И сразу отпала надобность в фильтрах и прочих благах - по сравнению с окружающей болотной жижей, вода из скважины была едва ли не стерильной.
Рядом с баней громоздилась маленькая водонасосная станция, собранная из насоса и дизель-агрегата.
Баня курилась теплом - хоть тут не подвели...
Смыв с себя пот, а больше время, проведённое в вонючей жиже, Кирина принялась чистить прочную кожаную куртку с наручами и костюм с сапогами... Она торопилась - без своего снаряжения в родном доме Кирина ощущала себя неуютно. Потому из бани вышла во всеоружии - и вовремя.
За забором слышался рокот шнекохода... Кирина вдруг почувствовала, как ноги стали ватными, колени задрожали - немного, но противно. Она, спрятав мокрые волосы под капюшон, зашагала к воротам.
Аякса с Крысятами уже не было во дворе - убежали делить добычу...
Кирина вышла за ворота, двигаясь навстречу шуму движка.
Семейный шнекоход мало походил на изящную машину, на которой Кирину забрали в школу, - приплюснутая коробка, которой для обтекаемости сгладили углы, месила грязь двумя большими архимедовыми винтами, похожими на мясорубочные. На кабине торчала вертлюга с пулемётом - та самая плата за Кирину. За бронестёклами смутно виднелись силуэты людей...
Солнце висело в зените, грея серые камни скал...
Асмунд распластался на плоском валуне, нежась на солнце, точь-в-точь как гадюка, свернувшаяся на соседнем камне. Школа на каникулах, можно и побездельничать, не теряя при всём при том бдительности - рукокрылые упорно не желали ничему учиться и понимать, что с людьми лучше дружить. Потому топорики лежали рядом - запреты бить голыми руками (и вообще руками - на пике оборотов метаболизма) не на пустом месте родились, кости ломались не только у врага. И вся мощь раскочегаренного обмена веществ тратилась на восстановление...
Невысокие скалы - останки былого своего величия, когда-то резавшего угловатыми вершинами облака.
Каменные развалы, редкая поросль. И вытьё ветра...
Пустое небо над головой... Спокойствие и отрешённость. Каникулы, одним словом. Сейчас уже можно убегать в скалы почти без оружия - учителя сами отдыхают. Готовить себе смену начнут после каникул - кандидатуры есть. Стрижий, вон, Асмунда собирался сосватать подрастающим психотикам и псионикам в качестве помощника учителя. Или, если прямо, - грушей для битья. Но это всё потом, а пока - каникулы...
Истекал десятый год обучения. Занятия в Школе стали, по сути, необязательной формальностью, многократным повторением прошлого, потому что новое можно получить, только оставшись. Асмунд терзался мыслями о будущем. Остаться и продолжить дело учителей, нести тем самым просвещение людям, долго и трудно приучая их к мысли, что псионики, психотики, векторы и игниты - тоже люди, ответ человеческой сути на агрессивность жизненного пространства, а не новый вид кровожадных выродков в облике человека.
Однако ж Асмунд не видел себя преподавателем, самому с трудом удалось взять под контроль собственные возможности, на пике которых можно было состязаться с любым зверем в скорости, силе и ловкости. Не очень долго, правда. Но природа явно полагала, что пикового ускорения метаболизма достаточно, чтоб убежать от опасности либо физически её устранить. И зализать полученные раны.
Школа давала самое основное - контроль разума над эмоциями, которым психотики были подвержены как никто другой из четырёх категорий. А через эмоциональный контроль достигалось и управление своими возможностями. На словах всё просто - но достичь этого было сложно. Сложно и опасно - подрастающие психотики, прошедшие порой через жестокость трусливого социума, становились чем-то вроде мины... Перед преподавателями стояло несколько задач - найти ключ, сиречь, главенствующую эмоцию, провоцирующую взрыв реакций, обучить контролировать и вызывать её для достижения нужного состояния. После чего начиналось самое интересное... Асмунд хорошо помнил, как Стрижий учил его раскручивать обороты метаболизма до предела - сперва с последующим выходом бушующей внутри силы, потом - с гашением её волевым усилием. Когда достигалось осознанное управление своей мощью, начиналась работа по расширению временных рамок, в которые организм буквально выжигал себя, достигая невероятных усилий. Асмунд хмыкнул - в период таких занятий запасы еды таяли как лёд на солнцепёке... Страшно становилось, когда надо было выходить на предел своей мощности и при этом сохранять неподвижность - казалось, что буйство внутренней энергии вот-вот разорвёт на куски. Это было противоестественно натуре психотиков, но тем не менее такие тренировки являлись обыденностью. И они изматывали, пожалуй, больше всего - не находя выхода в движении, взрывы метаболизма нередко отзывались тяжелейшими судорогами, мигренями, кровотечениями из носа...
Асмунд неторопливо поднялся с камня, подхватив топорики - бородатые, на прямых рукоятях, вместо тупых обухов - жала клевцов. Обращению с парным оружием учили в обязательном порядке, учили стрелять с двух рук - полагаться только на собственные возможности в век хорошо развитого оружия было бы не совсем разумно...
- Давай, подруга, - он махнул змее рукой и устремился вниз по пологому склону, шуршащему осыпающимися камешками.
Над полукруглым входом в Школу не висело никаких табличек, надписей. О том, что здесь обитает небольшой человеческий анклав, можно догадаться по ровной каменной площадке перед входом, а то, что люди тут обитают специфические, всякий поймёт, стоит лишь постоять у входа - в любую погоду под сводами пещеры пахло предгрозовой свежестью и воздух был словно плотнее, пространство здесь обретало определённое сопротивление - следствие занятий, на которых высвобождалось огромное количество энергии...
Сознание тёмных, предрассудочных людей не всегда выдерживало подобного напряжения пространства. Впрочем, самая большая неприятность - повышенная концентрация статического электричества и необходимость заниматься подальше от различного рода аппаратуры - всплески электромагнитного поля от активности тех же псиоников и векторов нередко приводили к выходу техники из строя... Положение немного спасал Харальд с учеником - парочка игнитов своими занятиями неплохо снимали излишки пространственного напряжения, если можно так выразиться.
Асмунд вошёл в прохладу пещеры - преддверия довольно разветвлённой системы тоннелей, залов, шахт... Часть этой системы построила природа, часть - живность, жадная до соли, и совсем небольшую часть - человек, придав ей удобства для жизни, наполнив неотъемлемой частью собственной сущности в виде разнообразной техники, поделив на производственную и жилую зоны. Производственная стремилась к недрам, жилая больше приближалась к поверхности...
Пещера шла под небольшим наклоном, через десяток метров от основного хода ответвлялся рукав, ведущий в зону производства. Асмунд направился по основному рукаву, углубляясь в сумрак... Впрочем, темнота ненадолго, пока тоннель проходит под скалой. Есть участки, где к нему примыкают другие ответвления или же в каменных плитах, оставшихся от скал, имелись пробоины. А дальше и светильники, размещённые на длинных кабелях, и естественные источники - кристаллические фосфорные вкрапления, светящиеся зловещим бледно-зелёным. Поначалу жутковато, но привыкается быстро...
Упругая подошва горных ботинок, пошитых с немалым запасом прочности для психотика, не давала эха, Асмунд шагал пещерным призраком, достав топорики - рукокрылые любят пещеры, хотя и днём охотятся тоже часто. Небольшое волевое усилие, разогнавшее по позвоночнику волну тепла, - и собственное тело показалось столь же лёгким и неощутимым, как воздух, топорики оказались легче прутиков, ботинки и вовсе потеряли вес. Это состояние учителя называли предстартовым, из него с одинаковой лёгкостью можно было как вернуться в обычный, как говорилось, "коридор", так и прыгнуть в так называемый "серый" - на повышенных оборотах зрение снижало остроту цветового восприятия и мозг, избавленный от необходимости различать цвета, становился сверхчутким ко всякого рода движениям в поле зрения...
Beloyrskay (22-го, 49 лет)
