Со мной случалось множество неприятных пробуждений. Были утренние ливни, застававшие меня спящим прямо посреди чистого поля, и я промокал до нитки, еще даже не успев продрать глаза. Однажды случился набитый крысиным дерьмом холодный коллектор, подаривший за одну ночь бронхит, от которого я чуть не отправился прямиком на тот свет. А помимо этого всякая ползучая живность под одеждой, внезапные нападения вооруженных головорезов, и еще много чего малоприятного, что даже и вспоминать не хочется.
Но сегодняшнее утро явно решило побить все мыслимые рекорды выплеснутым прямиком в похмельное лицо стаканом ледяной воды. Реакция моя была предсказуемой – заворочался на сырой кровати, бранясь и пытаясь протереть заспанные глаза.
– Уже выспался? – Роза была невозмутима, спокойно пропустив всю ругань мимо ушей. И это спокойствие, если честно, злило еще больше.
– Какого хрена ты творишь? – Я сел, поморщившись от колокольного гула внутри черепа – второй кувшин браги вчера явно был лишним. Хотелось бросить в эту бестию чем-нибудь увесистым, но под руками как назло ничего подходящего не оказалось. Наверняка она же предусмотрительно и унесла куда подальше. Заранее подготовилась, умная девочка.
– Тебе самому не надоело? – Она стояла, сложив руки на груди, верный признак того, что чем-то недовольна. И я догадывался чем.
– Что не надоело?
– Не притворяйся. Ты вчера опять напился.
– Нет. Не надоело.
– А вот мне надоело!
– Только это?
– Все надоело! Надоели твои пьяные бредни! Надоел твой храп по ночам! Ты сам мне надоел!
Я пожал плечами, продолжать она могла еще долго.
– Если что-то не нравится – дверь там, я тебя не держу.
– Вот значит как? Ну и уйду! Сиди тут один, бухай. Правду люди говорят, что ты псих конченный…
До двери Роза, конечно, дойти не успела – я догнал ее одним рывком, перевернув подвернувшийся под руку табурет, схватил за руку, и прижал к себе. Вырваться она даже не пыталась, только дрожала и хлюпала носом, размазывала по щекам слезы. А я стоял и смотрел на нее, чувствуя себя все более неловко и глупо.
– Кобольд, ты меня пугаешь… – Наконец, сказала она и коснулась моей небритой щеки. – Ты вчера полвечера бормотал про какой-то мед, а потом опять кричал и плакал во сне. Заперся здесь и две недели никуда не выходишь, только пьешь и говоришь страшные вещи. Весь город считает, что ты сошел с ума, да и я уже тоже начинаю сомневаться. Посмотри на себя в зеркало, в конце концов, если меня не хочешь слушать!
Я молчал. Гнев окончательно растворился, уступив место трезвому рассудку. И от этого было еще хуже.
– Прости, – я отпустил ее и плюхнулся обратно на кровать. Больше говорить ничего не хотелось, да и что тут скажешь в такой ситуации? Нечего было сказать.
Она подошла и села рядом, прижавшись теплым боком.
– Коб, все хорошо. И что с тобой творится такое? Ты же знаешь, я желаю тебе только добра. Все хорошо.
Я обнял ее и зарылся лицом во вкусно пахнущие мылом волосы, пытаясь спрятать неожиданно навернувшиеся на глаза слезы.
– Знаю, Роз. Я знаю.
Уже почти наступил полдень, когда она начала собираться. Я лежал, завернувшись в колючее одеяло, и любовался изгибами ее прекрасного тела.
Роза полностью соответствовала своему имени. Еще совсем юная, невысокая, хрупкая девушка, вчерашний ребенок. Ребенок, который так отчетливо проступил утром в испуганных глазах. Но стоит надавить чуть сильнее, как пальцы пронзят шипы – упрямости в ней хватило бы на троих. Возможно, этим она меня и зацепила когда-то – желанием во чтобы то ни стало отстоять свое мнение.
Когда мы познакомились, я первым же делом сказал, что она выбрала себе хреновое имечко. Имя было очень популярно среди бордельных девок, и я повстречал таких за свою жизнь не один десяток. Они брали его в честь цветка и считали безумно красивым. Я цветок видел пару раз на картинках в книгах, как по мне ничего особенного в нем не было.
Роза тогда тут же фыркнула и сказала, что так ее назвала матушка. А я – грубиян, нахал и вообще от меня дурно пахнет. В общем, хорошо так знакомство началось, с перебранки. Ну а дальше как-то все завертелось и пришло к тому, что есть сейчас – когда я был в Спирали, мы были вместе, а потом она ждала и молилась своим богам, чтобы траппер Кобольд вернулся живым из очередной вылазки. А возвращалось вместо него грязное заросшее чудовище, иногда раненое, иногда с пошатнувшимся рассудком, а иногда со всем вместе. Иногда я даже задумывался над тем, почему она меня терпит, но никогда не находил ответа.
– Хорошо тебе, – заворчала Роза, поправляя юбку. – Проспишься до вечера и опять пойдешь в кабак, деньги пропивать. Свинья.
Было в этом ворчании что-то настолько забавное, что я не выдержал и засмеялся. Она нахмурилась, но меня было уже не остановить. Приступ хохота накрыл также внезапно, как ястреб настигает бегущего по полю зайца. И также внезапно пришло осознание того, что я смеюсь впервые за эти две недели, слившиеся в один алкогольный марафон.
На душе стало легко и спокойно. И, наконец-то отсмеявшись, я встал с кровати и уверенно сказал:
– Я больше не пью.
– В смысле не пьешь? – Роза настолько опешила, что пару минут просто молча смотрела на меня. Но потом в ней включилась присущие всем женщинам дипломатические таланты. – Прямо совсем-совсем не пьешь? Или только сегодня?
– Насчет совсем не знаю, но в ближайшие несколько дней точно. Ты права, совсем уже докатился, скоро реально умом тронусь с таким образом жизни. Вот народу-то потеха будет.
– Хорошо, – сухой кивок, но я-то знаю, что она готова чуть ли не прыгать от радости – Кобольд все-таки вышел из запоя.
– Схожу вечером до Спирали, – продолжал я. – Проведаю Гробовщика, как он там без меня поживает, ну и вообще, с людьми хоть пообщаюсь. Сколько можно уже дома сидеть?
– Сходи, конечно. Тебе полезно будет. Гробовщику привет, – скороговоркой выпалила Роза и, чмокнув меня напоследок, убежала по своим делам. Как обычно даже не попрощавшись.
Оставшись один, я, по своей любимой привычке, пожал плечами и направился прямиком в ванную. Воды в баке должно было хватить на минут пятнадцать, особенно если учесть тот факт, что последние несколько дней я не особо утруждал себя помывкой.
За дверью меня ждала крохотная полутемная комнатка с тускло горящей на потолке лампочкой, пожелтевшей раковиной с ржавым краном и примитивным душем за рваной занавеской. За эти блага цивилизации мне приходилось доплачивать почти столько же, сколько стоила аренда жилья. Не роскошь, конечно, но лучше чем ничего – возможность постоять под струей горячей воды после пары недель жизни в полевых условиях, я очень ценил.
Из пыльного зеркала меня поприветствовал кто-то чужой и совершенно непохожий. Бледное осунувшееся лицо, заросшее неровными клочьями местами черной, местами рыжей щетины. Набрякшие багровые мешки под потухшими, пугающе безмолвными зелеными глазами. Хищно изогнувшийся из-за давнего перелома нос и два маленьких шрама над правой бровью только усиливали впечатление того, что Кобольда подменил кто-то посторонний. Уж слишком хорошо они легли на мрачную бледную маску, окончательно дополнив ее.
Что уж сказать, последний заказ дался мне слишком большой ценой. Огромный синяк на полгруди уже полностью пожелтел, но уходить с пригретого места явно не торопился. Ссадина на затылке намекала на то, что голова гудит так не только от выпитого вчера алкоголя. Ну а рассудок временами просто прятался где-то далеко, превращая меня в бездушное подобие человека.
– Мда уж, дружище. И как это ты докатился до такой жизни? – Задал я вопрос сам себе, забравшись под душ и повернув кран. Обжигающе горячая вода моментально забарабанила по спине, все вокруг окутали белые клубы пара. Сразу же заныли многочисленные царапины по всему телу, но я только по-кошачьи урчал от удовольствия. Возможно, ради этого и стоило жить.
Яrika (12-го, 38 лет)
