-= Клуб начинающих писателей и художников =-

I feel it right at the heart of me

and it grips me physically.
Dragging down so far below
And it’s a violent vertigo.
Digging it in like a parasite
Feeding off what I keep inside.
Manifest when I’m throwing trust
To the cold and the nebulous.

- Я думал, что все будет происходить в более пафосной обстановке. Ну, знаете, свечи, серебро, шелка и все такое, - протянул Честер, оглядывая комнату Владислава.

Древний хмыкнул в ответ на возможную издевку. Совсем недавно он убил возлюбленную Честера, неудивительно, что он так плохо относится сейчас к нему. Это ничего, после обращения он изменит свою точку зрения. Возможно. О втором варианте развития событий Владислав предпочитал не задумываться. Да будет так, как должно быть. В конце концов, если ему что-то не понравится, он сможет исправить все. Все просто.

- Подойди ко мне. Встань на колени, - спокойный, ровный тон. Истинные правители именно таким тоном и отдают приказы, не иначе.

Честер вздохнул и, приблизившись, опустился перед Владиславом на колени, не решаясь поднять взгляд. Сейчас все внутри него затихло. Он и ненавидел Басараба за смерть Шерил и одновременно с этим искал успокоение в том, что его ожидает. Он много читал в старых книгах, что обращение, настоящее обращение, дарует вечный покой. Прежние заботы уйдут, канут в небытие, не оставив после себя и следа. Это ему и было нужно. Забыть обо всем, что на него свалилось за последнее время. И пусть он изменится, пусть уже будет не собой…

- Боли не будет, - тихо проговорил на ухо Владислав, сидящий в кресле и схвативший за плечи молодого вампира.

Он склонился к Честеру и тихо шептал ему на ухо слова на необычно звучащем языке. Гортанные звуки переплетались с певуче тянущимися. Против собственной воли, как бы он ни старался запомнить, ни одного звукосочетания не осталось в его голове. Словно бы этот обряд был зачарован против любопытных. Руки, лежащие у него на плечах, поначалу не казались тяжелыми, но сейчас словно вся тяга земная оказалась заточена в них, и она давила, мешала дышать. Голос Владислава казался уже непомерно громким, от него уже болела голова, звенело в ушах. В глазах темнело, плясали искры. Древний был прав – никакой боли. Просто его вдруг лишили всех чувств.

А потом мир взорвался на мириады осколков, которые разноцветной пылью вились в солнечных лучах, что пригревали его обнаженную кожу. Сквозь неплотно сомкнутые веки пробивалось золотистое свечение, которое пока что не позволяло открыть глаза. И не нужно было. Он лежал и просто улыбался, ощущая на себе приятное тело, а рядом – жар чужого тела и медленную, неторопливую возню. Мгновение – и все остановилось, что-то создало тень для него, чтобы он смог, наконец, распахнуть глаза.

Перед глазами – лицо мужчины лет тридцати. Темные вьющиеся волосы до плеч, квадратный подбородок, покрытый темной щетиной. Кожа смуглая, немного сухая, обветренная. Ресницы и брови густые и угольно-черные, а вот глаза… Это был неестественно яркий, почти сияющий цвет желтого янтаря, или даже расплавленного золота. Желтые, насыщенно желтые радужки. Это было странно, и это завораживало. Он не мог оторвать взгляда от этих прекрасных глаз, он тянулся к ним, поднимаясь с постели и обхватывая руками сильную шею. Он тянулся к тонким губам, искривленным в легкой улыбке, он прикасался к собственному идолу, мысленно молясь ему.

- Ты прекрасен, - прошептали чужие губы в его и ответили на его мольбу, прижавшись к его губам, сминая их в поцелуе таком легком, таком целомудренном, что трудно было представить себе зрелище более невинное, чем это.

- Прекраснее тебя не существует ничего и никого, - не замедлил он с ответом, однако польщенный подобным комплиментом.

- Ты помнишь, что произошло с тобой? Ты помнишь себя прежнего? Помнишь, что ты чувствовал? Ты… помнишь свое имя? – немного обеспокоенный тон.

Нет, нет! Это божество не должно волноваться или беспокоиться о нем. Пусть не появляется эта морщинка на переносице. Он прикасается своими пальцами к этому прекрасному лицу и чувствует тепло, настоящее живое тепло кожи. Пытается убрать, стереть это выражение. Ему хочется, чтобы его бог всегда был счастлив. Видимо, для этого предстоит ответить на вопросы.

- Я помню, кем я был. Помню, что… я пел. Имя… оно странное, немного не подходит мне, оно не созвучно с моим настоящим именем. У меня много имен, все разные, но то было любимым. Нет, я не помню его… И чувств своих тоже… Но разве это так важно сейчас? Ведь я так счастлив здесь и сейчас с тобой!

- Все-все-все, тише. Это все, что мне нужно было знать. – На губах новая улыбка, которая стирает из его головы любые тревоги и сомнения, что только что терзали его. Он снова счастлив, он снова видит улыбку, которая позволяет ему чувствовать себя счастливым. Исчезнет эта улыбка – исчезнет и его беззаботность. Он перестанет думать о хорошем. – Мне нужно показать тебе целый мир. Идем со мной.

И он поднимается вслед за своим богом, одевается по приказу, идет за ним через лабиринты различных темных коридоров, в полумраке которых он видит свечение вокруг Него. И все неважно. Все, что было до этого момента. Ему все равно на свои прошлые жизни. Наконец-то он сможет стать единым целым с тем, к кому он шел многие тысячелетия!







Охотники города знали о пробуждении Владислава Басараба вот уже на протяжении целых двух недель. Две недели они дали ему на наведение порядка в своих рядах. Даже три недели, потому как кое-кто сообщил о пробуждении слишком поздно. И этот кто-то сейчас стоял, связанный по рукам, на коленях в небольшой комнате, в спальне, освещаемой только тусклым торшером. Справа от человека – письменный стол средних размеров, на котором находился органайзер, лежало несколько папок с отчетными ведомостями, несколько открытых канцелярских ножей стояло в прозрачной банке со спиртом.

По левую руку находилась большая двуспальная кровать, похожая на кровать из старых английских легенд - с балдахином на высоких столпах, по четырем углам украшенная резными статуэтками расправивших свои крылья драконов. Их длинные стреловидные хвосты извивающимися лентами смотрели вверх. Дорогие игрушки. Собственно, хозяин этой комнаты вполне мог себе позволить и гораздо более ценные безделушки.

- Устал уже, наверное, - дверь тихо отворилась, и в комнату прошел молодой человек со светлыми волосами и голубыми глазами. У него был узкий лоб, немного выделяющиеся скулы. Типичная нордическая внешность. А голос высокий, почти певучий, с нежными нотками. Возможно, стоящий на коленях был ему дорог. – Прости, пожалуйста, собрание затянулось.

- Быстрее, Асгейрр [1], руки уже затекли, - недовольно заворчал молодой человек, тряхнув связанными руками.

Асгейрр улыбнулся своими чуть пухлыми губами и, опустившись сзади на колени, легко развязал узел на запястьях.

- Соскучился, Сверр [2]? – «норвежец» поднялся с колен вслед за Сверром, насмешливо глядя на того сверху вниз. Разница в росте у них была в полголовы.

Сверр смотрел на своего напарника и не понимал, как их могли связывать отношения. Два Охотника, оба – идеальные одиночки, но поставленные в боевую двойку. Они отличались даже не только характерами, но и сильно внешне: Сверр был ниже, несколько уже в плечах, что позволяло ему проникать в узкие лазейки, как то: клетки, «норы» и тому подобные лазы. Асгейрр был более крепко сложенным физически – боец ближнего боя. По нраву Сверр вполне оправдывал свое имя, будучи взбалмошным, вспыльчивым, дерзким, но в нужные моменты он мог быть и нежным, и послушным. Асгейрр отличался высокой толерантностью ко всему происходящему, он мог спокойно улыбаться друзьям, через минуту прирезать провинившегося человека, а затем рассказывать очередной анекдот.

Они оба были настолько разными, что не могли не встретиться. Из-за своего характера Сверр не имел друзей, а у Асгейрра их было много. И Сверр ревнует его ко всем им, хотя все давно знают об их связи. Трудно не понять, когда два бойца-одиночки вдруг подают заявление на заключение контракта и претендуют на место боевой двойки. Никто из них двоих даже не помнит, что именно послужило катализатором для начала отношений, как таковых. Сначала был просто секс, ничего более. В их взводе нет девушек, почти никуда не берут девушек. История мира показала, что все проблемы – именно от прекрасного пола. И потому Охотники не имеют среди взводов Охотниц. Никаких слабостей, никаких привязанностей. Это только по Уставу, который каждый нарушает на дню раз по пять подряд, даже не замечая того. Организмам нужна разрядка, против природы не пойдешь, и верха это понимают, потому пока что не следят за тем, чем занимаются бойцы в своих комнатах. Главное – их боевая готовность и мобильность, дисциплина во время занятий и на службе. А на остальное можно закрыть глаза.

Возможно, все началось с признания. Нет, не признания в любви. Однажды Сверр признался, что хотел бы быть изрезанным лезвиями. Асгейрр не имел ничего против. И так случилась их первая сессия, после которой оба устало валялись на пропитавшихся кровью, потом и семенем простынях.

Возможно, все началось с того, что Асгейрр позвал Сверра жить в свой блок. Места много, одному скучно. А так – хотя бы дома будет кто-то ждать, кушать готовить. Одно время Асгейрр пытался в шутку называть Сверра женой. Одна крупная драка – и никакой «жены» не было, хотя Сверр и готовил, и ждал.

- Так и будешь стоять и пялиться, или уже сделаешь что-нибудь? – рыкнул Сверр, привлекая внимание Асгейрра, чей взгляд был направлен куда-то в пустоту, но на губах все еще играла улыбка. – Чего такой довольный-то? Как пятак сверкаешь.

- Рад тебя видеть, - отозвался несколько уставшим, но неподдельно довольным тоном Асгейрр, приближаясь к напарнику. – Я сегодня устал. Я помню, что обещал тебе поиграть, мы поиграем, но без… скажем, частично без меня, ладно? Совсем сил нет, прости, пожалуйста. Да, я понимаю, ты весь день стоял на коленях и ждал меня. Прости, ладно? Ты же понимаешь, что я весь день работал, а не ворон считал.

Сверр понимал, не обижался, наоборот, поражался тому, как уже на последнем издыхании, вымотанный за весь день, Асгейрр хотел выполнить обещанное. Разумеется, Сверр не будет его останавливать. Обещал – выполняй. Но по окончании всего обязательно пожалеет его, сделает расслабляющий массаж. Но сейчас он жаждал режущих прикосновений лезвий к его коже, хотел ощутить боль от рук близкого человека. Эта боль почти трансформировалась в моральную от осознания того, насколько дорогой ему человек вонзает в него стилет, вспарывает жестью кожу, открывая старые ранки, нанося поверх шрамов новые узоры любым режущим предметом.

И сейчас он раздевается под внимательным взглядом Асгейрра, ничуть не смущаясь, ведь столько раз уже проделывал это. Он медленно снимает с себя темно-синюю футболку с эмблемой “Nike” на груди, аккуратно свешивает ее на спинку стула, который стоял возле письменного стола. Расстегивает пуговицу, ширинку на джинсах, также отправляет их на стул, но не вешает, а складывает на само сиденье. Белье не снимает, его нет. Асгейрру только и остается, что любоваться сильным, жилистым телом своего напарника. Несколько худые ноги с негустым покрытием темных волос, узкие бедра, идеально плоский живот. И пусть кубиков не было видно, пресс определенно имелся, уж это Асгейрр знал наверняка. Пропорционально телу широкая грудная клетка. У него сильные легкие, Сверр когда-то профессионально занимался плаванием, и потому сейчас имел неплохую фигуру.

- Давай на полу? Мне не хочется менять постель, а полы можно и завтра помыть, - предложил Асгейрр, отрываясь от созерцания любимого тела. Он, конечно, восхищался Сверром, но видел его нагим не в первый раз, и потому перевести взгляд не составило для него труда.

Проворчав что-то по поводу извращенцев, любящих все вытворять на жестком ложе, Сверр с кривой усмешкой улегся на пол, на спину. Его уже начало едва заметно трясти. Дрожь от сильного желания. Казалось бы, совсем недавно у них уже была полноценная сессия, закончившаяся ванильным сексом, но сейчас ему чудилось, что этого у него не было слишком давно. Слишком жадный до ощущений. Одиночка, он никогда никого не подпускал к себе так близко.

- С чего начать? Воск? Ножи? Жесть? Может, веревки или бумага?

Сверр задумался, задумался всерьез. Он очень тщательно подходил к вопросу о том, чем его в очередной раз будут резать на лоскуты британского флага. В прошлый раз это были листы бумаги и шелковые нитки. Пусть сегодня это будет…

- Жесть. Не до вен. – Коротко приказал Сверр. Именно приказал. Пусть он и был в каком-то смысле пассивом, на приказы он был горазд всегда. Он называл это компенсацией. И Асгейрр сполна выплачивал ему эту компенсацию.

Асгейрр кивнул и, открыв верхний ящик письменного стола, достал оттуда несколько небольших жестяных листиков, размером – чуть больше стандартного спичечного короба. С одного края – резинка для того, чтобы было удобно держать, с другого - неровности, зазубрины, чтобы вспарывать кожу, причинив если не максимум боли, то хотя бы больше, чем от простого пореза ровной жестью.

- Прости меня за боль.

Он всегда это говорит, всегда извиняется перед началом. И никогда – во время или после. Иначе бы весь смак растворялся в его словах.

А Сверра уже заметно потряхивает от нетерпения. Он видит эти «игрушки», жадно ловит каждый слабый блик света, падающий на металл от торшера. Он ерзает бедрами, почти рыча от этой своеобразной жажды. Замирает в ожидании только когда Асгейрр садится сверху, чуть пониже паховой области, чтобы – не приведи Господь – не придавить хозяйство. Уверенные руки накрывают его – дрожащие – и разворачивают ладонями вверх. Запястья холодит острый металл с искривленным лезвием, а пальцы переплелись с чужими, теплыми. Этот контраст несколько отрезвляет Сверра, готовя его к уже осознанному восприятию боли.

Мысленно посчитав до двенадцати, намеренно нарушая мысленный счет Сверра, который всегда считает до десяти, Асгейрр надавил лезвиями на кожу и двинул обеими руками вдоль запястий, следя за тем, чтобы жесть не задела вены. Возиться потом с латанием Сверра не хотелось ни ему, ни самому Сверру.

Горячая кровь тоненькими красными нитями обвила руки Сверра. Еще горячее – следы от жести. Как будто провели всего лишь тонким раскаленным прутом. Асгейрр дошел лезвиями до локтевого сгиба, намеренно не идя выше – иначе потом Сверру будет неудобно сгибать руки.

Лезвия оторвались от рук, переместившись на шею, чуть выше ключиц. Очертив косточки, горячие пруты двинулись вниз, оставляя новые линии с выступающими красными нитями. Расцветали рубиновые асфодели, выводимые уверенными руками Асгейрра. По груди расползалась паутина красных трещин, как если бы сердце настолько сильно хотело выпрыгнуть из груди. На животе – цветы, словно на покойнике лежащие. И на этом прекратились плавные движения.

С трудом заставив Сверра, уже подходящего к точке наслаждения, перевернуться на спину и встать хотя бы на колени, упершись головой в сложенные руки, Асгейрр приготовился к самой нелюбимой части. Ему было жалко портить это прекрасное тело, но Сверр так любит. Ради Сверра можно и перебороть себя. Все равно ведь потом заживет, и уже можно будет оставить те следы, которые ему самому нравятся.

Замахнувшись, Асгейрр набрал воздуха в легкие, чтобы закончить только по выдоху. Он постарается не выдыхать как можно дольше. И быстрее работать руками.

Сильные руки Охотника осыпали градом ударом жестяными лезвиями прогнутую спину напарника, вызывая слабые стоны удовольствия. Кровь мелкими каплями брызгала по сторонам, попадая на пол, на руки и на лицо Асгейрра.







Они лежали в постели, крепко прижимаясь друг к другу. Сверр уже тихо сопел на груди Асгейрра, а тот курил и флегматично выпускал дым в пустоту перед собой, отчего воздушная ткань балдахина колыхалась. Он сейчас не думал ни о чем. Его устраивало все, что происходило в его жизни. Собственноручные пытки своего любовника, завал на работе в связи с пробуждением Владислава Басараба. Лишь бы Сверра никто не трогал. Ведь он так долго выпрашивал у начальства временное отстранение для напарника, хотя тот и не знал. Он думал, что просто не давали заданий на их боевую двойку. Он просто не знал, что Асгейрр остался верен своему принципу работы одиночки.











Плавная дуга от поясницы и выше – наслаждение накатывает легкими волнами, обволакивая все его сознание. Его тело – податливая глина в руках умелого гончара, который с любовью относится к своему материалу. Его стоны – музыка, которую воспроизводит профессиональный музыкант, наслаждающийся собственным инструментом. Он задыхается от нехватки воздуха, не успевает вдохнуть между стонами, настолько сильно его возбуждение, настолько хорошо знает его тело тот, кто сейчас истязает его поцелуями и укусами в шею, водит теплыми сухими ладонями по всему телу, разгоняя горячую кровь. Руки разводят его ноги, придерживая за колени осторожно, словно спрашивая, можно ли. И он разрешает, сам открывается, подается навстречу, ловит чужие губы и тонет, тонет в сладких ласках своего бога.

- Ты хочешь большего? – томный шепот где-то в районе ключиц.

Он хочет, но не может сказать, его рот занят новым стоном, который рождается под новой лаской. Все его тело кричало: «Да!».

- Я хочу…



Честер вздрогнул и проснулся, тяжело дыша. Внизу живота все горело живым огнем, пижамные штаны жутко мешали, причиняли неудобство. Парень повернул голову вбок в ответ на прикосновение чьих-то пальцев к его щеке.

- Дурной сон? – в темноте комнаты желтые глаза Владислава выглядели немного странно, светясь и освещая часть подушки, на которой тот лежал.

Шумно выдохнув, Честер подкатился к нему, заставляя лечь на спину, а сам взобрался сверху, оседлав бедра. Ему сейчас хотелось удовлетворения желания. Именно в этот момент, не тратя время на объяснения, на прелюдии. Хотелось, отчаянно и невыносимо. Он торопливо стягивал белье с мужчины, высвобождая горячий орган.

- Эй-эй, торопыга, подожди, - тихо усмехнулся Владислав, придерживая руки Честера за запястья.

Тот вскинул хмурый взгляд, недовольный тем, что его прервали, но перечить не стал, замерев в ожидании действий Владислава. Но мужчина не торопился ни с чем, разглядывая жилистое, немного подкачанное тело, разместившееся на нем. Он хорошо видел в темноте спальни, мог разглядеть любую деталь: недавние засосы на шее, красные пятна укусов, дорожкой ведущие к правому соску. Отлично видел прикушенную нижнюю губу, затуманенный взгляд зеленых глаз. Оттенок радужек не был ему виден, но Владислав хорошо представлял себе сейчас цвет обычно ярких изумрудов. Они потемнели, словно бы на них падала тень от сильно расширенного зрачка. Кожа у Честера гладкая, не слишком нежная, как у девушки, но и не грубая, к ней приятно прикасаться, чувствовать напряженные мышцы.

- Я хочу быстрее, - Честер недовольно заерзал бедрами, почти не сводя взгляда с члена Владислава, что последнему не слишком понравилось. В последнее время тот слишком часто требовал внимания, касаний, секса.

- А я хочу сначала поговорить, малыш, - Владислав перекатился, без особых усилий подмяв под себя молодого вампира. Член снова оказался в плену ткани белья, что вызвало тихий недовольный стон со стороны Честера. – В чем дело? Почему ты так яростно ищешь моего внимания? То вызываешь во время собрания, то книгу почитать спокойно не даешь, обязательно рядом мельтешишь. Что с тобой произошло? Можешь уж мне-то рассказать. И не смей делать такой страшный взгляд. Мне все равно.

Вампир запыхтел, попытавшись выбраться из-под тяжелого тела, но, поняв, что это невозможно, успокоился и прикрыл глаза, не в силах сейчас выдерживать взгляд светящихся в темноте желтых огней.

- Я боюсь, Владислав… - коверкая имя, меняя ударение, прошептал парень. – Каждый раз ты приходил в мою жизнь. Каждый раз я любил тебя. И каждый раз ты меня убивал. Мои женские ипостаси ты любил больше, они встречались чаще. Ты терпеть не мог меня-мужчину. И сейчас я несколько далек от твоего женского идеала. Ты ведь убьешь меня, я знаю. У меня осталось не так много времени, возможно, и вовсе считанные часы… Я… Я хочу забыть об этом, понимаешь? Каждый раз у меня получалось забыть об этом в твоих объятиях, и именно тогда ты убивал меня… А я… не хочу умирать… Не хочу уходить…

Тихий шепот, нарушавший тишину спальни, был сродни шелесту осенних листьев – таким же грустным, прощающимся с последними лучиками солнца, лета, тепла. Владислав мысленно улыбнулся этому признанию. Он ожидал, что придется силой выпытывать у Честера всю информацию, вытягивать клещами каждое слово, но он сам все рассказал. Послушный мальчик. И его мальчик тянулся к нему, в этой жизни он успел полюбить, хоть и после второго обращения, но это свершилось. И – что самое главное – Басараб не чувствовал надобности убивать это воплощение. Возможно, и не стоит. В конце концов, какая разница, чье тело будет лежать под ним, чьи губы будут молить о жизни и признаваться в любви? Это – один и тот же человек, во всех временных петлях, во всех воплощениях, во всех отражениях зеркал пространства – это одна душа, принадлежащая ему.

Изначальный план Владислава не включал в себя живого Честера. Но что мешало ему изменить свои намерения? Тем более что это никак не отразится на его дальнейших действиях.

- Не бойся. Я не оставлю тебя, не убью. Ты всегда будешь подле меня. Верь мне. И я знаю, что просил довериться уже множество раз, но сейчас я действительно хочу, чтобы ты поверил мне. Ты будешь жить, будешь жить в этом теле, - Владислав склонился к парню, прижимаясь губами к его губам в нежном, целомудренном поцелуе. – Не спеши брать от меня все, ведь у нас впереди вечность, мой свет.

Осмелившись открыть глаза, Честер провел чуть дрожащей рукой по груди Владислава. Он хотел, очень хотел поверить, но опыт всех его предыдущих возрождений не позволял ему этого сделать. И все же… он решил позволить себе довериться. Заставить себя забыть, пересилить набитый многими жизнями инстинкт недоверия.

- Я хочу тебя сейчас, - осмелился он, наконец, разомкнуть губы и вновь разрушить безмолвную преграду между ними. – Хочу почувствовать весь твой жар, хочу почувствовать, что именно сейчас я живой, и что ты – рядом со мной. Докажи мне, что ты реальный, что я чувствую к тебе – тоже реально. Докажи мне это.

«Я докажу тебе. И ты поймешь, что и я иногда сдерживаю обещания», - Владислав снова перевернулся, оказываясь под Честером, двинувшись ладонями по его бедрам, стаскивая штаны. Правильно поняв все эти действия, парень снова высвободил возбужденный орган, одновременно податливо выгибаясь и приподнимая бедра, позволяя снять с себя ненужную деталь одежды. Он обхватывает рукой горячий член, предварительно облизав ладонь, и медленно проводит вверх-вниз, возбуждая сильнее и возбуждаясь сам. Никаких мыслей в голове не осталось, ничего от того разговора, что только что имел место. Ни к чему все это. Сейчас главное – язык их тел, выражавший намного больше, чем самый красноречивый оратор.

Честер приподнимает бедра для того, чтобы насесть на член. Его дыхание сбито, он рвано выдыхает, задерживая дыхание после глубоко вдоха. Комнату оглашает протяжный стон, когда парень полностью принимает в себя орган. Поначалу Честер держится за плечи, за грудь мужчины, оправляясь от острых ощущений проникновения, снова привыкая к большим размерам. Первые движения неуверенные, рваные, совсем не ритмичные, вызвавшие теплую улыбку со стороны Владислава. Он знал, как быстро распаляется его любовник, как он потом начнет двигаться, как будет стонать. Он хорошо помнил прошлые разы. Казалось бы, мало нового было, но каждый раз Честер открывал для него все больше и больше себя. Открывался ему, Владиславу, во время обыденного секса. Этим «откровением» мог быть иной жест, иной стон, даже другой взгляд – и это меняло все на корню, все отношение, удовольствие обострялось, сильнее било по нервам.

Вот и сейчас, стоило Честеру привыкнуть к размерам члена, он поднялся, теперь только кончиками пальцев придерживаясь за бедра мужчины. Парень возвышался над ним, глядя сверху вниз прищуренными глазами. Хоть он и был номинально пассивом, но иногда действовал исключительно по собственной инициативе. Плавные движения бедрами пошли немного выше, отчего живот заиграл мышцами пресса. Тихий шлепок – резко насел. Еще один шлепок – это уже рука мужчины опустилась на ягодицу Честера. Шумные выдохи и вдохи переплетаются с тихими стонами. Глухое грудное рычание с клокотанием. Честер двигает бедрами резче, быстрее, приподнимаясь и тут же опускаясь, сокращая амплитуду.

- Малыш… ты такой узкий… Всегда такой… Да… - мужчина подавался вперед, в такт толкаясь в горячее нутро, помогая парню, чтобы тот не уставал, не выдыхался слишком быстро.

Этот шлепок по ягодице, этот шепот, эти слова – все это сводило с ума, заставляло зажмуриться и всецело отдаться ощущениям, захватывающему ритму секса, который он сам же и задавал. Честер то изгибался, откидываясь назад, меняя угол проникновения, то, наоборот, склонялся к Владиславу за жарким, распаляющим поцелуем, проводя ладонями по сильной, широкой груди. Демонстрируя всю свою гибкость, все свои умения, стараясь максимально ублажить древнего, он сгорал от наслаждения, ловя отголоски чужих эмоций, чувствуя каждым нервом свое и чужое удовольствие.

Он чувствовал в себе эту горячую плоть, чувствовал свой каждый толчок, как член почти покидал его нутро и снова резко возвращался, заполняя изнутри. Все быстрее и быстрее, желая сильнее прочувствовать то, как головка задевает простату. Еще быстрее, до болезненного напряжения в ногах. И так – пока не слышится шорох постельного белья, пока Владислав не принимает сидячее положение, максимально войдя в тело Честера, крепко прижав к себе и не позволяя двигаться.

- Тише-тише, разогнался… Не торопись получить разрядку, не видь только в ней удовольствие. – Желтые глаза ярко блеснули, прищуренные из-за улыбки. Несколько грубоватые пальцы скользнули по щеке Честера, нежно поглаживая, помогая тому перевести дыхание, успокоиться. – Все, тише.

Новый переворот, из-за чего одеяло летит на пол. Оно и не нужно. Честер разочарованно простонал, когда Владислав вышел из него и поднялся с постели. Басараб исчез из поля зрения, и парень даже не пытался нашарить того взглядом, сосредоточенный только на успокоении своего беснующегося сердца в грудной клетке. Вскоре Владислав вернулся к нему, звякнув чем-то металлическим. Приказал закрыть глаза, что Честер выполнил весьма быстро. Сильные пальцы обхватили его руки и подняли над головой. Что-то прохладное прикоснулось к его запястьям, послышался тихий щелчок. Наручники! Он приковал его к изголовью кровати! Честер распахнул глаза и машинально дернулся, непонимающе уставился в горящие желтым огнем глаза Владислава.

- Расслабься, мой свет. Расслабься и доверься мне. Я не причиню тебе боли.

Честер честно попытался расслабиться, даже прикрыл глаза, но сквозь неплотно сомкнутые веки все равно наблюдал за действиями древнего. Тот мягко улыбался ему, шептал успокаивающие слова, которые, к удивлению парня, действовали на него должным образом. Он видел и чувствовал, как к нему прижимается горячее, потное тело. Ощущал нежные поцелуи, начавшиеся с самых его губ и цепочкой последовавшие по всему его телу: по шее, ключицам, яремной впадине, груди, обоим соскам, вокруг пупка, по вмиг втянувшемуся от напряжения животу, по лобку, обходя член. Поцелуи продолжились сначала на левой, а потом и на правой внутренней стороне бедра, потом губы прикоснулись то к одному колену, то ко второму и так – до щиколоток. Все это время Честер извивался на постели, напрягая закованные в наручники руки, заставляя мышцы идти буграми под кожей и резко очерчиваться рельефом.

- А теперь – самое интересное, - прозвучал шепот, когда Владислав поднялся к нему, практически прижимая своим весом к постели. – Готов?

Честер не мог ответить ему. Он был занят тем, что жадно хватал широко открытым ртом воздух, шумно дыша. Его глаза тоже широко раскрыты и смотрели в потолок, но не видели его из-за мелькавших перед взором разноцветных пятен. Он даже не услышал слов мужчины, когда тот обратился к нему. Ему все равно, что тот сделает, лишь бы это удовольствие не прекращалось. Невозможность сделать что-либо самому подстегивала сознание, подкидывая пошлые мысли, от которых – он это чувствовал – был готов кончить, не прикасаясь к члену, хотя это и было маловероятно. Все же, какая-то физическая стимуляция была необходима. И, кажется, Владислав это прекрасно видел и понимал. Потому что еще ни разу не коснулся даже случайно члена Честера. Расчетливый.

- Раздвинь ноги. Шире. Шире! – громкий голос и приказной тон заставили парня вернуться из своих мыслей в реальность. Желтые глаза требовательно смотрели на него. Только после повтора слов Честер выполнил требование, и Владислав смягчил тон. – Молодец.

Что-то коснулось колечка мышц между ягодицами. Что-то круглой формы, несколько влажное и прохладное, твердое. Двинулось внутрь, легко проходя и расширяя отверстие собственной расширяющейся к концу формой.

Это вызвало громкий полустон-полукрик со стороны Честера. Парень подался практически всем телом вперед, желая насадиться резче, но Владислав не давал ему этого сделать, мягко удерживая за бедра. Напряжение, вившееся внизу живота пружиной, сжалось еще сильнее, вызывая дрожь по всему телу от невозможности кончить. Так хотелось уже скорее ощутить верх легкости и наслаждения, так сладка была эта пытка, так изысканна, что от нее просто невозможно было не издавать таких громких и протяжных стонов.

- Потерпи, малыш, потерпи еще немного… - Владислав откровенно наслаждался реакцией своего любовника. Его руки гладили и сжимали тело именно там, где оно откликалось еще большим возбуждением. – А теперь…

Неизвестно откуда взявшаяся материя обвилась вокруг члена, несильно стиснув его по всей длине. Под головкой – изящный маленький бантик - гарантия того, что Честер не кончит раньше, чем того захочет Владислав. Стеклянная бутылка покинула тело Честера с тихим хлюпающим звуком – смазки, все же, было много, но оно и лучше – тогда член сейчас будет хорошо скользить внутри.

Владислав наваливается на него всем телом, резко входя на всю длину, начинает размеренные движения сразу, не давая времени на передышку, вызывая еще порцию стонов, от которых Честер уже почти задыхался. Он уже не понимал, где находился и что происходило. Он хотел только одного – скорее закончить, больше ничто его не волновало. Но Владислав все продолжал жесткие толчки, сжимал в руках его тело, не желая выпускать из цепких объятий. Слишком долго, член уже горит, материя слишком больно врезается в нежную кожу, вызывая болезненные ощущения. По щекам катятся слезы – он на грани, на этой безумной грани, когда ему до того хорошо, до того жарко, что тело отзывается тугой болью.

Момент – внутри он чувствует горячие выстрелы спермы. Следующий – с его члена исчезает болезненное давление материи, на ее место приходит горячая ладонь… Его мир оглушительно взрывается его собственным воплем. Оргазм настолько сильный, что Честер попросту теряет сознание, обмякая в руках древнего. Владислав улыбается и ласково целует парня в висок. Молодец. Выдержал.







- Эй, проснись. Проснись, ну же.

Глаза открывались нехотя, ему хотелось еще понежиться в постели, в объятиях сильных рук и прижиматься к горячей груди. Просыпаться не было никакого желания. Но пришлось.

Перед его взором – теплая улыбка, едва заметные морщинки вокруг глаз. Его тело все еще ощущало чужое, прижимающееся к нему, обнимающее его. Чужие губы прикасаются к его губам, даря легкий, нежный поцелуй. После того, что происходило ночью, это – слишком волшебно, слишком легко, чтобы можно было подумать, что это совершали одни и те же люди. Существа.

Честер улыбается, прощая мужчину за то, что рано разбудил его. И, подтянув к себе одеяло, прильнул к его телу, вдыхая запах его кожи, смешанный со свежим запахом улицы, что проникал в комнату через открытое окно. Обнаженную кожу выглядывающей из-под одеяла ступни пригревали лучи утреннего солнца. Идиллия, к которой они так долго шли, наконец-то воцарилась.

Сколько стоил для каждого из них этот момент? Множество смертей, множество убийств, реки крови, в коих оба давно должны были утонуть, потеряв надежду на то, чтобы найти друг друга. И все же, нашли. Он поверил своему палачу, а тот, в свою очередь, покаялся в своих прошлых деяниях, более не желая их повторять.

- Я люблю тебя, мой свет, - тихо прорычал на ухо Владислав, крепче прижимая к себе тело молодого вампира.





Дарелл раздраженно хлопнул дверью, входя в собственный кабинет и срывая с уха наушник, в котором десять минут назад прозвучал голос охранника, донесший о том, что поймали нарушителя, пытавшегося пробраться в кабинет. Нарушитель представился лучшим другом главы Охотников, и потому не понимал, почему его задержали.

- Все вон! – рявкнул Дарелл, швыряя наушник на стол. – Вон, я сказал!

Охрана, что-то ворча, выбралась из кабинета, услужливо прикрыв за собой дверь. Дарелл подошел к «пленнику» и, скрестив руки на груди, недовольно воззрился на него.

- Хватит ломать комедию. С каких пор наручники для тебя – помеха? – когда якобы плененный мужчина легко встряхнул руками, и зазвенел бесполезный металл, ударившись о пол, глава Охотников вздохнул. – Так-то лучше. Чего тебе нужно? Кажется, в прошлую нашу встречу мы с тобой четко договорились, что ты не будешь афишировать наши с тобой отношения. Хотя, думаю, во время войны, когда палят пушки Наполеона, ты мог сделать вид, что не расслышал этого.

Владислав усмехнулся, потирая запястья. Ох уж этот Дарелл, вечно все усложняет. Глаза древнего вспыхнули задумчивыми искорками.

- Я не афишировал ничего, я же сказал, что пришел навестить друга, не любовника. И, кстати, ты слишком много времени мне друг. Может, все-таки?..

- Перебьешься. Говори: зачем пришел? И проваливай быстрее, у меня дел много.

Владислав и Дарелл знакомы с давних, темных времен. Охотник прикрыл глаза, вспоминая.



Бродивший во тьме и одиночестве, будучи тогда еще обычным смертным, Дарелл искал утешения после потери жены и двух детей. Пожар не пощадил его родную деревню. Сам он был на охоте, вернулся домой только вечером. По возвращению узрел страшное – пепелище. Почти никто не выжил. Только он, Дарелл, и кузнец, ушедший в соседнее селение. Тогда простой охотник на зверя отправился далеко на Север, искать свою долю. И встретил по дороге всадника на вороном коне. Он назвал себя другом, который в силах утолить печаль. Они вместе пошли на Север, где долгое время снимали комнату на постоялом дворе. Всадник, назвавший себя Владиславом, действительно утолил печаль, навсегда утешил горюющего охотника.

Долгими зимними ночами они грелись друг о друга в одной постели. Хозяин постоялого двора не обращал внимания на изредка доносившиеся стоны. В конце концов, пока господа платят – они могут делать все, что им заблагорассудится.

И они творили странные, непонятные тогда еще для понимания Дарелла, вещи. Иногда Владислав вел себя странно – он брал охотничий нож Дарелла и вырезал незнакомые символы, отдаленно похожие на руны, на коже охотника. Он слизывал горячую кровь с упоением, жадно ловя каждую каплю, не позволяя ни единой пролиться. Сначала Дарелл не понимал, что это было. Для него все дни слились в один, все ночи в одну. Больше не существовало мира вокруг, только он и этот загадочный всадник, увлекший его в собственный мир, порочный мир.

Однажды все изменилось. Однажды Дарелл услышал пение птицы, стук сердца пробегавшей под полом крысы, он почуял запах далекого леса, запах добычи.

- Этот ритуал переродил тебя, - нашептывал ему Владислав, стоя вместе с ним же в лесу. Они были одеты только в рубахи и легкие портки, даже не обутые. Но снег не колол голые ноги, мороз не причинял им дискомфорта. – Ты был обычным охотником, но теперь стал Охотником. Иди и принеси мне добычу.

Он сорвался с места через долю секунды после того, как были произнесены слова. Вернулся быстро, с тушей молодого оленя на руках, с перепачканным лицом, руками, и всей одеждой – в крови.

- Точно так же ты будешь ловить моих отпрысков. Это мой приказ…



Прикосновение к груди заставило Дарелла распахнуть глаза и уставиться в ярко-желтые огни, горевшие в нескольких сантиметрах от его лица. Рука Владислава – на его груди, другая – прижимает к себе за пояс, не позволяя отстраниться.

- Я скучал, - прошептал мужчина, улыбнувшись и потянулся за поцелуем, но так и не получил его, поскольку горло ощутило острый клинок. Будь проклят предусмотрительный Охотник! Вечно испортит все удовольствие, лишит всякого смака!

- Отойди от меня. Сейчас же, - коротко выдохнул Дарелл.

В последний раз они виделись довольно-таки давно: еще во время войны с Наполеоном. Оба были на стороне француза и портили ему все планы, мешали карты, рисовали неправильные стратегии. Они делали все, чтобы помешать Бонапарту взять свое. У каждого был свой интерес, но и общая цель имела место – не дать зарвавшимся потомкам Владислава взять верх над людьми. Тогда они были друзьями, не более. Владислав пытался, конечно, снова добиться расположения Дарелла, но все было тщетно.

- Тот парень, Честер, кажется, не будет ревновать? – Дарелл вскинул бровь. Дождавшись, пока Владислав отступит, он все же задал вопрос. Однако клинок из руки не исчез. Впрочем, он понимал, что это не слишком спасет его от древнего, но хлопот последнему доставит.

Владислав, досадливо поморщившись, отвернулся к окну. И вот обязательно ему все портить? Вечно поднимает не самые приятные темы. Хотя с Честером Охотник попал не в бровь, а в глаз.

- Из-за него я и пришел к тебе, Дар. Его обращение… меня пугают последствия. Ладно-ладно, не пугают, а просто не нравятся. Ты не изменился после того случая. Но он… он стал совсем другим, понимаешь? Как будто это совсем другой вампир, не тот, за которым я наблюдал. Душа все та же, я чувствую ее, но и она меняется, медленно, неохотно. Что мне делать? Что ты сделал, когда почувствовал изменения?

Дарелл хмыкнул. Вот оно что. Владислав все-таки обратил своего любимого щенка. Только вот зачем к нему-то пришел за помощью? Как будто Охотник в состоянии что-либо исправить, помочь. Да, он мог, конечно, дать советы… Но просто так делать он ничего не собирался. Он слишком долго и слишком хорошо знает Владислава. Как ни странно, даже лучше, чем его постоянно убиваемая любовь. Это вызвало легкую усмешку на губах Дарелла.

- Ты же знаешь, что просто так я ничего не сделаю. Тем более, для тебя и для твоей женщины, - Дарелл обошел свой стол сбоку и уселся в кожаное кресло.

- Он. Это он, Дарелл, в этой жизни она снова возрод…

- Избавь меня от этих твоих исповедей, хорошо? – поморщился глава Охотников, включая свой ноутбук и надевая очки. В стеклах отразились некоторые иконки рабочего стола, картинка заставки. Мелькнули папки, текстовые документы. – Ага… Нашел, чем тебе помочь. Но за это я потребую плату. И, как ты знаешь, не самую гуманную по отношению к твоим отпрыскам.

Владислав нахмурился, вспоминая, чего стоила ему последняя услуга Охотника. Двенадцать вампирских дев, которые были принесены в жертву Триаде Скорби. И это случилось не так уж и давно – как раз тогда, когда Честера древний послал на разведку. Было глупо надеяться на то, что парень действительно сможет пробраться в архивы Охотников без силы, без неуязвимости, без слабостей. Для того Владислав и заключил сделку с Охотниками – а им и принадлежал культ – они проведут Честера в лжеархивы, выдадут ложную информацию и выведут обратно. И все только для того, чтобы Честер поверил ему, Владиславу. Только ради завоевания доверия. Если бы он этого не сделал, Честер бы не сделал один небольшой, кажущийся незначимым, мысленный вывод. Тогда бы он сам не пришел к Владиславу за обращением. Начал играть – играй до конца.

- Сколько? – мрачно спросил Владислав, буравя взглядом дверь. Краем глаза он отметил шевеление сбоку – Дарелл покачал головой.

- Не знаю. Это нужно спрашивать у кое-кого другого, - Охотник взял в руки мобильный телефон и, найдя нужный номер в памяти устройства, позвонил. – Сверр, немедленно в мой кабинет. Это касается… новых пожертвований культу.

- Когда мы успели стать врагами, Дар? – вампир все-таки повернулся к Охотнику. – Мы ведь оба – ты и я – не хотели этого. Почему это произошло? Неужели всему виной Она? Ты ведь понимаешь, я говорил тебе это еще в первые дни твоего Становления, для меня Она означает все. Мы с Ней – Аид и Персефона, я и она – осень и весна, смерть и возрождение этого мира. Они зовут меня Каином, думая, что я их произвел на свет, думая, что я – только их Отец!

- Бог наказал не только Каина, - тихо проговорил Дарелл, опустив голову и прикрыв глаза за стеклами очков. – Бог наказал и Адама: за то, что тот не смог уследить за Евой. Поэтому ты следишь за Ней, даже пребывая в летаргическом сне. Ты видишь Ее, потому что таково твое наказание, но и убиваешь – потому что настолько велик твой гнев.

В дверь постучали, и им пришлось прервать свой диалог. В кабинет вошел среднего роста мужчина, одетый в длинный, до пола, плащ. Его лицо было выбелено краской, а глаза обведены фиолетовым цветом. На голове – железный терновый венец, ранящий кожу. На паркете кабинета обозначились алые отпечатки стопы вошедшего – кровь. Ее запах ударил в ноздри Владислава, отчего зрачки расширились. Удивительное сочетание запахов этой крови приятно удивило древнего, но не заставило потерять голову. Он ведь не зависим от крови, в отличие от собственных потомков.

- Господин? – главный жрец культа Скорби приподнял одну бровь вверх, выражая крайнюю степень заинтересованности. Его голубые глаза выражали бесконечное терпение, отчасти – усталость.

- Мой добрый друг Владислав хочет опять принести жертву культу, - проговорил Дарелл, приподняв голову и посмотрев на подчиненного. – Твоя задача – назвать цену, не более того.

Взгляд ясных, не выражавших и отголоска боли, светло-голубых глаз переместился на Владислава, изучая. Древний спокойно выдерживал этот взгляд, не моргая, выжидая, пока жрец назовет цену. По лбу, пересекая лицо неровной темной чертой, побежала струйка крови – то терновый венец настолько сдавливал кожу головы, настолько шипы вонзались в плоть.

- Мне нужны трое сильных юношей и три девы крепкого сложения, - медленно заговорил Сверр. – Ты приведешь их ко мне сам, древний. Ты сам вырвешь их сердца, обмотаешь их голосовыми связками самих жертв – такова будет твоя жертва сердечной просьбе моему господину.

Не дожидаясь разрешения Дарелла выйти, жрец развернулся и покинул кабинет, оставив после себя легкий аромат благовоний и крови.

Владислав стиснул зубы, старательно заставляя себя успокоиться. Этот мальчишка… он не живет в этом теле и четырех столетий, а уже ставит ему, Владиславу, такие условия! Эта жертва была равносильна транспаранту с надписью: «Я действую с разрешения их господина». Вот он – замысел Дарелла? Вынудить его, Владислава, хотя бы таким образом подчиняться ему?

- Я знаю, о чем ты можешь подумать, Каин, - тихо произнес Охотник, поднимаясь из-за стола и подходя к вампиру. Мужчина положил руку ему на плечо. – Просто приведи их. Этого будет достаточно, ритуал могу провести я. А если промыть мозги Сверру, то…

- Как ты вообще позволил ему такое мне предложить? – зарычал Владислав, сбрасывая чужую руку со своего плеча. – Как ты посмел допустить такое? И не смей называть это имя. Оно давно забыто и стерлось из памяти.

Дарелл вздохнул и снова положил руку на плечо, стиснув. Он обеспокоенно посмотрел в глаза древнего, отчего Владислав замер. Этого он не ожидал, он уже и позабыл, что Охотник всегда был чувствительным. Остался собой даже после становления, чего не смог сделать Честер.

- Плата не для меня, Влад, ты ведь это прекрасно знаешь, - прозвучал тихий голос Охотника, уставший, он напоминал вампиру о том времени, когда они только-только познакомились. – Для себя я не прошу ничего – все для культа и людей. Для себя я каждый раз убеждаюсь, что с тобой все в порядке, что ты жив. Ведь никто не знает, действительно ли ты абсолютно бессмертен, или же есть уязвимое место. Меня смущает, что ты не зависим ни от крови, ни от какого-либо вида пищи вообще. Я волнуюсь за тебя, Влад. Твой мальчишка счастлив рядом с тобой – и я понимаю его, но ведь он не задумывается о природе твоего существования.

Древний накрыл теплую ладонь Охотника своей, прохладной сейчас, на несколько мгновений переносясь в далекое прошлое, в момент, когда они так же стояли друг напротив друга и смотрели глаза в глаза, видя в них собственное будущее. Ирония, насмешка судьбы. Они клялись быть лучшими друзьями, самыми близкими, знающими слабости друг друга и оттого не могущие вступать в битву между своими кланами, что появятся потом.

В настоящем Дарелл казался ему потерянным, более не другом, не тем, кто беспокоился бы о нем. Но ошибался, к своему счастью. Владислав не видел в этом измены своей любви, ведь не питал никаких романтических чувств к Дареллу. Только дружба, взаимный интерес, только иногда, очень редко – секс. Отчего-то Владислав пока что боялся по-настоящему расслабляться в постели с Честером, боялся причинить тому боль, боялся, что тот не поймет. Но Дарелл… секс с ним ни к чему не обязывал. Охотник не обижался, просыпаясь один поутру. Не закатывал скандалов, если хотел сам, а Владислав – нет. Вообще не имел никаких требований. В этом плане с Честером было тяжело, но и интереснее одновременно. Хотя, от подобного поведения Владислав уставал.

Когда мужчина потянулся к губам Дарелла, раздался писк со стороны ноутбука. Как всегда, техника подводит своих хозяев, напоминая о своем существовании слишком не вовремя.

- Подожди, - вздохнул Охотник и отошел к столу.

Открыв почту, мужчина посмотрел последнее сообщение.







Мелькнули фотографии, и Дарелл бы закрыл ноутбук, вернулся бы к Владиславу, но что-то его насторожило. Приглядевшись, не смог сдержать ругательства. Эти идиоты… Как же он не догадался предупредить своих людей об этом?..

- Что там такое? – проворчал Владислав, подойдя с другой стороны стола и заглянув в монитор.

Тишину кабинета нарушило громкое клокотание пробудившегося от ярости зверя. Увиденное заставило Владислава сильно сжать край столешницы, до треска. Ярость, гнев, ненависть заполонили его сознание, застилая глаза алой поволокой. Дарелл покосился на него, но не рискнул успокаивать – бесполезно. Охотник медленным движением руки уже хотел было закрыть фотографию, но усилившееся по громкости рычание предостерегло его от этого.

«Как они посмели?! Треклятые букашки, как вы посмели поднять руку на прекрасное?!»

На стене забора, окружавшего территорию Охотников, был распят молодой человек со светлыми волосами, раскинув в стороны руки и опустив голову. Он был одет в какую-то невзрачную толстовку, синие джинсы и кроссовки. От пробитых огромными гвоздями ладоней и ног струились багровые ручейки, оставляя на заборе следы. Пусть лица и не было видно, Владислав понял, кто это.

- Честер, - выдохнул древний, прежде чем сорваться с места.

Дарелл не завидовал тем своим подчиненным, кто окажется на пути вампира. Похоже, в этот раз жертву принесет он, а не Владислав.