-= Клуб начинающих писателей и художников =-

Он проснулся от назойливого звука стандартной мелодии звонка на чужом мобильном. Не открывая глаз, он что-то недовольно забурчал, в то время как рядом завозилось другое тело, шурша одеялом. На несколько секунд источник звука оказался слишком близко к нему, а после характерного писка мелодия перестала разрывать его голову на тысячи маленьких кусочков. Снова возня, на этот раз и он зашевелился, принимая более удобное положение, одной рукой обхватывая за тонкую талию теплое ото сна тело. Губы наугад потянулись и нашли уголок чужих губ.

- Прости, пожалуйста… забыла выключить звук, - послышался виноватый шепот.

Честер, все же, распахнул глаза и посмотрел на девушку. Она была красива в его понимании: круглое лицо, карие, насыщенно-глубокого цвета, глаза, волосы черные, отливающие иногда синими оттенками на свету. Ее тело, сейчас только наполовину скрытое под одеялом, было обнажено, открывая взору доступ к пышным грудям, к немного выступающим ключицам и подтянутому животику. Этого уже не было видно, но Честеру было известно, что в пупке у нее маленькая аккуратная сережка пирсинга. А сзади, на левой лопатке татуировка – трикветр. Она была ниже его на голову, не худого, но и не полного телосложения. У девушки, а ее звали Шерил, был среднего тембра голос, иногда повышающийся, если девушка переживает сильные эмоции, а иногда и понижающийся, почти до рычания. Например, как сегодняшней ночью.

- Все в порядке, милая. Нечего спать так долго, - парень улыбнулся ей и снова, не удержавшись, поцеловал в губы. – С добрым утром.

- С добрым утром, Тревор. – Девушка сладко потянулась в его объятиях, прижимаясь к нему сильнее.

Молодой человек улыбнулся шире, наблюдая за тем, как немного сползло одеяло с гибкого тела. Свободной рукой он провел по животу ниже, едва коснулся линии лобка, как сразу быстро перешел на бедро, подтягивая и за него к себе плотнее.

Шерил обратилась к нему совсем по-другому, назвала не тем именем, что, собственно, молодого человека не смутило. Кому-то он представлялся Честером, например, в своем ковене. Кому-то, например, этой девушке – Тревором. Когда-то кому-то он приходился Майком, Тайлером. И никто пока что не мог узнать его настоящего имени. Но что самое примечательное – все вокруг знали, что он врет. Любой из ковена, кто слышит от него очередное имя, понимает, что это – очередная ложь.

- Тебе не хватило ночью? – звонкий голос, игривый тон. Девушка засмеялась, закидывая голову назад, демонстрируя нежную кожу шеи, показывая свою открытость и доверчивость.

И он пользуется этим, сам доверяясь ей, идя навстречу тем, что наваливается на нее сверху, отбросив в сторону одеяло. Показывает, что доверяет ей, осторожно целуя в губы, будто бы впервые пробуя их на вкус, ласково гладит груди, словно боясь первого раза. Каждый раз – новое открытие друг друга, новое открытие себя друг для друга. Он проникает в нее – своим членом, сначала медленно, осторожно. А она в него – зубами, ногтями, оставляя на его коже свои отметины – кровоточащие раны. И за это он осмеливается на большее – входит в нее резче, быстрее, яростно вжимая в матрас кровати. И снова укус – резкий толчок, укус – толчок. Они неистово любят друг друга, желая быть настолько единым целым, что готовы буквально разорвать друг друга на части, но их сдерживает мысль о том, что они не смогут видеть возлюбленного, не смогут больше ощутить на себе ласки. И эти мысли заставляют его раз за разом замедлять к концу темп, а ее – зализывать раны и тихо стонать ему на ухо. И в конце они приходят к единому выводу, который никогда не оглашается, не произносится вслух, но всегда появляется на стене над изголовьем кровати, написанный ее изящным пальцем, вымоченным в его крови:



«Люблю тебя»



Уже позже, когда они оба уже оправились от неги, когда уже пора было подумать о том, чтобы одеться, она вдруг замерла, наблюдая за восходящим солнцем, за тем, как медленно лучи солнца проникали в их комнату, освещая ее и не принося вреда им.

- Как красиво, - прошептала Шерил, подходя ближе к окну, упиваясь солнечным светом. Ее волосы в солнечных лучах казались почти каштанового оттенка. А если еще додумать – то каштановый оттенок приобретал и медные тона…

Тревор тряхнул головой, сводя наваждение, и тут же поймал себя на мысли, что раньше такого не происходило. Он никогда не выпадал из реальности, даже на чуть-чуть. Непроизвольно – никогда. Только на скучных проповедях Приста, или же на теоретической части на тренировках. Но вот так – еще ни разу, сколько он себя помнил. А сейчас… он словно увидел чужой образ, как будто его сознание пыталось показать ему то, что он еще не видел, или видел когда-то, но не хотел вспоминать.

Честно пообещав себе, что обязательно подумает над этой проблемой, молодой человек поднялся с кровати и тоже подошел к окну, вставая чуть позади Шерил.

- Ты никогда не видела свет? – тихо спросил он, на что девушка лишь покачала головой.

Некоторые вампиры все еще чураются ультрафиолета, каким бы надежным ни был защитный слой. Никто не может их ни в чем обвинять. В конце концов, ночные агенты по-прежнему востребованы. Особенно сейчас, когда у большинства вампиров притупилось чувство опасности из-за новых технологий.

Шерил повернулась к парню и, ласково улыбнувшись ему, обвила руками его шею, всего лишь на мгновение – чтобы запечатлеть невесомый поцелуй на губах. Всего лишь миг – и она уже танцует по комнате, и развеваются в воздухе полы и рукава полупрозрачного батистового платья светло-кремового цвета. Несложные пируэты, грациозные па и просто изящные телодвижения – и все это в золотистом свете настоящего дневного светила. Воздух блестел, казалось, от ткани, а ее тело, едва-едва прикрытое, манило еще больше.

- Что же ты делаешь со мною? – прошептал Тревор, ловя девушку в очередном повороте и прижимая к себе. Сияющие глаза ее снова пробудили в нем желание, но в этот раз он был предельно ласков и нежен с ней.

- Они организовали собственный культ, назвав его культом богини Скорби, - пояснял мужчина в темном костюме, сунув руки в карманы брюк. – Их трудно, на самом деле, узнать в толпе людей – последователи культа носят фиолетовые цвета, но этим все и ограничивается. Они ничем не проявляют своего отношения к этому виду деятельности. Именно поэтому тебе будет легче работать с ними – с ними реально спрятаться в толпе. Они запросто смогут доставить тебя в безопасное место перед самым рассветом – в этом будь уверен, Честер. Но тебе нужно будет усвоить несколько их правил и традиций. И желательно выучить несколько строф из их гимнов, чтобы высказать дань уважения их культу. Если бы не они – моих потомков, то есть, вас, давно бы выследили Охотники и всех бы сожгли к еретикам собачьим. Ты все понял?

Беловолосая макушка мелькнула и тут же исчезла под капюшоном. Кивок был понятен, пусть он и окончился неким преображением. Честер застегнул «молнию» на толстовке повыше, чтобы ночной холод, который скоро наступит, не мешал ему сосредоточиться на деле. Однако графу удалось заметить и другое изменение в своем подчиненном – поднятые на макушке волосы были привычного белого цвета, а вот корни по бокам оказались вовсе темного, почти черного оттенка.

- Зачем ты красишь волосы? – с долей презрения спросил древний вампир. Он не понимал, что заставляло людей менять свою внешность, и уж тем более не понимал своих же потомков – зачем они следовали примеру кратко живущих, как обычно называли между собой обычных людей.

- Чтобы люди меня не узнавали на улицах ночами, - просто пожал плечами Честер, вскидывая взгляд насыщенно голубых глаз. Возле радужки виднелся примечательный ободок линзы. – Публика сейчас слушает меня-Честера. Завтра она будет восхищаться мною-Джорджем, а послезавтра, возможно полюбит меня-Феликса. Люди не должны запоминать меня, иначе через пару-тройку лет они станут подозрительными, возникнут вопросы о том, почему я не меняюсь с возрастом, а ведь мне даже не двадцать, по тем же человеческим меркам. Мне двадцать четыре! Я вот-вот должен меняться, неуловимо, сначала тонкая линия должна будет прочерчивать мой лоб, затем она превратится в неизменную складку, а потом и вовсе станет морщиной… Для них все это должно произойти, но этого не будет. Лучше, если каждые год-полтора у них будет появляться новый любимец. Ковен так останется в сохранности. Это ведь первое правило, которое Вы же сами и прописали – не раскрывать своей природы. Так что… мои преображения вполне обоснованы.

Граф только хмыкнул на длинную тираду, на которую вдруг повело обычно молчаливого Честера.

- Как часто ты меняешь имя?

Молодой вампир ничего не ответил, только снова тряхнул головой, как если бы ему что-то показалось. Сегодня голубые, его глаза метались по обстановке вокруг – старые автомобили марок, которые уже никто не помнит. Ржавые детали валяются всюду, сложенные в кучу бамперы, покрышки, капоты выглядят панцирями древних черепах. В воздухе витал запах ржавчины и сырости, известки и пыли, как ни странно. Последние лучи заходящего солнца хоть и проникали в бреши в воротах старого гаража (возможно, это была мастерская), но не доставали до Честера. Наоборот, желтые пятнышки незаметно для глаза удалялись от него, словно нехотя, становились меньше. Граф спокойно стоял на островке света, и оттого казалось, будто бы он охвачен золотистым сиянием.

Он был бы похож на воина, граф, если добавить к бедру ножны с тяжелым мечом, если за спиной, в промежутке между отведенным локтем и корпусом, будет угадываться щит. В нем можно видеть воина, мысленно подрисовывая иные одежды, при этом, не меняя черт лица, телосложения. Миг – и перед ним предстает образ настоящего воина, готового броситься вперед, на врага и отсечь голову движением руки, которая никогда не дрогнет.

- Нет! – Честер выставил руки вперед, как если бы этот самый воин ринулся на него. Но ни звука шагов не было слышно, никто не двигался, кроме него самого. В ушах отчетливо стучало его собственное сердце, которое отозвалось на нервное движение. Перед глазами – белая пелена, руки вдруг обожгла боль, словно он держал их над самыми языками пламени.

Крепкий хват – и все исчезло. Спустя несколько мгновений прошла и боль. Только силой заставив глаза воспринимать реальность, Честер обнаружил, что стоит очень близко к графу, который зачем-то держит его за руки, встряхивая. Кажется, он еще шевелил губами, но Честер не слышал его голоса. В ушах раздавались абсолютно иные звуки, отличающиеся от тех, что окружали его до сего момента – звон стали, крики людей, ржание лошадей, истеричный плач, свистящие звуки чего-то, рассекавшего воздух.

- Честер! – наконец он заново обрел свой слух, улавливая теперь снова только стук собственного сердца, шуршание крыс за стеной и голос графа. – Что с тобой? Зачем ты вышел на солнце? Ты еще не принял моего крещения, тебе не стоит думать, что лишь одно мое слово способно…

Желтые радужки графа по цвету казались ненастоящими, такими же линзами, как и у него, Честера. Но сейчас, стоя почти вплотную к нему, молодой вампир отчетливо видел оранжевые крапинки, рисунком расположенные на идеально ровном желтом круге. Граф говорил что-то еще, что-то нравоучительное, но Честер его не слушал и краем уха. Он уже слышал этот голос, давным-давно, когда еще не было технологий, когда едва ли слышали о каретах или бричках. Это было очень, очень давно. И он вспомнил имя, которое когда-то называл, которое когда-то знал.



- Lorem… ipsum… [1]

Центральный зал культа представлял собою зрелище одновременно достойное восхищения, и в то же время несколько пугающее. Это было огромное помещение в три этажа. С высоких потолков на разных уровнях свисали металлические цепи с крюками по всей длине. На отполированных загнутых концах виднелись какие-то бурые пятна. Честер старательно вытеснил мысли о крови из головы, заставив себя думать, что это всего лишь ржавчина. На стенах по обеим сторонам от него были закреплены шипы разной длины, складываясь в рисунок, они плыли вперед, в конец Зала, где позади огромного трона возвышались пять исполинских фигур. Первые три были выдвинуты несколько вперед, особенно тот колосс, что был посередине. Чуть позади стояли еще две статуи, и еще сзади – остальные две.

Первая статуя изображала двуликого бога, который смотрел вправо и влево – словно пытался найти взглядом остальные статуи по обе его руки. Колосс, что был по правую руку – девушка с лицом, искаженным в крике. Вокруг ее глаз – белые пятна, а губы – алые. Ее голову венчает венец из железных цветов, который настолько сильно сжимает голову, что струится по лбу каменная струйка крови. По левую руку от двуликого – бог, чье лицо спокойно, как водная гладь. У него остриженные чуть выше плеч волнистые волосы, навсегда замершие в камне, волосы, которые не растреплет случайный ветер. На груди бога – медальон на тяжелой цепи, что уже натерла богу шею, по которой бегут и никак не закончатся ручейки крови. Оставшиеся же две скульптуры – глядящие не вперед, как бог и богиня, а подобно двуликому – в обе стороны. С лицами, но обезличенные. Стражи в тяжелых шлемах, в душных доспехах, защищающие божественную суть Триады Скорби.

Перед статуями, гордо распустив свои лепестки из холодного металла, отливающего фиолетовым, возвышался трон в виде раскрывшегося цветка лотоса. Лестницей к трону служили скрученные извивающиеся розы из темного металла. Шипы цветов явственно виднелись, обагренные кровью недавно прошедшего к трону человека. Восседавший на лотосе был босым, в коротких ритуальных одеждах, которые открывали его руки почти по плечо, а ноги – по колено. На его лицо нанесена белая краска – под глаза, как у богини. На голове – железный венец, на шее – тяжелый медальон на цепи, что натерла ему шею, но пока что не настолько, чтобы струилась кровь, жадно покрывая бледную кожу маленькими красными потоками. Если вглядываться в лицо человека, можно было заметить, что тот далеко не стар. Лет двадцати пяти-шести на вид. Ходят слухи, будто бы люди культа могли, подобно вампирам, продлевать свою жизнь. Но не за счет крови, а за счет страданий. Возможно, это всего лишь слух, но ведь всякое случается в природе. Ведь существуют, в конце концов, сами вампиры.

- Я приветствую Вас, граф, - прозвенел голос главного жреца, а именно он сидел на троне-лотосе. Символ бесконечной скорби – железный лотос.

Пока граф и жрец обменивались любезностями, Честер позволил себе изучить внутреннее строение Зала лучше. Стены изнутри выделаны пластинами какого-то странного металла, который имел серо-фиолетовый оттенок. Возможно, это был дюраль, а быть может, и какой-то сплав меди. Культ славился хорошими химиками во все времена. Но никто отчего-то не спешил познавать все секреты, известные культу. Возможно, посторонних пугает цена знаний.

Всюду – крюки для подвешивания, шипы, кандалы цепи, стилеты, клинки, обнаженные холодные оружия. Балконы второго и третьего этажа были пусты, и Честеру показалось, что он увидел Железную Деву в проеме второго этажа. Но разглядеть ему не удалось, так как жрец вдруг обратился к нему:

- Ты ищешь нашей поддержки, но готов ли ты? – его голос был спокоен, как если бы не впивались в его руки когти лепестка, если бы не кровоточили его ноги, если бы он весь был в абсолютно непоколебимом состоянии. Говорят, боль – это и есть орудие культа. Боль и есть Скорбь, и через боль познается все в этом мире. Только через боль можно прийти к истинному знанию. Так считают люди культа. И никто пока что не мог усомниться в их вере. Обособленные от остального мира, они создали собственную культуру не только в плане религии, но и в плане наследия. Те же огромные статуи были выточены из камня руками простого человека. И весь этот Зал, скрытый под личиной костела, был создан руками простых кратко живущих.

- Достоин ли ты нашей помощи? – продолжал жрец. – Сможешь ли ты по достоинству оценить ее, сможешь ли ты принять ее?

Сейчас Честер должен был, по всем правилам приличия, ответить на поставленные вопросы, но граф уже научил его хитрости, благодаря которой ему не откажут в помощи. И сейчас, под внимательным взглядом графа, под выжидательным взглядом жреца, он снял капюшон, обнажая свое лицо, покрытое белой краской. Глаза блеснули бесконечной лазурью, обведенные крапинками фиолетовой краски. Губы же молодого вампира были алого цвета, практически того же оттенка, что и губы богини.

- Бог наших Страданий,

Единый в смехе и горе,

Слезы людские в вино обращает,

И для Скорбящих те Зори,

Что Богу на цепи грудь тяжелят,

Пусть ведут нас в Сады

Вечных мук и вечной боли,

И пусть Темная Богиня нам благоволит…

- Достаточно, - Честер замолк, подчинившись взмаху окровавленной руки. – Ты принят. Братья, отведите гостя в его комнату. Никакого причастия, он ведь не среди нас. Прошу вас, не стоит. Прошлый раз закончился не слишком хорошо. Граф, пожалуй, обсудим наши планы…

Владислав почтительно склонил голову перед жрецом. Честеру не обязательно знать, что собой на самом деле представляет культ Скорби. В конце концов, ему здесь еще коротать два дня. Пусть сначала выполнит задание.

Вавилон, III тыс. до н.э.



- Господин, прибыли гонцы из Египетских земель. Один из них… не в состоянии говорить. Впрочем, вы сейчас сами все узнаете, - посол почтительно склонился перед правителем вавилонским, восседавшим на троне.

Мужчина властным жестом заставил слугу с опахалом замереть. Длинные черные волосы, частично собранные сзади, перестали колыхаться от создаваемого ветра. Правитель поднялся, тихо звякнув широким ожерельем на шее и медленно, с присущей только господину, прямой осанкой, гордо вскинутым подбородком, с размеренной поступью спустился по ступеням трона. Из-под полы длинной одежды, которая начиналась только от пояса, иногда выглядывали босые ноги.

Когда царь оказался рядом с послом, то выяснилось, что он на целую голову выше своего служащего и премного шире его в плечах.

- Веди их обоих ко мне, - приказал Нергал и, развернувшись, направился к стене, в которой зияла аркообразная ниша, ведущая в царские покои.

Посол сопроводил пугливым взглядом смуглую широкую спину своего господина, а когда тот скрылся, немедленно отправился за гонцами, что прибыли совсем недавно, принеся странные вести, которые якобы нельзя было передать через кого-то царю.

Совсем немного времени спустя, зашуршал полог, закрывавший покои царя Нергала от любопытных глаз, и вошел молодой человек в легких одеждах, скрывавших его тело. Рукава были закреплены легкими металлическими пластинами на запястьях, а штаны такими же пластинами – на щиколотках. На широком простом поясе из кожи молодого гепарда висели два кинжала знатной стали, кошель и свернутый пергамент.

- А где же твой напарник? – холодно осведомился царь, нехотя отрываясь от созерцания вида Вавилона. Внизу жила разномастная толпа, мелькая то и дело разноцветной одеждой. Слышались голоса торговцев, зазывающих клиентов, смех, плач, крики, стук копыт по мощеным дорожкам. И в этом всем растворялось сознание, не желая возвращаться к делам насущным.

- Простите, господин, он… не пережил перехода через тронный зал, - гонец присел перед господином на одно колено, вперив взгляд в пол. – Лишение языка – это еще что, но ему было трудно передвигаться с отрезанной стопой…

- Хозяин вашего дела сказал мне, что второму гонцу оторвали только язык, - нахмурился Нергал, переведя суровый взгляд на темноволосую голову, склонившуюся перед ним в почтительном жесте. – Опять ты взялся за старое?

Гонец не ответил ничего членораздельного, отчего царь убедился, что оказался прав. В последние два года он только и слышал об «отличиях» Суэна. Гонец слыл первоклассным убийцей – тихим и незаметным, приходящим в любое время дня и ночи и отправляющий к праотцам души людей. С тех пор, как он стал работать гонцом, убийства стали частым явлением. Суэн имел весьма крутой нрав, и если какой-то человек ему не нравился, или же злил его, то Суэн просто его убирал. Единственное, до чего Суэн еще не дошел – так это поднимать руку на начальство. Впрочем, царю Нергалу казалось, что это недолго продлится. Как бы ни грел на груди змею – все равно ужалит.

- Хорошо, - вздохнул, наконец, царь, устало устраиваясь на ложе. – Излагай свое дело.

Суэн кратко рассказал о том, что египетский правитель, который называет себя наместником бога на земле, желает ему, Нергалу, долгих лет жизни. Обычное приветствие, ничего особенного. Выждав паузу в несколько взмахов крыла птицы, гонец продолжил. Язык его напарнику вырвали за то, что тот не распознал в женщине при дворе жену фараона, назвав ее блудницей. На это Нергал улыбнулся и кивком головы велел продолжать.

Фараон ужесточает свою внешнюю политику. Он решил, что с вавилонских торговцев взимается слишком маленькая пошлина, и потому приказал удвоить ее. Разумеется, «наместник бога» и не подозревал о том, что пришлых торговцев грабят похуже, чем иной раз своих же людей на рынках. Точнее знал, но предпочел сделать вид, что это не так.

Далее Нергал узнал и о том, что ему не будут поставлять красивых наложниц. Это его огорчило не так сильно, как весть об удвоенном налоге, но все же заставила тень пасть на его лицо. Новости о празднествах он пропустил мимо ушей, это ему не было интересно вовсе. Он не любил посещать египетские земли. Слишком много мух и крокодилов, как он сам же и выражался.

- И последнее, господин, - уже более тихим голосом добавил Суэн. – Вы позволите?.. Я не хочу, чтобы это кто-то услышал.

Нергал устало вздохнул, но поднялся с ложа и приблизился к гонцу. Царь едва успел отразить атаку, как был придавлен к полу, а возле горла оказалась леденящая кожу сталь.

- Мне приказали убить вас, повелитель, - с явным сожалением в голосе зашептал убийца. Нергал, ничуть не испугавшийся атаки, никак не показавший того, что его застали врасплох, надменно взглянул в глаза убийцы.

Суэн почувствовал горячую слезу, потекшую по его смуглой щеке.

- Я так любил вас, мой царь. Я не хотел вас убивать…

Нергал отпихнул от себя вдруг обмякшее тело и вытащил из-под ребра собственный кинжал, с которым никогда не расставался. Темные глаза царя хмуро смотрели на алую кровь, которая вытекала из тела убитого гонца-убийцы. Жаль было дорогие ковры и подушки. И одежду свою. Нужно бы сходить и омыться, пока слуги не увидели кровь на его собственной коже. А труп… от него избавиться можно будет и позже.

- Посмотрим, учишься ли ты на своих ошибках, - хмыкнул Нергал, вытирая свой собственный кинжал.





Римская Империя. III век н.э.



Легат легиона[1] Авкерий лениво точил свою спату, когда в его палатку ворвался один из принципов[2], принеся с собой стылый воздух и порыв ледяных капель с улицы. Вот уже несколько часов лил дождь, свинцовые тучи почти стелились туманом по земле, не позволяя отряду двинуться дальше.

- Воины все ворчат, ворчат, - прошипел принцип, отряхивая свой плащ от воды и садясь к небольшому костерку, который был разведен в центре палатки Авкерием. Большие костры на улице это, безусловно, хорошо, но не когда со всех сторон задувает северный ветер. – Ни у кого не хватает нервов посидеть спокойно. Даже драку затеяли, так Антигона в грязи знатно искупали.

Легат усмехнулся и, проведя последний раз точильным камнем по лезвию спаты, убрал ее в ножны.

- А что ты? Небось, был тем, кто в грязи искупал моего второго помощника? – Авкерий повернулся всем корпусом к принципу, с которым делил свою палатку.

Вивиан вполне выглядел на свой возраст – двадцать пять лет. Если не приглядываться слишком, то он имел лицо еще совсем юноши. Краткий взгляд бы не увидел двух шрамов на лице – на правой щеке и на подбородке. Совсем тонкие, однако, не настолько легкие, чтобы их не было видно. У принципа были высокие скулы, несколько сглаженные черты волевого подбородка, высокий лоб. Волосы темно-каштановые, а глаза серо-зеленые. Римлянин он был не совсем чистокровный, бабушка у него была из галлов, но все же римской крови в нем было больше – и потому он сейчас служит в армии.

А вот почему он делит палатку с легатом… Это совсем другой вопрос.

- Я надеюсь, ты там, на улице, на девок не засматривался? Их пьяный хохот только мертвый не услышит, - зашипел Авкерий, схватив за лицо своего первого помощника. Вивиан зарычал, попытался вырваться, но в результате кратковременной борьбы был уложен на лопатки. – Смотри мне, оторву хозяйство, чтобы неповадно было. А мне-то что, мне лишь бы при тебе твоя задница была.

Помощник легата только фыркнул и потянулся за теплым, меховым плащом, решив пока что передохнуть. Туман может уйти в любой момент, нужно быть готовым, отдохнувшим в походе. Итак весь день мотался по лагерю, узнавая обстановку и прикидывая сам, какой погоды ожидать в ближайшее время, оценивал состояние дороги, смогут ли лошади по ней пройти, или же придется брать немного правее, чтобы идти не по размытой грязи, а хотя бы по траве.

От Авкерия жест его помощника не укрылся, и тот любезно подал ему свой плащ, а сам устроился рядом, позволяя принципу расположиться на его груди.

- Устал немного, - тихо сказал Вивиан, прикрыв глаза, устраиваясь под плащом. – Скажи мне, что завтра снова будет туман, и я высплюсь наконец-то.

- Размечтался. – Хмыкнул Авкерий, прижимая к себе медленно согревающееся тело одной рукой, а пальцами другой взъерошивая волосы Вивиану, будто маленькому. – Как миленький завтра будешь топать ножками. И кобылу я тебе не дам. Перебьешься. А если кто-то в зарослях будет? Ты у нас единственный, кто действительно замечает самые легкие следы и самые мелкие ошибки врага.

- Ноги болят потом долго, - заворчал Вивиан, подбирая ноги под себя, сворачиваясь под теплым плащом, согреваясь. – Тебе проще говорить, ты же на коне… Эй! Я вообще-то поспать хотел!

Авкерий сильным рывком снова перевернул на спину Вивиана, забравшись к нему под плащ. Пламя огня задрожало от движений воздуха, но не погасло, отдавая крошечные частицы тепла. Легат досадливо сорвал уже давно расстегнутую броню и короткую тогу с принципа, полностью обнажив его. Вивиан давно не стесняется этого, хоть поначалу и было несколько смешно наблюдать попытки прикрыться. Но даже сейчас, замерзший от исходившего от земли холода, он не показывал, что ему холодно. Только по покрывшим кожу Вивиана мурашкам можно было понять, что ему далеко не жарко, словно тело выдавало его против желаний хозяина.

- Хочешь тоже оказаться на коне? – улыбнулся Авкерий в чужие губы, подхватывая сильное тело и поднимая его, заставляя обхватить свои бедра коленями.

- Пусть покарают тебя боги за твои слова и действия, - не остался в долгу Вивиан, крепко обхватив теперь уже любовника, а не начальника, за шею руками.

Легат одной рукой продолжал придерживать за пояс принципа, а другой обнажил свой член, уже твердый от давнего желания и томления. Безошибочно нашарив бедрами горячую плоть, Вивиан резко насел на нее, от неожиданности громко охнув, чем вызвал смешок у легата.

- И что ж ты так торопишься? Дурак.

- Я еще выспаться планирую!

- Меньше слов, ну, - Авкерий звонко шлепнул принципа по ягодице, заставив зайтись красным цветом.

Вивиан гибкий, Вивиан ловкий. Он жаркий и страстный любовник, который отдается до конца. Он умеет ублажать так, как никакая шлюха еще не научилась – возможно, все дело в той любви, которую принцип чувствует уже который год по отношению к своему легату. Вивиан удивительно мелодично и красиво стонет от умелых и чутких, несколько грубоватых ласк. Вивиан идеален в постели, он самый замечательный любовник. Но чего Вивиан так и не научился делать – убивать исподтишка. Глаза всегда его выдавали.

Авкерий помнил тот день, когда принцип вернулся после подавления очередной волны восстания галлов. Обычно светлые, глаза Вивиана быстро потемнели, когда принцип рапортовал о проделанной работе. Якобы всех убили. Якобы не будет больше бунтов. Якобы у него поднялась рука и на свою семью. Разумеется, легат тогда не поверил в ту ложь, но ничем этого не показал. И не забыл. И сейчас именно это спасло его от смерти. Именно благодаря воспоминанию Авкерий сумел вовремя остановить занесенную для удара руку с его же собственной спатой.

- Ты так ничему и не научился, - горько проговорил Авкерий, отобрав свой клинок.

Принцип шумно задышал, закрыв глаза. Он уже знал, что через несколько мгновений упадет замертво со свернутой головой.





Испания XVII век н.э.



Преподобный отец Дамиан омыл руки от крови очередной ведьмы. Женщина визжала, рычала, как настоящая кошка, но говорить отказывалась наотрез даже после четырех вогнанных под ногти игл и отрезанной части уха.

- Говори, ведьма! – страшным голосом приказал инквизитор, схватив женщину за огненно-рыжие волосы. – Говори, где ваш ведьмак! Мы все равно найдем его! Сказав – ты облегчишь себе муки!

- Да будь ты трижды проклят, Сатана! Да, да, ты – Сатана! Никто из людей не решится творить такое с другими живыми людьми! – зло зашипела женщина, безумно хохоча и брызжа слюной.

Инквизитор вздохнул и позволил палачу закончить дело за него. Это была третья убитая за два дня ведьма. Так дальше продолжаться не может. Нужно что-то, более действенное, чем простая ловля всех тех, с кем «целитель» хоть мельком, но виделся.

Совсем недавно в их городе объявился некий «Целитель», который врачевал всякие болезни и тяжелые раны. Люди его боялись, но за помощью к нему ходили. И все бы ничего, если бы шпионы инквизиции не шепнули, что лекарь этот варит всякие настои из частей животных и разнообразных гадов. И только пошел слух – как «целителя» и след простыл. Известно только то, что у него всякие ведьмы покупали зелья и снадобья от хворей. Это означает, что он все еще в городе. Вот только…

- Господин Дамиан, - в келью пыток заглянул один из низкого служения Пресвятой Церкви. – Мы нашли его. Трактир «Жирный кабан». Вне всякого сомнения – это он.

Преподобному отцу хватило пары минут, чтобы накинуть свой плащ и взять освященные веревки. Добраться до трактира на лошади – раз плюнуть, тем более что у инквизиции лошади отменные.

В «Жирном кабане» сегодня было как всегда немного шумно: кто-то громко рассуждал о том, что жена совсем плешь проела своими ведьмовскими выходками, кто-то спьяну грозил Его Святейшеству скорой расправой за то, что его любимую сожгли на костре, кто-то просто пропустил лишнюю пинту и оттого нес несвязный бред, а кто-то сидел тихо в уголке, стараясь казаться незаметным. Это и выдало, собственно говоря, «целителя» - главную цель инквизитора Дамиана.

Схватки практически не было, что даже немного разочаровало. Никакого сопротивления, никаких криков о помощи. Уже немногим позже, когда молодой человек, приятной наружности, на лицо примерно двадцати лет от роду, сидел на стуле в келье для пыток, признался, что уже давно ждал, пока его поймают.

- Скажи мне вот что, - Дамиан подтянул стул к себе и, установив его напротив своего пленника спинкой вперед, уселся, сложив локти на спинку. – Ты признаешь себя виновным в…

- Признаю себя виновным во всем. Да, я колдун, маг, чародей, чернокнижник, еретик, слуга Диавола и так далее, по священному контексту. Может, обойдемся без словесной процедуры? Не люблю, когда отсрочивают физическую боль. Тогда она кажется уже не такой уж и страшной, - вскинув взгляд ярко зеленых, ведьмовских, глаз, произнес парень. – Мне не страшно, палач. Приступай со спокойной душой, клянусь тебе, криков от меня ты не услышишь.

- Я не палач, - хмуро поправил Дамиан, - Палач стоит сейчас с обратной стороны двери, ожидая, пока я прикажу ему закончить твои муки.

Парень только усмехнулся, заставив инквизитора внутренне вспыхнуть. Да как он смеет?! Этот еретик выставляет святого отца полным дураком и растяпой! Школяром, которому поручили пасти овец!

- Палач здесь ты. Не те палачи наши, кто нам головы срубает, но те, кто до того ведет нас, - тихо сказал молодой человек. – Приступай уже. Мне не терпится закончить. Хочу увидеть, как сильно ты разочаруешься во мне.

Дамиан снова нахмурился и внимательно посмотрел в глаза отступника. Обычные, человеческие глаза, обычный взгляд. Никаких танцующих чертенят, коих он мог наблюдать несколько часов назад – у ведьмы. Неужели, этот «целитель» и в самом деле лекарь? Обычный лекарь, на которого наговаривает несведущий в делах лечебных народ. Сколько ведь таких случаев было? И не сосчитать.

Инквизитор тряхнул головой, прогоняя наваждение. Нет, он не позволит какому-то колдуну обдурить его! Это все – происки Сатаны и только!

- Возможно, ты и являешься хорошим человеком, - медленно протянул святой отец, поднимаясь со своего стула и беря в руки остро заточенный стилет с очень тонким и легким лезвием. – И если так – прости мое обращение с тобой. Но в тебе – дух Сатаны, а я призван защищать людей от злых происков. Такова воля Господа, переданная устами Его Святейшества.

- Да будет так, мой палач, - пленник проговорил это почти неслышно, одними губами, крепко зажмурившись.

Палач за дверью изредка вздрагивал от резких звуков – криков отца Дамиана, звона металлических приборов – «любимцев» инквизитора. Грузному мужчине в какой-то момент даже показалось, будто бы он слышал хруст костей, или же звук рвущихся сухожилий. Но вскоре все стихло. Дверь привычно тихо скрипнула и затворилась. А когда палач решился взглянуть на инквизитора, то обомлел – столько крови никогда не было на одежде, руках и даже лице святого отца.

Дамиан устало вздохнул и кинул палачу через плечо:

- Готовь костер. Факел я кину сам.

Честер резко распахнул глаза и медленно набрал полную грудь воздуха, чувствуя, как бешено колотится сердце в грудной клетке. Он пытался унять в себе страх перед господином вавилонским – Нергалом, двоякое желание отдаться и убить – перед Авкерием, боязнь предания аутодафе[3]. Медленно, пока сердце унималось, начинало биться ровнее, позволяя вдыхать воздух уже не так жадно и часто, до молодого вампира доходил смысл увиденных снов, и это не могло не испугать его.

- Вспомнил, наконец, - прозвучал рядом низкий голос.

Парень резво подскочил на постели, отпрыгивая в противоположную от источника голоса сторону. Хотелось оказаться как можно дальше, в самом безопасном месте, лишь бы не слышать больше его. Лишь бы не видеть, никогда не знать и не встречать.

Подумать только! В какой-то из своих жизней он спал с этим мужчиной! Ему так противна эта мысль, что даже сейчас против воли на лице проступает отвращение. Как же так… И ведь это были не все его жизни. Что же было в других?..

В темноте блеснули желтые радужки чудовищных глаз ненавистного теперь уже существа. Владислав сегодня выбрал свой «любимый» облик – чуть вьющиеся темные волосы собраны сзади в невысокий хвост, легкая щетина покрывает скулы и подбородок. Уголки тонких губ замерли в усмешке. Ему… весело?

- Ты никуда не денешься из этого круга.

Честер сглотнул. Противное ощущение холодного пота, бегущего по позвоночнику, только накаляло обстановку. По крайней мере, для него.

- Вы и сейчас меня убьете?

- С чего я должен вам верить? – Честер вскинул тревожный взгляд на графа, недвусмысленно напоминая о том, что тема разговора о прошлых жизнях остается открытой.

Сегодня Владислав принял облик такой же, как и в тот день, когда Честер нашел его в крипте. Как уже говорилось, древний не имел привычки кардинально изменять свою внешность, только некоторые неважные детали, как то: бородка, длина волос, морщины на лице, тембр голоса. Порой немного менялись и черты, но не узнать Басараба в любом из его обликов было невозможно.

- Видишь ли, мне невыгодно пока что тебя убивать, - протянул Владислав, не открывая расслабленно прикрытых глаз. Почему-то Честеру казалось, что сквозь тонкую кожу век должно быть видно свечение желтых радужек, настолько они сегодня показались яркими молодому вампиру. – Хотя бы потому, что ты слишком много знаешь обо мне, пусть и не помнишь. Если не ты, то кто-то другой сможет забраться в глубины твоей памяти и выудить информацию, которую можно будет использовать против меня. А мне, знаешь ли, не совсем выгодно будет почувствовать нож в спине. Ладно, выкладывай, что ты выяснил. Разговор о прошлом можно будет отложить и на будущее, да простит мне Луна мой каламбур.

Однако раскаяния в голосе Честер не уловил. Разве что отдаленную издевку. Хотя в настолько ровном тоне может показаться все что угодно. Собравшись с мыслями, он начал свой долгий доклад, который не прерывался уточняющими вопросами, что несколько смущало Честера, но никак не мешало ему, не сбивало с рассказа.

Честер поведал о том, как он с помощью адептов культа смог пробраться на защищенную территорию, принадлежащую Охотникам. Он узнал, что люди давно готовились к пробуждению Дракулы и сейчас имели хорошо натренированных молодых Охотников. К сожалению, на той базе не было Главы, но это было неважно. Они располагали основной информацией – готовность людей начать войну подтверждена. Честеру стоило огромных усилий уйти оттуда незамеченным. Еще не обращенный в высшего представителя своего вида, он боялся ультрафиолета, который вполне мог сжечь его в мгновение ока. А на базе круглые сутки включены ультрафиолетовые лампы. Лишь маскировка адептов помогла ему выбраться. И сейчас мысленно он пытался заставить себя вспомнить, не оставил ли каких улик после своего там пребывания. Волосок, нить с одежды – что угодно – будут найдены, и тогда уже не оберешься претензий со стороны людей.

- Значит, я все предугадал верно, - пробормотал Владислав, ни разу так и не открыв глаза за время повествования. – Можно было тебя и не посылать. Но ничего страшного, лишний раз размяться не помешает. Иди, отдыхай.

Басараб поднялся с кресла и направился к двери, ведущей из просторной гостиной культа в длинный коридор. Не успел Владислав сделать последних двух шагов к выходу, Честер, ураганом снеся кофейный столик, оказался перед ним, загородив собой дверь.

- Мы не договорили, - прорычал молодой вампир.

Владислав вздохнул и устало посмотрел в эти невероятно яркие зеленые глаза. Как бы он ни симпатизировал этому отпрыску, порой он его раздражал. В частности, в моменты, когда древнему хотелось уединения.

- Я не собираюсь сейчас с тобой разговаривать на тему твоих прошлых жизней… Ну, и что ты творишь?

Глухо зарычав, Честер вцепился руками в плечи Владислава и с силой приложил того о стену. Лицо его чуть покраснело пятнами от злости, на белках глаз резче обозначились красные сосуды.

- Вы будете говорить! Иначе…

Один мощный удар под дых коленом, один удар ногой с разворота – и Честер отлетел на пол, сбив собой стул, на котором висела его же куртка, немного ободранная о забор. Владислав приблизился к нему и, не позволяя подняться, уселся сверху, придавив своим весом. Честер зашипел, завертелся под ним ужом, пытаясь выкарабкаться, честно старался достать ударами Басараба, но ничего не выходило. Устав от тщетных попыток, молодой вампир немного остыл.

- Ты вынудил меня, глупый отпрыск, - уставшим голосом проговорил Владислав, кладя одну руку на шею Честеру и нащупывая пульс. Медленный, гораздо медленнее, чем у простого человека, но все же он был. – Ты хочешь знать, как это происходит? Почему именно ты был всеми теми людьми? Я скажу тебе даже больше, ты был не только мужчинами. И не смотри так на меня. Да, каждую твою жизнь я был рядом и направлял тебя. Кроме этой. И то, я решил, что пора бы за тебя взяться всерьез.

- Почему вы убивали меня? – прошептал Честер, боясь шуметь, боясь подать голос, пока рука мягко сжимала его шею. Одно неверное слово, неверное движение – и шейные позвонки захрустят, ломаясь. Это он понимал хорошо.

- Сейчас тебе не нужно этого знать. Я не прерву эту твою жизнь, обещаю – это запомни, – Владислав наклонился к его уху и что-то тихо зашептал, не выпуская при этом из руки шеи. С каждым произнесенным словом изумление на лице Честера обозначалось все более и более явно.

Произнеся последние слова, Владислав не удержался и запечатлел целомудренный поцелуй на колючей от легкой щетины щеке Честера.

- А теперь я пойду.

Дверь за Басарабом уже закрылась, а Честер все еще лежал на полу, ощущая витавший в воздухе слабый след от одеколона, от легкого запаха кожи. В ушах шуршали слова на древнем языке, которые он понимал и без перевода. А щека горела, как если бы ему дали оплеуху. Крепко зажмурившись, Честер перекатился на бок, подтягивая согнутые в коленях ноги к груди, принимая позу эмбриона. Все это было слишком тяжело для него одного, и никто, казалось, не мог помочь ему пережить, перетерпеть.

В коридоре слышались какие-то шаги, хлопки, голоса, но Честер не обращал внимания ни на что. Выкинув все мысли из головы, он просто лежал на холодном полу, обняв себя руками. Лампы накаливания лениво трещали о чем-то своем, не мешая вампиру уходить в себя. Потемневшие глаза теперь опять серо-зеленого, какого-то грязного, размытого оттенка не двигались. Зрачок не реагировал на световую обстановку, не сужался. Пребывая в таком непонятном состоянии, Честер и не заметил, что дверь в гостиную скрипнула, не услышал чужих шагов.

- Прости меня, я вспылил. Если бы ты усерднее пытался вспомнить, ты бы уже знал, что характер у меня не из легких, - прошептали совсем рядом. Но и на это Честер не обращал внимания.

Из некоторого рода коматоза его вывели прикосновения грубых рук, его приподняли над полом, заставив смотреть прямо в лицо, в глаза. Даже в ярко освещенной комнате глаза Владислава выделялись своим неестественным желтым цветом.

- Очнись, ты нужен мне, - не то приказ, не то строгая просьба. И это подействовало.

Сначала зрачок дернулся в судороге, сжимаясь до маленьких размеров, потревоженный ярким светом, а затем резко расширился, впитывая этот самый свет, пожирая его. Резкий глубокий вдох – первый за все то время, что Честер здесь пролежал. На лице заиграл легкий румянец, а губы вдруг разомкнулись, как если бы парень хотел что-то сказать.

Владислав наблюдал за этим «пробуждением» с теплой улыбкой. Чем она была обусловлена – непонятно. Ничего особенного ведь не произошло.

– Почему с каждым возрождением нас связывали отношения? - прошептал Честер после нескольких попыток издать звук.

Владислав вздохнул и потрепал Честера по волосам, приводя их в еще больший беспорядок. Молодой вампир ничего не понимал, не мог понять, хоть и пытался. Все было так запутанно, так сложно, все эти схемы, все эти махинации, что уже голова раскалывалась.

- Ты верно заметил, что каждую жизнь ты встречаешь меня, и мы с тобой состоим в любовной связи. Кроме этой жизни. Я уснул специально, чтобы дать тебе прожить спокойно, не мешать и прерывать твой цикл. Но, видимо, не судьба.

- Но в этой жизни я люблю Шерил. Мне нужна лишь она, и больше никто. Ради нее я готов на все. А вы… вы для меня никто в этом плане. Мне не нравятся мужчины, уж простите, - зашипел Честер. – И я ни за что не…

- На все, говоришь? – лукаво прищурился Владислав. – Настолько велика твоя любовь, что ты раскидываешься подобными заявлениями? Недавно я слышал, что ты обещал ей обращение после того, как я завершу его над тобой. Это правда?

Честер сконфуженно опустил взгляд. От древнего ничего не укроется, было глупо рассчитывать, что он не узнает об их разговоре. Да, они действительно говорили об обращении Честера. Шерил давно мечтала смотреть на солнце не через специальное стекло, не на фотографиях, видео или картинках в Интернете, а вживую, хотела ощутить тепло солнечных лучей на собственной коже, хотела почувствовать себя воистину живой. И представился такой шанс. Они бы никому не сказали, она бы пряталась, играла бы страх перед ультрафиолетом… но их раскрыли.

- Да, я действительно так сильно люблю ее… Я хочу, чтобы она больше не боялась света, понимаете? Она… она ведь так хочет этого, для нее это – смысл всего ее бессмертия! Она так влюблена в день, что мне больно видеть это в ее глазах, слышать ее голос, в котором звучат мечты о светлом, ярком деньке, когда она ходит по парку…

- То есть, ты хочешь, чтобы она перестала бояться солнца? – уточнил Владислав, отстраняясь от Честера, поднимаясь с пола. – Хорошо, я сделаю так. Но сделаю это во имя тебя, запомни это.

Круто развернувшись, Владислав покинул гостиную четким, чеканным шагом. Честер, разумеется, не смог увидеть ухмылку на губах уходящего графа. И не смог различить странную нотку в голосе. Он был обескуражен. Вот так просто? Вот так просто он достал для своей девушки решение ее проблемы. Он подарит ей свет, настоящий теплый свет!

- Шерил, Шерил, детка! - Честер ворвался в ее блок, скидывая на ходу с себя кожаную куртку и рюкзак. Никто не отозвался. Тогда парень прошел в жилую комнату.

На письменном столе, где обычно покоились милые винтажные мелочи, горела лампа. Несколько ручек разных цветов были извлечены из пенала. Кажется, она опять рисовала. В комнате витал слабый, но достаточно хорошо уловимый запах сандала. Шерил очень любит различные ароматы и эфирные масла, часто зажигает благовония. Тогда Честеру кажется, что он переносится в какую-то сказку, когда наблюдает за своей девушкой, вокруг которой витают легкие перышки дыма от палочек. А запахи тонизируют, приподнимают его настроение, даже если оно совсем в негативе. И она, Шерил, всегда улыбается ему так тепло и так ласково называет его по имени, так нежно прикасается к нему, так робко, каждый раз как первый.

Улыбнувшись своим мыслям, Честер приблизился к столу и не смог сдержать радостного смеха. На листке бумаги обычного альбомного формата был нарисован его профиль с микрофоном возле рта, рот открыт, как если бы он пел.

- Умница моя… Какая же ты у меня молодец… - Честер взял в руки рисунок и вглядывался в хаотичные линии, сделанные цветными ручками. И вроде ничего особенного, всего лишь какие-то штрихи, непонятные полукруги, а получилось его лицо. Ему никогда не познать таинства рисования. Его удел – музыка, и лучше не лезть туда, где он ничего не понимает.

Серо-зеленые глаза лучились счастьем от осознания того, что его любимое существо наконец-то откроет для себя мир, который существовал лишь в грезах. Эта эйфория захлестнула Честера с головой, заставляя стоять и глупо улыбаться в пустоту.

Сегодня он специально отпросился уйти пораньше. Конечно, главное здание культа Скорби – местечко занятное, но ему не терпелось попасть домой, чтобы увидеть лицо своей возлюбленной, когда она сделает первый шаг, первый вдох в этом мире уже другой. И пусть Владислав обменяет его собственное обращение на ее, ему все равно. Лишь бы она, лишь бы Шерил достигла своей цели.

Он и сам не заметил, когда успел полюбить ее. Казалось бы, в ней не было ничего такого, что могло бы зацепить с первого взгляда – ее внешность не слишком-то и примечательна, а уж занятие и того скучнее. Она всего лишь делала ночные вылазки, как и многая молодежь у вампиров. Изредка вела лекцию по людской культуре у более молодых поколений. Познакомились они с Честером банально – в лифте, в котором застряли, когда поднимались в общий кабинет Собраний. Разговор зашел о том, почему бы не починить лифты и развился за полтора часа во множество направлений. На следующий день Честер узнал, где Шерил работает. А еще через неделю предложил ей встречаться.

Ему нравилось наблюдать за ней вечерами, когда она увлеченно рисовала чей-нибудь портрет, или какой-нибудь пейзаж. Он любил ее руки, когда они скользили по его телу, даря свое тепло и ласку. Он восхищался ее движениями, когда она танцевала по комнате в лучах солнца, пропущенного через специальное стекло. Он завороженно слушал ее голос, который читал стихи собственного сочинения, и любил слушать ее смех, когда его руки хватали ее за бока. Он любил ее доверие, когда она ждала его с концертов, сама никогда там не появляясь. Он любил то, как она прижималась к нему после долгого ожидания, крепко обнимала его и бормотала что-нибудь перед сном. Он полюбил ее с первого дня их официальных отношений. Полюбил в ней все, абсолютно все, даже глупенькие порой вопросы, которые, казалось бы, и неловко было бы задавать уже такой взрослой девушке.

Она стала его смыслом жизни за все то время, что они были вместе, и он уже не представлял жизни без нее. Только Шерил, только она. Только ее лицо он видел на концертах, пел для нее, каждый раз смотрел с лаской на ее черты, обнимая микрофон, мысленно прикасался к ней. Она стала его стилем жизни, его воздухом, музой, самим вдохновением в чистом виде.

- Шерил… - все еще улыбаясь, прошептал Честер, проводя пальцами по рисунку.

В дверь блока постучали, прерывая раздумья молодого вампира.

- Честер, тебя зовет Он, - в проеме двери показалась знакомая физиономия. С этим вампиром он часто пересекался в тренажерном зале. – Говорит, срочное дело. Беги к Нему. Внизу, где у нас… ну, знаешь, инструменты.

Отложив лист, Честер выбежал из блока, захлопнув за собой дверь. Никому нет смысла красть что-либо у соседей – все равно выяснится, кто вор, и тот будет жестоко наказан публично – позорная смерть действительно была хорошим мотиватором не делать чего-либо запрещенного.

«Инструменты», как мягко выразился знакомый Честера, представляли собой пыточные орудия инквизиции, которые давно уже не состояли в использовании. Лишь для запугивания особо наглых представителей молодежи, но не более. В подвале они хранились, на самом деле, без причины. Никому они не были нужны, а у простых людей и так слишком много всякого старья хранится в музеях, пожтому, за то, что было у вампиров, даже денег попросить было бы стыдно.

- Звали меня? – Честер поморщился от неприятно громкого скрипа медной двери. Молодой вампир вошел и вытянулся по струнке. – Я здесь.

И прежде, чем Владислав что-то ответил, он почувствовал. Этот запах, запах крови везде, по всей комнате. Он хорошо знал его, чувствовал каждый день, что жил здесь и каждую ночь. Чуть сладковатый, с легкой примесью аромата цветков персика – туалетной воды.

- Взгляни, - всего одно слово, которое он услышал от графа, но и его можно было не произносить.

Честер поднял голову, не желая видеть того, что увидел в следующий момент. Голова Шерил, отдельно от туловища, была закреплена огромным гвоздем прямо посредине лба на стене, под потолком. Конечности, также отделенные от тела, были тоже прибиты к стене. А само туловище… оно представляло собой лишь остатки пиршества какого-то хищника, потому что от тела остались только ребра с частью хребта, одна ключица и часть плечевой кости.

Он стоял, парализованный ужасом произошедшего. Его тело мелко дрожало от медленного осознания того, что произошло. В голове не было ни единой мысли, он даже не мог контролировать свое тело, не мог отвести взгляд, не мог сделать ничего.

- Шерил…

- Как я и обещал – она больше не боится солнца. И сделал я это во имя тебя, любовь моя. – Владислав на несколько мгновений появился в поле зрения Честера, загородив собой кровавое зрелище. А сказав это, снова пропал, оставив Честера наедине с его болью.