Андрей Иванович проснулся от странного звука – будто кто-то скребся в стекло. Встав с кровати, следователь достал из-под тощего матраца ПМ и, держа его в опущенной руке, осторожно подошел к окну. Тихонько отодвинул край пыльной шторы. Луна заливала ночь призрачным серебристым светом, играя на мокром асфальте. В лесу напротив стояла темная фигура. Следователь, не отрываясь, смотрел на фигуру, пытаясь понять, что это такое и почему Луна его не освещает. За стеклом вновь кто-то поскребся. Андрей Иванович перевел взгляд. Темная тень метнулась от окна. Невольно вскинул руку с пистолетом, едва не выбив стекло. Поднял взгляд – фигура в лесу пропала. Померещилось что ли? – подумал он, на всякий случай тихо открывая окно. На подоконнике темнели две кучки свежих опилок, распространяя в ночном воздухе запах сосны. К нему примешивался тонкий аромат фиалок. – Что там? – раздался заспанный голос за спиной. – Слава, похоже, у нас были гости. Слава встал с кровати и зажег свет, ежась от ночной прохлады, подошел к окну. Андрей Иванович стволом указал на опилки. – Думаете, убийца принес? – настороженно спросил Слава. – Не знаю… Я видел какую-то темную фигуру через дорогу, а под окном что-то скреблось. Я посмотрел на подоконник, а оттуда большая птица взлетела. – Птица принесла опилки в когтях? – Не знаю… Как говорил Гегель: «Сова Минервы вылетает в полночь». Тащи фотоаппарат – будем снимки делать. И бланк доставай – надо осмотр места происшествия составить. Слава обреченно вздохнул. – Не вздыхай, служба у нас такая. Дни и ночи… – Я оденусь? – в трусах и майке молодому следователю по ночной свежести было зябко. – Оденься, – разрешил Андрей Иванович, спавший в теплой синей пижаме. – Да и я партикулярное платье натяну, негоже пугать пейзан непривычным одеянием. – Думаете, вас кто-то увидит? – Обычно в деревнях встают рано. Да и к тому-же лично меня не отпускает ощущение, что за нами все время следят. – Знаете, – замялся Слава, – мне тоже это все время кажется. Какая-то тут атмосфера гнетущая. Закончили фотографировать и описывать место происшествия только к утру, когда уже было светло. Верхушки деревьев начали золотиться, отражая первые лучи, разбавляя настоянную за ночь тишину, как сумасшедшая разоралась кукушка в леске. – Ку-ку-ку-ку-ку-ку-ку. – Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось? – спросил Славик. – Ку, – и замолчала. Следователи задумчиво посмотрели друг на друга. За околицей начала кричать другая кукушка, судя по голосу, более опытная. – Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось? – снова спросил Славик. Птица презрительно замолчала. – Спросите вы, Андрей Иванович. – Слава, не забивай себе голову суевериями. – Спросите. – Хорошо. Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось? – Ку-ку, ку-ку, ку-ку, ку-ку, ку, – синхронно отсчитали обе птицы. Следователи вновь озадаченно переглянулись. – Я не люблю птиц. Пора делами заниматься. Вячеслав, теперь, когда у нас есть машина, тебе необходимо встретиться с егерями из заповедника и опросить их. – Сегодня? – Езжай сегодня, а я допросами займусь. Ладно, пошли завтракать и будем работать. *** В дверь постучали. – Войдите. Распространяя застарелый запах перегара, вошел невысокий лысый крепыш с неровным шрамом на бугристой голове, в засаленной фуфайке, старых шароварах и грязных хромовых сапогах. – Вызывали? – Здравствуйте, проходите, присаживайтесь. – А чего сразу садиться, гы? – поднял он на следователя мутные оловянные глаза. – Не садитесь, а присаживайтесь. – Знаю я вас, присесть предложите и на пять лет без права переписки. – Такого уже нет давно. – Чего нет? – Без права переписки. – Правда, гы? – у пастуха начался нервный тик – сильно дергался левый глаз, – перестройка? – Нет, уголовный кодекс давно новый. Представьтесь. – Рано мне еще, – к глазу добавилось дерганье правого плеча, при этом, плечо и глаза не совпадали по частоте. – Как вас зовут? – Меня? – Да, вас. – Бобков я, Михаил Михайлович, пастух тутошний, гы. Бобком люди кличут, а я и отзываюсь. – Михаил Михайлович, что вы можете сообщить по факту убийства Андрея Родина? – Нашел я его, значится. Корова, подлюка, в лес ломанулась, а я, значится, за ей. Догнал и по рогам скотине безмозглой, вестимо, насовал. Она назад шарахнулась, а я, это самое, посра…, в смысле, оправиться по большому, гы, решил. Дай, думаю, коли в лес пришел, так и это самое, короче… Опять же – для грибов полезно. Только штаны снял, присел, а тут и он лежит, значится. Ну, я и побег в деревню – в милицию звонить. А сыну своему, Мишке, он в подпасках у меня, это самое, сказал никого не подпускать. – Никого это кого? Там был кто-то еще? – Коров чтобы и овец не подпускал. Мы же с пониманием, знаем, что следы затоптать могут. Я уже усе рассказывал и протокол подписал. – Я читал протокол. Добавить к нему что-нибудь можете? – Что тут добавлять? Зря он в тот лес пошел, это самое, нехорошее там место. Нехорошее. – Чем нехорошее? – Мне еще бабка моя про это рассказывала – тогда никакого заповедника там и не было. В войну фашисты там пленных расстреливали. Бабка моя, земля ей пухом, говорила, что фашисты пытались открыть ворота в Ад… – Однако. – Не верите? Думаете, что я псих? – пастух ткнул корявым черным пальцем в шрам. – Да? – Почему же, ничего подобного я не думаю. – Вы у бабок поспрашайте, у старых наших – может и расскажут. До немцев в тех лесах НКВДшники крутились. Нехорошее место и крови пролито там немало! – Бобок начал трястись на стуле. – Много, много крови пролито! – Успокойтесь, Михаил Михайлович, и рассказывайте по существу. – По существу? Я думаю, в лесу водятся какие-то существа… и это они убили Андрея. – Что больше всего бросилось вам в глаза? Запомнилось? – Когда я его увидел, то какая-то птица сидела на лице и клевала глаз. Левый глаз. – Что за птица? – Я не знаю! Не знаю!– Успокойтесь. Выпейте воды, – следователь налил воды из графина, любезно предоставленного вместе с комнатой, в граненый стакан, найденный Славой в тумбочке, и протянул Бобку. Тот дрожащей рукой взял стакан и, стуча по нему зубами, с трудом выпил. – Я таких птиц раньше не встречал, – неожиданно спокойно сказал он. – У нее были зеленые глаза. – Что еще можете сказать? – Он мне снится… стоит, машет рукой, в которой насквозь торчит колышек и пытается что-то сказать… – Что сказать? – Не знаю, у него рот забит чем-то. – Чем? – Похоже на опилки, но я не уверен. – Еще что можете сказать? – Больше ничего, кроме того, что надо проверить лес. Вдруг, там сам Гитлер прячется?! Вы проверьте, проверьте! – пастух вновь сорвался на крик. – Куды мне бечь, царица небесная, если он в лесу?! – Хорошо, мы проверим. А вы будьте готовы, что я вызову вас еще раз, – Андрей Иванович протянул пастуху бланк, – прочти и если все верно, то напишите снизу: «С моих слов записано верно. Мною прочитано» и распишись. Пастух медленно прочел протокол, неуверенно подписал, встал. – А от лесов держитесь подальше, – напоследок сказал он, совершенно противореча сам себе и вышел из комнаты. Следователь проворно вынул из лежащей на кровати спортивной сумки пакет и осторожно спрятал туда стакан. Пакет положил в сумку.
– Здравствуйте, – голос глубокий, немного томный, как телячье мычание. Навязчивая и густая комбинация запахов: дешевых духов, сирени и свежего леса. Короткая синяя юбка. Деревенская красотка, да и только. – Проходите. Садитесь. Девушка поправила русые локоны, мягко покачивая бёдрами, медленно прошла к стулу, медленно села. Кофточка на пышной груди была в натяжку. Андрей Иванович кашлянул, запершило в горле. – Представьтесь, пожалуйста. – Лена. Сапункова. Извиняйте, Елена Анатольевна. — Девушка улыбнулась. – Елена Анатольевна, вы догадываетесь, почему я вас пригласил? – Понятия не имею! — она опустила глаза. Пальчиком провела по краю стола. – Даже предположений никаких нет? – Совершенно! – Странно… – Я ничего не совершала! — сказала Елена с вызовом. – Никто вас ни в чем не обвиняет. – Зачем тогда пригласили? – Подумайте. – Не думается. – Хорошо, – вздохнул Андрей Иванович. – Вы здесь из-за убийства Андрея Родина. – Я его не убивала! — она отвернулась и уставилась в окно. – Давайте попробуем по-другому, – Андрей Иванович тоже хотел бы выйти в солнечный день из пропахшего сыростью помещения, а еще лучше оказаться на крымском пляже. – Что вы можете сказать про Андрея? – Его убили. – Это я знаю. Кто его убил, у вас есть предположения? – Не я – это точно! — Елена перевела взгляд на следователя. Положила руку на стол и кончиками пальцев коснулась стопки бумаг. – Что вы можете сказать про покойного? – Про кого? – Про Андрея. – Ничего. – Вы его не знали? – Очень мало. — Девушка начала рисовать пальцем круги по столу, по бумагам. Коснулась авторучки. Андрей Иванович переложил бумаги в сторону. – Жили в одной деревне, учились в одной школе и так мало знали? С трудом верится. – Что я — бюро справочное — всех знать должна?! — Елена скрестила руки на груди. – Хорошо, – видя, что разговор опять заходит в тупик, Андрей Иванович задумчиво почесал левую щеку, потёр лоб. – А вот, например, Виталика вы хорошо знаете? – Какого? — Елена нахмурилась. – А вы какого знаете? – Вы про какого спрашиваете? — В глазах Елены появилось беспокойство. Она снова отвернулась к окну. – Про Андреева, – сдался следователь. – Его знаете? – Андреева? – Да, Виталия Андреева. Девушка молчала. – Так знаете или нет? – не выдержал следователь. – Знаю, — обиженно и резко ответила Елена. – Почему же тогда молчите? – Молчание знак согласия. – Хорошо, – медленно вдохнул и выдохнул Андрей Иванович, – насколько хорошо вы его знаете? – Не очень, только что учимся в одной школе и живем в одной деревне, а так, можно сказать, и не знаю его совсем. – Хоть кого-нибудь вы хорошо знаете? – Сестру свою, Ирку, брата – Стаса, родителей, – начала загибать пальцы на руке Елена. – Еще? – Еще двоюродные братья тут у меня живут: Сашка и Мишка, родители их. – А не из родственников? Опять наступила тишина. Елена прикусила пухлую губу. Щеки её немного порозовели. – Молчание – знак согласия? – обреченно спросил следователь. – Да, знаю. – Кого еще вы знаете? – спросил Андрей Иванович, с трудом сдерживая в себе неожиданное желание – взять со стола графин с водой и опустить его на голову девушке, взять и тряхнуть её хорошенько, чтобы отвечала бойчее. – Одноклассников, подруг…, – вновь начали загибаться пальцы. – Про убийство Андрея что-то можете сказать? – Да, могу. Я его не убивала. – Это я уже слышал и записал. Еще что-то? – Нет. – Предположений кто его мог убить нет? Она вдруг уставилась на следователя, словно увидела его впервые. Потом с опаской посмотрела куда-то выше его головы. Отвела взгляд. Поправила густые волосы. – Нет. Нет у меня никаких предположений. – Хорошо, – следователь протянул девушке бланк протокола, – прочтите и если все верно, то напишите снизу: «С моих слов записано верно. Мною прочитано» и распишитесь. Елена молча подписала протокол, сверкнула глазом и вышла, маняще покачивая круглыми ягодицами под темно-синей короткой юбкой. – Здравствуйте, – в дверь вошел высокий белобрысый подросток истинно арийской наружности. – Здравствуй, Владимир. Проходи, присаживайся. Ты догадываешься, зачем я тебя вызвал? – Из-за Андрея? – Правильно. Вы дружили? – Мы учились в одном классе и жили водной деревне… – Близко, значит, не дружили? – Он больше с Виталиком Андреевым и Витьком Пронкиным дружил. – Понятно. У тебя есть какие-то мысли, кто мог это сделать? – Мне кажется… это таджики. Они какие-то не такие как мы, грязные, крикливые… Могли его убить. – За что? – Он козу у них украсть хотел. В шутку. – А таджики не поняли шутки? – Не поняли. У них весной как нарочно козел повесился… Мальчиком его звали. – Как повесился? – Привязан был и на этой веревке на заборе повис и удавился. А таджики на Андрея подумали. Один ихний – Заурбек, подрался с Андреем за это. – И кто победил? – Заурбек он здоровый, дзюдо там у себя занимался… – А Андрей боксом. Так кто победил? – Андрей его дубинкой отм…, простите, избил. – Дубинкой? – У них такие дубинки – из резинового шланга с металлической оплеткой внутри от трактора, они внутрь шарики от подшипника насыпают. – Они это кто? – Андрей, Виталик, Витек… Да тут многие с такими ходят. – А у тебя есть такая дубинка? – У меня? – немец заискивающе улыбнулся. – У меня… есть. Только у меня без подшипников, вы не подумайте! – Все равно – холодное оружие! Прямо «дикий Запад» какой-то. Может тут и пистолеты есть? – Самопалы делают многие… – Страшно жить в вашей деревне. Вернемся к драке Андрея и Заурбека. Когда она происходила, кто видел? – Где-то недели три назад, вечером это было, возле комбайна, напротив карьера. Полдеревни видело – сидели на бревнах и ждали скот с поля. – Ясно. А еще драки с таджиками были? – Виталик с Муратбеком подрался. – Это кто? – Он на год старше нас. – Место, время, итог? – Перед экзаменами, в школе, за тиром, один на один. Виталик победил. – Без дубинки? – Без. Три зуба ему выбил и нос сломал. – Какие страсти тут кипят. Из-за чего драка произошла? – Муратбек ко всем цеплялся… щелбан Коле Андрееву дал случайно. – Неплохой размен: нос и зубы за щелбан. – А нечего лезть! Понаехали тут! – Не горячись, скажи лучше, кроме таджиков кто мог на Андрея зуб иметь? – Да кто угодно! – И убить кто угодно мог? – Ну… Андрей он здоровый был, не всякий бы справился… – Ты тоже парень не хилый – ты бы справился? – Не знаю, он ко мне не лез. – Совсем? – Иногда только дразнил «Партизаном»… – За музей? – Нет, еще до музея было. Мы с Виталиком с картошки сбежали и заблудились. Два дня по лесам и полям таскались. – Ясно. Кстати, а зачем вы музей ограбили? Это не для протокола, не бойся. – Оружие хотели взять, – потупился немец. – Зачем? Подросток пожал плечами. – Что хоть взяли? – Всё… все, что было. И миномет тоже… – Хозяйственные. Скажи, а по грибы ты ходишь? – Редко, тут заблудиться можно… – А кто часто ходит, знаешь? – Бабки разные, но они недалеко… Еще Красотьевич. Он постоянно жрет их. – Это кто такой? – Алкаш один местный. У него дом сгорел, и он теперь в самодельной хижине живет. Со свиньей… – Хорошо, проверим. А в заповеднике ты бывал? – Нет, там место плохое… Леший водит… Я как-то раз зашел, случайно, слегка заблудился. Присел дух перевести и услышал немецкую речь… – Немецкую? Ты не ошибся? – Мы дома меж собой по-немецки разговариваем. – И про что говорили в лесу? – Команду на расстрел пленных отдавали… А потом залп… Я испугался и убежал оттуда… – Больше ничего странного тебе не встречалось? – В заповеднике? – Везде. – Мы весной шли домой из школы: я, Виталик, Андрюха, Ирка и Ленка, и видели какое-то странное животное. Волк не волк, собака не собака – не знаю. Бежало по асфальту перед нами, метрах в двадцати. Не удалялось и не подпускало к себе ближе. Никто так и не понял, что это. До самой стелы перед нами бежало, от горки – километра два, получается, а потом в кювет спрыгнуло. – Разве вас автобус не возит из школы? Почему пешком шли? – Мы с уроков сбежали, – засмущался немец, – сбежали, а автобус еще долго было ждать. Вот мы и пошли. Мы часто пешком ходим. – Ясно. А что за Лена с Ирой? – Ира Пинчук и Лена Сапункова. – Спасибо, – Андрей Иванович сделал отметки в списке. – Андрюха с Ленкой одно время встречался… – А потом? – А потом стал с ее младшей сестрой – Иркой встречаться. – Прямо ловелас. – Заурбек тоже хотел с Ленкой встречаться… – Так, так, так. Ты хочешь сказать, что у него был двойной мотив? – Я вам так с самого начала и сказал! – Еще что-то хочешь добавить? – Вроде все сказал. – Хорошо, – следователь протянул бланк протокола, – прочти и если все верно, то напиши снизу: «С моих слов записано верно. Мною прочитано» и распишись. Немец прочел и расписался. – Я могу идти? – Иди. И напоследок, – спросил Андрей Иванович, когда Володька взялся за дверную ручку, – еще вопрос. – Какой? – пугливо оглянулся Шнеппе. – Кто Юру Савкина отравил? – Что? – вытаращив глаза, немец открывал и закрывал рот, словно рыба, выброшенная на берег. Казалось, от падания его удерживает лишь дверная ручка, в которую он вцепился как утопающий. – Кто отравил Юру Савкина? – медленно повторил следователь. – Я не знаю! – истерично выкрикнул Володька, – не знаю я! – Ты знаешь, что он не сам себе в компот формалин налил, но не знаешь кто? – Да! Нет! Ничего я не знаю! Меня тогда вообще в школе не было! Я болел! – А если подумать? – Не знаю, – немец всхлипнул. – В шкафу стояла банка с гадюкой – может, он подумал, что это спирт? – А если не подумал, то кто? – Андрей, – еле слышно прошептал бледный немец. – Он говорил, что Юра стукач, и надо хорошо его проучить… – Хорошо, можешь идти. Позже я вызову тебя еще раз. **** В дверь вошла стройная русая девушка, с не по возрасту большой грудью, чертами лица схожая с уже допрошенной Сапунковой. – Здравствуйте. – Здравствуйте, присаживайтесь. Меня Андрей Иванович зовут. – Сапункова Ирина Анатольевна. – Ирина Анатольевна, я пригласил вас для дачи показаний по факту убийства Андрея Роднина. У вас есть, что сказать по этому делу? – Я ничего по этому делу не знаю! – Вы же встречались с Андреем? – Встречалась. Сначала он с моей сестрой встречался, а потом на меня перекинулся. Но этого у нас не было, вы не подумайте! Я до свадьбы никому! Так ему и сказала – если невтерпёж, то иди к Жанке, эта сисястая всем дает! – Жанна Фомичева? – Да, она самая. Сгорела вместе с бабкой – ведьмой. Наказал бог за убитых детей. – Она детей убивала? – Аборты делала… – Понятно. Давно вы с ним? – С весны… – Хорошо. Вас потрясло убийство? – А вы как думаете? – Думаю, что да. Кого же вы подозреваете? – Да кого угодно! Андрей был хорошим парнем, но многим не нравились его шутки. – У вас любой может за шутку убить? – Смотря за какую… У нас судимых много… Но я бы проверила немцев этих: Володьку и Андрея Шнеппе. Какие-то они не такие. – В чем это выражается? – С девочками нашими не гуляют, да и от ребят особняком держатся. И смотрят все время как-то хитро, как фашисты в кино. Им же посылки из Германии приходят каждый месяц, а они потом жвачками и шоколадками спекулируют в Афоньевке. – Какое отношение спекуляция имеет к убийству? – Так старший ихний – Андрей, нашему Андрею деньги проиграл в карты. Может убили вдвоем с братом чтобы долг не отдавать? Жадные они. Мне же этот Володька предлагал встречаться. Пошли с ним раз в клуб. Я говорю: купи самогонки, а он – денег жалко! Жмот! Еще лапать меня пытался, козел! А потом за банку консервированной колбасы предлагал! Нашел дуру, за жестянку ноги раздвигать, баран! – Андрей Шнеппе не предлагал вам встречаться? – Он еще чуднее… Говорят, с мальчиком этим, Адамом Финкелем у него что-то… Вроде как ходят вдвоем. Даже видели их – как за ручки держались… – Проверим. А что про Киабековых сказать можете? – Говорят, они наркотики продают… – Кому? – Заурбек в Афоньевке продает. Точно я не знаю. – А попыток встречаться с вами или сестрой они не делали? – Заурбек пытался к Ленке лезть, но она его отшила. Все знают, что они у себя с козой это самое, живут, да и воняет от них, – Ира сморщила носик, – а младший их, не знаю, как звать, за бабами в банях подглядывает. Брат мой Стасик ему трусы Ленкины продал. – Однако, – крякнул Андрей Иванович. – И не говорите. Совсем молодежь с этой перестройкой с ума посходила! – Вернемся к убийству. Вы знали, что Андрей за грибами собирался? – Нет. Он со своими друзьями – придурками табунился, не до меня ему было. Сами понимаете, не дала, так зачем нужна? – Стесняюсь спросить, а сестра ваша дала? – смущаясь спросил следователь. – Сама не сказала, дурочка? Дала на свою голову. Потом бегала деньги на аборт искала, овечка! – Она сделала аборт? – Весной. Сходила к Фомячихе, та ей каких-то отваров дала и настоек. Рассказала, как пить. После этого Андрей и стал ко мне клинья бить. Видать, думал для коллекции и меня обрюхатить. – Может быть… Так зачем вы стали встречаться, если знали о положении сестры? – Понимаете… С ним многие хотели, а так я всем нос утерла! Да и, признаюсь, хотела за Ленку отомстить. – Как? – Придумала бы по ходу. А так не успела…Кто-то его убил, – она задумалась. – Еще что-то можете добавить? – Нет, я уже и так много наболтала. – Хорошо, – следователь протянул бланк протокола, – прочти и если все верно, то напишите снизу: «С моих слов записано верно. Мною прочитано» и распишитесь.
Раздался робкий стук в дверь. – Войдите! За открывшейся дверью стоял пожилой мужчина в воглой штормовке, очках в роговой оправе и шапке-петушке. Руки его нервно теребили ободранный кожаный портфель странного апельсинового цвета. – Здравствуйте. Меня зовут Виктор Григорьевич Вайнштейн. Я ветврач. – Очень приятно, Андрей Иванович. Проходите, я вас хоте пригласить завтра, но ничего страшного. – Я решил сам, добровольно и чистосердечно… Отдать себя в руки следствия… – Признаться в содеянном? – подмигнул следователь. – Совершенно верно! Чистосердечно признаться! – в волнении заерзал на стуле Вайнштейн. – Признаться в убийстве? – Господь с вами! Я Андрея не убивал! – В чем тогда желаете признаться? – Директор меня заставил! Я не сам! – Что заставил? – Написать справку на свою корову, точнее, на его корову. Которая сдохла… – И вы написали? – Написал, куда мне было деваться? – Знаете, чем это грозит? – Готов по всей строгости закона, – судорожно вздохнул ветеринар, – но прошу учесть раскаяние и чистосердечное признание. – Хорошо, учтем. Напишите объяснительную по факту и … – Уже написал, – Виктор Григорьевич протянул следователю мелко исписанный лист бумаги. – Х-м…, – Андрей Иванович взял лист, бегло пробежал глазами, отложил на стол, в сторонке от протокола, – а какова причина смерти? – Не знаю, я определить не смог, – поник головой Вайнштейн. – А у Родиных почему корова сдохла? – Тоже не знаю… – Симптомы одинаковые были? – Нет, вышло такое дело, у Родиных корова сдохла в тот же день, а вот у Андреевых умерла через день и сначала ослепла, а только потом сдохла. – И что случилось с тушей? – Вот, – ветврач смущенно достал из портфеля еще один лист бумаги. – Главбух вас тоже заставила? – изучив очередной донос, спросил Андрей Иванович. – Совершенно верно, заставила. – Почему же только про директора сразу достали докладную? – Каюсь, запамятовал от волнения, – начал юлить Вайнштейн. – Хорошо, поверю, – следователь положил вторую кляузу поверх первой. – А про убийство Андрея, что можете сказать? – О мертвых или хорошо ли никак. – В интересах следствия… – Пакостный был мальчонка. Любил он гадить окружающим. – Например? – Гаденыш украл у меня на ферме упаковку вазелина и постоянно мазал им мою калитку и дверную ручку. Думал, что это смешно, придурок. – И вы не пытались как-то на него повлиять? – Как на это быдло повлияешь? Я, знаете ли, человек интеллигентный, к насилию не расположен, а подобные особи слов не понимают. Зайдите в клуб, посмотрите. Там все стены в надписях типа: «ДМБ-87», «Черный кофе», «Сектор Газа». – А вы пробовали с ним разговаривать? – Пробовал… Он, – губы ветврача мелко задрожали, – пинка мне дал и ушел, хохоча как безумный. – Родителям Андрея пробовали жаловаться? – Чтобы он меня сжег? – А что, были предпосылки? Угрозы? – Ну…, – замялся Виктор Григорьевич, – от подобных типов сего можно ожидать. – Участковому? Вы, я смотрю, любите жалобы писать. – Просто у меня твердая гражданская позиция! – Так писали участковому? – Дважды, но из скромности не подписался. – Анонимки, значит? – Почему сразу анонимки? Просто сигнал органам. – Участковый как-то повлиял на Андрея? – Как он мог на эту сволочь повлиять? Тот перед ним просто паясничал вместе с дружками своими. – Понятно. Идите, если будет надо, то мы вас вызовем. – Повесткой? – вскочил со стула ветврач. – Можем и повесткой. – Спасибо, – спиной попятился к двери Вайнштейн, – я завсегда органам рад помочь, только обратитесь. – Будем иметь в виду.
Allie27 (27-го, 29 лет)
