Кемет пахнет илом и пряностями. Он невыносимо грязен, но при этом удивительно строг и правилен. Поднимая глаза, воочию вижу солнечный диск, венчающий голову бога Ра. Такой же желтый и ровный. Одним глазом следит он за миропорядком, не меняющимся уже тысячи лет.
Прошло три года с тех пор, как я здесь. Като забеременела и вышла замуж – теперь у меня новая служанка. Ее зовут Хатсор. Молчаливая, черноглазая, с волосами, заплетенными в тысячу мелких косичек, она тенью ходит за мной, и, кажется, прячет в широких рукавах одеяния тонкий острый стилет. Уж не знаю, для кого – моих обидчиков или меня. Но она всегда знает, какая вещь нужна мне в данный момент, умеет красиво причесывать волосы и сурьмить ресницы. Моя душа спокойна, глаза в медном зеркале безмятежны, как воды Нила, а черты лица по-прежнему идеальны. Каждый вечер в моем доме собираются знатные люди, ценители красоты, как тела, так и духа. И порой я пою им, немного грустно, но, в общем-то, довольно бесчувственно, о завоевателе с глазами цвета далекого Эвксинского Понта и любви, похожей на парсийскую осень – огненно-алой и короткой.
А потом армия Эллины вытаптывает Кемет, его плодородные поля и пышные сады. Рушит древние храмы, разбивает лица зверобогов, выжигает оазисы и казнит жрецов. Они пьянеют от красивых искусных женщин и мальчиков, стоящих теперь сущий пустяк на рабских рынках. Я чуть не плачу, слушая об этом. Но не боюсь. И Мемфис с его черным сердцем и тайнами, наполовину утопшими в песке, сдается Танасу. Армия входит в город и утверждает свое господство огнем и мечом. А он все также хочет забыться в объятиях безжалостной и мертвой красоты.
Через два дня после захвата Мемфиса завоеватель из моих снов и песен стоит на пороге. От него пахнет кровью. Этот запах бьет в ноздри даже смешанный с розовым маслом, добавленным в ванну. А в его глазах – зарождающееся безумие, подкрепленное грубой терпкостью неразбавленного вина. С ним трое воинов, из тех, что сторожат покой господина, как верные псы. Они выкручивают руки Хатсор, попытавшейся защитить меня. Пока – она нетронута, лишь слегка оглушена, чтобы не вырывалась. Но стоит Танасу перейти грань со мной, как служанка достанется солдатам. Поэтому, когда басилевс сжимает мои плечи и целует жестоко и сильно, я выхватываю кинжал. Золотистая молния вспарывает воздух и ударяет ему в предплечье. Он вскрикивает. Воины вырывают из ножен мечи…
Я быстро подставляю лезвие к собственной шее...
Никому не позволю насиловать мою душу и тело.
Дышу мелко и часто, как загнанная ласка. Смотрю ему прямо в лицо, не зажмуривая глаз. Я не боюсь, даже зная, что сейчас умру.
Но Танас останавливает расправу одним взмахом руки. Его глаза меняют цвет с грозово-синих на голубые, совсем как в моих воспоминаниях. Он глубоко вздыхает и приказывает:
- Убирайтесь.
И все выходят, потому что его спокойствие кажется еще более страшным, чем хмельная развязность. Мы остаемся одни. Мгновения бьют в висок. Мне хочется обнять его и попросить прощения. Но я ни в чем не виновата, поэтому просто разглядываю изменившегося Танаса, стараясь привыкнуть к нему. И привыкаю. Я уже не вздрагиваю, когда он решительно шагает ко мне и обнимает.
В эту ночь он просто лежит рядом, гладит меня по волосам и говорит взахлеб. О непокорных городах, растертых в пыль его величием, об отблесках пожарищ в ночном небе, о криках, разрывающих душу, о солнце, прыгающим в глаза с острия сариссы. И много-много о боли, об одиночестве, о страхе закончить так же, как отец и братья. А еще о мечтах, ведущих за горизонт, но бесплодных и холодных, как льды Гипербореи.
Теперь от меня тоже пахнет кровью.
И это не вытравить, как не разорвать узелок, связавший воедино наши жизни. Где нам тягаться с богами, мой милый басилевс? Я знаю, что ты попробуешь, но, в конце концов, когда устанешь искать стены и пробивать их лбом, поймешь, что не мы выбираем свой путь.
Три встречи. Три дня счастья, удушающего и головокружительного, как дым горящего Мемфиса. Город сожжен и разграблен до основания. Пламя лисицей прыгает по развалинам и подметает хвостом небеса. Багряное зарево рвется в окна по ночам. Но мне хорошо. Нет ни жалости, ни мыслей о будущем. Только мой дом – островок тишины в беснующемся городе – и мы в нем.
Через три дня – скомканное прощание, храпящие испуганные лошади, ветер, несущий черный пепел и, в белых одеждах с кривыми ятаганами, шесть наемников, которых Танас обязал в целости и сохранности доставить меня в Эллину, где сейчас самое безопасное место.
- Что тебе подарить? - вдруг спросил он, придерживая мою лошадь под уздцы. Ту самую нисейскую кобылу, отданную им в уплату за нашу первую ночь. – Проси все, что захочешь.
Я смотрю на него сверху вниз.
- Ничего. Как будешь в Асфе, приходи в мой дом.
Знаю, что Танас не сможет исполнить просьбу. Но мне, и, правда, ничего не нужно. Лошадь переходит на рысь, а я еще долго, до боли в мышцах, поворачиваю голову назад, чтобы наглядеться впрок на своего басилевса.
В небе, раскинув крылья, кружит ястреб.
Переходы, пустыня, опустевшие города, запутанные дороги… Хатсор почти не спит, сидит рядом со мной по ночам и охраняет, не доверяя наемникам Танаса. Я их тоже опасаюсь. Они молчаливы и вежливы, но именно это не нравится. Не могу понять, что за мысли у них в голове. Реши они изнасиловать и убить нас – я не удивлюсь.
Но Иштар благосклонна к таким, как я.
Спустя месяц кавалькада чинно проходит по улицам Асфы и останавливается возле моего дома. Не сказав ни слова, воины разворачиваются и галопом, распугивая прохожих, мчатся обратно.
Я вхожу в дом. Пыль поднимается от моих шагов и пляшет в свете солнца из окон. Мне становится грустно и одиноко при виде этого запустения.
Что ж, значит, сегодня вечером будет праздник. Я снова приму гостей, охочих до моего искусства. Пусть будет музыка, пусть будут стихи и шутки, но только не послушная память, рисующая Танаса, усталого и нахмуренного на фоне угловатых черных руин и просыпающегося солнца.
Фарминга жалобно стонет, вторя ритму тамбурина. Я плавно вскидываю руку и поднимаюсь на большой палец правой ноги, согнув другую в колене, и кружусь вокруг собственной оси, все убыстряя темп. Поймав момент, делаю скачок и приземляюсь на колени, затем сгибаюсь назад и кладу ладони рядом со ступнями. Алая ткань, взметнувшаяся вверх при прыжке, красивыми складками опадает вокруг моей фигуры.
Мелодия падает в пропасть и умирает.
Выждав положенное время, я встаю и иду к хозяину дома. Сажусь на подушки возле него. Руки Анталиска тут же захватывают мою. Губами он проводит по предплечью, по сгибу локтя, изукрашенному слегка потускневшим мехенди, узоры которого Хатсор старательно выводила неделю назад. Кожа, наверное, до сих пор пахнет лимоном и горчит хной. Я не отзываюсь, но и не сопротивляюсь. Мне даже нравятся поцелуи и властная ладонь на талии. Думаю, остаться на ночь, если предложат достойную цену.
После меня танцуют несколько молоденьких девушек, почти девочек. Острые коленки и локти, выступающие ребра, испуганные глаза и волны газовой ткани, обернутые вокруг худосочных тел. Интересно, кто из гостей интересуется подобным? Явно не Анталиск, продолжающий зацеловывать мои плечи и шею. Шершавая сильная ладонь поглаживает спину, и я качаюсь на легких дурманящих волнах удовольствия.
Но туман рассеивается, стоит прозвучать слову «Танас». Настораживаюсь, кошусь из-под прикрытых ресниц, выискивая, кто из гостей вспомнил имя моего проклятия. Видимо, спина напрягается, потому что Антилиск, оторвавшись от меня, спрашивает:
- Что-то случилось?
- Нет.
Но хрупкое очарование молодым хозяином разрушено, разбито вдребезги о стену ненужной, но стойкой привязанности моей души к своенравному басилевсу. Мужчина отлепляется от меня и старается вникнуть в суть развернувшейся беседы. Гости говорят о Танасе, о его походе, об огромном количестве дешевых товаров и рабов, появившихся на рынках после завоевания Парсы и Кемета. И о том, что уже два месяца от армии нет никаких вестей.
- Наверное, они уже дошли до Края Света, - усмехается Анталиск.
Я молчу, изо всех сил стараюсь молчать, сжимая губы в нитку.
- А если он погиб? Представляете, что начнется? Империя сейчас уже трещит по швам.
- Вчера в Кемете было еще одно восстание, а Киликия объявила себя свободной от власти басилевса.
- Достаточно посмотреть на то, что сейчас происходит во Дворце. Назначенный Танасом наместник устраивает одну оргию за другой, растрачивая казну…
- Может быть, кто-то из его архонтов скрывает смерть Танаса…
Чувствую, как кровь отливает от лица и бьет в сердце. Отворачиваюсь, чтобы никто случайно не подсмотрел за движениями моей души.
Мужчины все больше распаляются. Музыка умолкает. Танцовщицы замирают в ужасе, слушая брань и пьяные споры о судьбах Империи.
Поднимаюсь на ноги, шурша одеждами из кеметского льна, и иду к выходу. Анталиск, не раздумывая, бросается следом. Но на все его предложения и уговоры я лишь отрицательно качаю головой.
Мне уже ничего не хочется.
Месяц пытаюсь мириться с тяжелыми мыслями и отсутствием желаний. Мой дом закрыт. На улицу я выхожу, лишь покрыв голову калипитрой или замотавшись в яшмак.
Но все это проходит, и я воскресаю вместе с «мертвецом», внезапно объявившимся возле Самарканда с остатками армии и безудержной злостью на разваливающуюся Империю.
Еще три города превращены в руины, еще несколько тысяч рабов переправлены в Эллину, чтобы стать украшением местных рынков. По-моему, после завоеваний Танаса рабов стало куда больше, чем свободных людей.
Но об этом я думаю мельком, потому что снова чувствую, как бьется сердце. У меня нет даже тени надежды, что басилевс вернется в Асфу, и все-таки…Позволяю радости заползти в душу и свить там гнездо. Наверное, чтобы потом было еще тяжелее.
Танас обосновывается в далеких Сардах, оттуда управляя заново покоренной Империей.
А я снова смеюсь и танцую, и веду философские беседы с вельможами, учеными, поэтами и просто достойными людьми, быстро становящимися моими поклонниками. Теперь мое имя известно по всей Эллине.
Поэтому, когда утром незнакомый мужчина в запыленной одежде и в сопровождении трех солдат появляется на моем пороге, я улыбаюсь, думая, что это кто-то из путешественников, которым тут же рассказывают обо мне. Но он ставит на землю ларец и говорит так просто, будто это совсем не важно: «От Танаса»… Не знаю, сразу ли он ушел или стоял и смотрел, как я недоуменно верчу в руках шерстяную столу, сплошь покрытую драгоценными камнями семи видов. Эту вещь почти невозможно носить, не потому что она бесценна, а потому что весит около полутора коффинов и, наверное, может защитить от удара копья.
Подарок царя…
Стола до сих пор хранится у меня. Я одену ее, когда придет время отплывать в Царство Мертвых. Иначе, как он узнает меня там?
Eyes_Eternity (16-го, 35 лет)
