-= Клуб начинающих писателей и художников =-

1.

Стоял солнечный летний день. Солнце пекло беспощадно, так и звало укрыться в тени, или пойти искупаться, в еще не успевшей нагреться речке. Среди бескрайних полей раскинуло свои границы небольшое село N. В эту жаркую погоду жители села не хотели подчиняться природе и продолжали заниматься своими делами. Крестьяне работали в огородах, ухаживая за будущим урожаем, кормили живность, занимались домашними хлопотами. Дел хватало, ведь каждый рассчитывал на свои силы. До ближайшего города двести километров расстояния, и продовольственный магазин был один на деревню, который продавал товары не за деньги, такие в селе водились очень редко, а выменивался на мясо, семечки и прочий урожай.
Хозяин этого магазина был Степан Петрович Ступко, человек знатный, каждый здешний житель уважал и любил его. Да и любить его было за что. Степан был мужиком добрым, грамотным. Часто давал в долг, баловал маленьких детишек, то конфету даст, то соку нальет.
Была у него жена Марфа Алексеевна, умная женщина, Степан часто говорил: - «Марфуша, без тебя бы я пропал, не было бы у меня в жизни счастья, не нажил бы я добра, не радовался, мучился и умер бы в тоске». Марфа действительно очень помогала мужу, правильно распоряжалась его состоянием, никогда не перечила ему, умела правильно подсказать, так что Степан думал, что это его идея, она очень любила мужа и была ему верна. Эта красивая женщина, темноволосая с правильными чертами лица и стройной фигурой, была хорошей хозяйкой. В доме был всегда порядок, а как она умела готовить, ей бы позавидовал любой кулинар. Степан и сам был не дурен, высокий, подтянут, имел привычку носить усы, они подчеркивали его приятную внешность. Больше всего на свете Степан любил свою дочку Оксанку, единственную наследницу. Нельзя сказать, что Оксанка была ангелом. Ребенком она была капризным, так как баловали ее родители и потакали ей во всем. Бывало, захочет чего-то, так хоть сквозь землю провались, а достань, истерики устраивала, по три дня не разговаривала. Была у девочки легкая хромота с рождения, и как ее родители не лечили, к докторам в город возили, излечить так, и не смогли. Отец часто говорил: - «Вот подрастет дочка, подкопим денег, отдам ее в институты, будет там разные науки изучать, станет образованная, не то, что мы. У этой семнадцати летней девчонки особой тяги к знаниям не было, да и общалась она с дурными компаниями, которым только пьянствовать на уме, да гулять. Ходили слухи, что часто по ночам возвращалась пьяной, еле волоча ноги, в обнимку с местным пьяницей Васькой.
Василий был на пять лет старше Оксаны, из не путевой семьи. Отец все по тюрьмам мотается, то за кражу, то за драку упрячут, а мать, раз под новый год так напилась, что богу душу отдала. Нашли ее односельчане окоченевшей возле собственного дома.
Впутала в дурную компанию Оксану ее двоюродная сестра Лена. Ее мать Светлана Петровна приходилась родной сестрой Степану Петровичу. Она в душе очень завидовала брату, и желала ему зла. Выскочила она замуж в семнадцать лет, скорее по глупости, спешила скорее стать взрослой. Ее муж, Юрий Тарасович, был человеком бедным, ленивым, и было у него два увлечения: хорошо выпить и крепко поспать. Так что Светлана Петровна тянула всю семью сама. Эта полноватая женщина сорока лет отроду (она была на пять лет младше брата), с замученным лицом и острым языком, не любила мужа, скорее призирала, но и разводиться с ним не желала, какой никакой, а муж. Да и кому она будет нужна, село то небольшое, на сто дворов сорок пьяниц, и то все при женах. Дочь ее Елена Юрьевна, до работы тоже не особо тяготилась, вся в папу пошла. Бывало, попросит мать ее в огороде помочь, так у нее сразу разные болезни приключаются. То голова болит, свет белый не мил, в глазах туманит. То ножку подвернет, стоять не может, плачет, стонет, жалуется, что калекой, как сестра останется. Зато когда друзья зовут гулять, болезни чудесным образом излечиваются, хромота проходит, глазки блестят, излучая радость. И довольная Елена, покидая больничную постель, словно пчела, спешащая к родному улику, неся в лапках, жизнерадостная вылетает во двор. Любила она еще подолгу сидеть перед зеркалом, любоваться своим отражением. Бог и вправду не обидел Елену красотой: ровные изящные ножки, словно натянутые струны на гитаре, у кочующего цыгана. Талия, как у белоснежных балерин, плывущих, словно лебеди, по бальному паркету. Налитые, будто спелые, сочные персики, груди. Белокурые волосы вились змейкой, и опускались на маленькие плечи. С ее лица можно было рисовать портреты первых красавиц, и выставлять на показ для всеобщего восхищения. Приключился с нею один неприятный случай, который подмочил ее репутацию.
В село N проездом заехал молодой ветеринар, двадцати пяти лет отроду, со своею женой. За угощения лечит сельчанам живность. Через время жена его уехала, так как не желала находиться среди серости и безграмотности, и велела мужу поскорее возвращаться. Тот в свою очередь, не хотел упустить возможности, запастись провизией, заработанной за лечение. Ему предоставили отдельное жилье, обращались, как со званым гостем. Приглянулась ему Елена Юрьевна, красотой своей, молодостью. Стал за нею ухлестывать. Днем животных на ноги подымает, а по вечерам с Леною пропадает.
Часто Елена Юрьевна не ночевала дома. Приходила под утро, уставшая, но довольная с распатланными волосами. Светлана Петровна забеспокоилась, в который раз встречая дочь под утро на пороге дома.
- Ты что это дочка, с женатыми по ночам пропадаешь, над нами все село надсмехается, вчера тетя Зина приходила, с улыбкой на лице говорила, что видела вас с ветеринаром вечером возле клуба, целующихся.
- Мама она бы за своей дочкой лучше смотрела, шляется с Петькой пьяницей.
- Он хоть и пьяница, зато холостой, ты видела в нашем краю нормальных мужиков? А твой Ванька ветеринар погуляет, и был таков, ни жениха, ни девичьей чести.
Лену эти слова разозлили, на ее щеках появился алый румянец, она стала обороняться.
- Он меня любит. Обещал жену бросить. Не пара они друг другу. Клялся быть на веки моим. Увезет меня с собой в город, буду в квартирах жить, рассказывал у него денег много. Заживем тогда мама, Вас к себе заберу, выберемся из нищеты, будем по кафе обедать.
- Глупая ты дочка, сердце у меня за тебя болит. Обманывает он тебя. Ты ему так, для потех нужна.
Мать расплакалась, хоть и непутевая, а своя, жалко. А Елена Юрьевна, хлопнув дверью, пошла отсыпаться после бессонной ночи. На пороге дома, слегка шатаясь, появился Юрий Тарасович. Он уже успел с утра напиться. Увидев жену в слезах, он усмехнулся.
- «Что, мать, со слезами радости на глазах встречаешь?»
Светлана Петровна посмотрела на мужа с презрением.
- А ты, пень старый, уже с утра веселый пришел? Дочь твоя ночами пропадает с женатым, а тебе все ровно. Хоть бы ты пошел ее вразумил.
Юрий, махнув рукой, пошел отдыхать.
- У нее своя голова, сама разберется.
Заботливый отец уснул сладким сном, а Светлана, покачав головой, пошла работать в огород, проклиная свою женскую долю.

На самой окраине деревни, возле бескрайних полей, жила семья Панюковых. С окон их дома открывался чудесный вид, особенно летом, сочно-зеленые степи, словно бездонное море, манили к себе. Так и хотелось окунуться в густую высокую траву, утонуть в дурманящем аромате цветов, и лежать, закрыв глаза, слушать радостное щебетание молоденьких воробьев, проваляться так до самого заката солнца. Легкий ветер щекочет травку, та кланяется ей в благодарность, словно бурливая волна в пасмурную погоду колышется в разные стороны, шепчет на ухо свою колыбельную.
Семейство Панюковых состояло из двух человек, матери Натальи Михайловны и ее сына Ваньки. Наталья Михайловна, была женщина преклонных лет, полноватая с помятым лицом, которое утратило прежнею красоту, как увядшая, срезанная роза. На ее спине возвышался огромный, безобразный горб, который сроднил ее хозяйку с тростью с ранних лет жизни. По этой причине женихи Наталью обходили стороной, боясь ее уродливости, не разглядев ее доброго, чуткого сердца и внутренней красоты.
В детские годы Наталья Петровна стыдилась своего уродства, сверстники насмехались над ее горбатостью, часто бросали в нее камни. Домой она прибегала вся в слезах, ненавидя и призирая себя, пряталась от людей, уткнувшись в мокрую от слез подушку.
Один раз даже хотела свести счеты с жизнью, перерезав себе вены на маленькой ручонке кухонным ножом. Ее набожная мать, умершая от туберкулеза, вовремя зашла на кухню и увидела полумертвую дочь, лежащую в луже собственной крови, спасла ее от неминуемой смерти. Перевязывая Наташе израненную руку, приговаривала:
- Не стыдись своего уродства. Бог послал нам испытание. Ты чиста и красива в душе, так открой же ее, покажи всему люду свою внутреннею красоту. Уважай себя, и заставь, что бы тебя уважали остальные, ведь за благородные дела, добрые поступки, ценят людей, а то что ты наложишь на себя руки, никому лучше не сделаешь, только людей посмешишь в последний раз.
Эти слова Наталия запомнила на всю жизнь. Она была трудолюбива. На карачках ползает в огороде, вырвет до последнего сорняка, за хозяйством глядела, хорошей помощницей матери была. Когда родительница отошла в мир иной, затосковала Наталья, ведь кому она в этом мире нужна, с кем будет разговаривать по душам вечерами за чашкой горячего чая, у кого совета спросит, кто пожалеет, слово доброе скажет.
По соседству с Михайловной жила неблагополучная семейка. Муж Василий днями на пролет выпивал и избивал свою жену Татьяну. Страшно ревновал ее ко всем мужикам в селе, не выпускал ее за двор. Даже с подругами не дозволял поболтать. Случилось у нее забеременеть, так ему товарищ в шутку нашептал:
- Может не твоего ребенка она носит, видел, заходил к ней, как-то Колька.
Придя домой злой на веселе, Василий стал орать на Таню, с кем она живот нагуляла? Страшно избил ее, супруга в тот вечер и разродилась, будучи на восьмом месяце беременности. После родов в ужасных муках отдала Богу душу, едва подержав ребенка на руках. Василий в испуге выбежал во двор, оставив на полу мертвую жену и давившееся своим криком новорожденное дитя. Новоявленный отец достал в долг бутыль браги, так ни кому не чего не говоря, и упился до смерти. Нашли его в пшеничном поле два сенокоса, синего, окоченевшего, рядом с недопитым бутылем браги.
- «Собаке, и собачья смерть.» – Изрек тогда один из мужиков.

Наталье Михайловне, что-то не спалось в ту ночь. Она сидела у окна, грустила, вспоминая покойную мать. Услышав крики соседей, в который раз пожалела Татьяну,- « Уж лучше тосковать одной, чем терпеть такие издевательства, и что он беременную обижает, Христа на нем нет.» – Подумала она про себя.
Крик не умолкал, наоборот становился все громче. Наталье Михайловне мерещилось, что от визга дрожат все стекла окон в ее доме. От страха она сжалась в клубок, мышцы напряглись, словно тетива готовящегося попасть в цель лука, ее начало трясти, как паутину на ветру. Путались мысли, в ее голове поселился страх, который словно смертельная болезнь, пожирал все ее сознание. И вдруг крик прекратился, словно и не было ничего. Наступила зловещая тишина, от которой можно было сойти с ума, словно последние, спокойные минуты жизни в ожидании смертной казни. Лишь в дали, слышался стон, визг до селе не виданного животного. Нужно было действовать. Михайловна схватилась за трость и поспешила на помощь. Ее ватные ноги отказывались слушать обезумевшую хозяйку, горб стал настолько тяжел, будто наковальня под ударами молота кузнеца. Она то и дело падала, получая ссадины, но желание помочь беременной соседке брало вверх, Наталья подымалась, прихрамывая, торопилась на звучащий из дома напротив стон. Вот она уже на пороге собственного дома, вот уже перебежала заросшую травой дорогу, снова падает, раздирает дряхлое колено до крови. Кровь стекает багровой струйкой, капает на траву, оставляя свою маленькую тропинку теплой, красной россы. Вот она доковыляла до открытой настежь калитки соседей, стон стоял в ее ушах, словно кто-то рыдал, умоляя сохранить ему, вот-вот готовую оборваться жизнь. Наталья отбросила палку, и на коленях, растирая за собой кровавую полосу, вползла в дом. Мрак ослепил ей глаза. На ощупь, словно крот, роющий туннель к воздуху, она передвигалась по комнате. Сердце отбивало барабанный мотив, сводило дыхание, воздух, будто тяжелыми хлопьями набивался в легких. В соседней комнате раздался плачь ребенка. Плачь, от которого Наталья встрепенулась, ее тело тряслось, как у больного пораженного падучей болезнью, она взмолилась Господу:
- Господи, спаси и сохрани.
Михайловна попыталась встать на ноги, пройдя несколько шагов, вновь упала, перецепившись через кем-то сломанный стул, боли она уже не чувствовала, двигалась, будто под гипнозом, как кобра под звуки волынки, шагала на плачь ребенка. В самой дальней комнате на старом столе мерцала свеча, оставляя на стене тени крадущихся пауков. Наталья оперлась о дверной косяк комнаты и остолбенела, на усыпанном стеклом полу лежало тело окровавленной Татьяны, с застывшим выражением боли на лице, сверху на мертвой матери издавало отчаянный крик новорожденное дитя, безустанно двигая крошечными ручонками, перемазанными в кровь. Обезумевшая Наташа, сама не понимая, что делает, подскочила к покойнице и начала трясти бездыханное тело.
- Проснись Таня, вставай. – В истерике кричала она. – «Слышишь Танюша, сын у тебя родился, радости столько. Тань, Васька твой узнает, счастлив будет. Татьяна, плачет сынишка, покормить надобно, Татьяна, Татьяна.» – Взвыла она, осознав всю кошмарную реальность. У Михайловны лились слезы из глаз, она взяла посиневшее от крика дитя на руки, не умело перерезала осколком стекла пуповину, слезы горя стекали солеными каплями мальчику на лицо. Теплой материнской любовью посмотрела на новорожденного, и дрожащим голосом зашептала:
- Тебя больше никто не обидит, ты мой сыночек, я буду твоей мамой, мы с тобой вместе сиротушки, никому не нужные в этом мире.
Мальчик затих, детские ручонки, как подсолнух к солнцу, потянулись к новой маме. Наташа засияла радостной улыбкой, впервые в жизни она была счастлива, она обрела смысл жизни, теперь у нее было о ком заботиться, и ради кого жить.
- Таня, - Обратилась Наталия к покойнице. – Я тебе клянусь, твой сын будет счастлив, я отдам ему всю теплоту, всю ласку, скопившуюся за долгие годы.
Михайловна наклонилась к умершей, поцеловала ее во все еще теплый лоб, и закрыла ее неподвижные глаза рукой.

Мальчика, новоявленная мать нарекла Ваней. Рос он необщительным, замкнутым, будто из других миров. С возрастом у него проявилась умственная отсталость. Ванька постоянно витал в облаках, больше всего на свете он питал любовь к цветам. Бывало, уйдет утром в поле, так до вечера редкие виды цветов собирает, Наталья очень беспокоилась, когда он пропадал. Выходила за двор, и подолгу искала его взглядом, всматриваясь в бесконечную степь, она любила его, всю душу и сердце отдавала. Матери Ванька был хороший помощник, что не попросишь - за все берется. В огороде толчется, о будущем урожае заботится, воды наносит, хозяйство накормит, только молчит все время, редко слово в мир выпустит, да и то не имеющее большого смысла. Внешностью Ванька тоже не вышел, большие глаза, словно две медные монеты, отображали пустой, глуповатый взгляд, огромные, оттопыренные, как два лопуха уши. Постоянно открытый рот с тонкими губами, под которыми торчали заячьи кривые зубы, на макушке, будто копна соломы, опускались редкие, светлые волосы. Красавцем его назвать можно было с трудом. Наталья Михайловна заботилась, чтобы сын был всегда опрятный, ходил в чистой рубахе. Шила Ваньке красивые костюмы, непричесанным из дома не выпускала. Если бы не мать, он так бы и проходил в одних штанах всю жизнь, ни какого ему дела не было, как он выглядит, и что про него подумают люди. Правда была у него одна тайная любовь, даже скорее безответная. Полюбилась ему очень Елена Юрьевна. Бывало, спрячется в кустах, неподалеку от ее дома, и наблюдает за ней, радуясь, и умиляясь, как малое дитя. Лена стала примечать, что идиот, затаившись, как привидение, наблюдает за ее неотразимостью, с блаженным выражением лица. Как-то в обедненное время, вновь заметив его за густыми ветками деревьев, не смыкающего глаз с ее красоты, она решила подойти посмеяться. Подойдя, красавица лукаво посмотрела в его влюблено- глуповатые очи.
- Здравствуй Ваня, что же ты стоишь часами напролет, словно картину меня рассматриваешь? Зашел бы ко мне, в летнем саду холодного чаю выпили. Ты мне недавно снился, будто мы с тобой гуляем по цветущему полю, солнечный зайчик нам слепит глаза, вокруг нас невиданной красоты цветы. От счастья у меня кружится голова, ты аккуратно под корень срываешь самые красивые цветы похожие на меня, и стоя на одном колене даришь мне этот чудесный букет. Дальше я просыпаюсь, так и не досмотрев этот прекрасный сон до конца. Хожу целый день, - о тебе Вань мечтая. Думаю. вот бы на яву, пришел Ваня, и порадовал меня восхитительным букетом, я бы его страстным поцелуем, в его сладкие губы отблагодарила.
Ваня, покраснел, его пылающее лицо словно натерли сочной свеклой, он радостно улыбнулся, и ни сказав, ни слова своей возлюбленной, убежал довольный прочь.
- Во дурак, – С презрением сказала Елена, смотря ему в след, - Женишок мне нашелся, таких с рождения в лечебницу сдавать надо.
Одушевленный словами Елены Юрьевны, Ваня летел на крыльях любви вдоль улиц, к цветочному полю. Прибежав на луг, он искал самые красивые цветы, разговаривал с ними, объясняя дару флоры, что они предназначены для его невесты. Аккуратно слаживал веточку к веточке, приглаживал каждый лепесточек. К закату солнца у него был готов очень красивый букет, подарок для любимой девушки. Сломя голову Ваня помчался домой, готовиться к своему первому в жизни свиданию.
.

2

Вечерело, солнце садилось за горизонт, согревая землю последними лучиками тепла. На небе одна за другой появлялись звезды, словно придворные готовились к приходу своей царицы, госпожи Луны. Ночное светило взошло на свой трон, и в воздухе повеяло легкой прохладой. На воде появилось отражение луны, она словно девица прихорашивалась, любовалась в зеркало. В природе оживала совсем другая, ночная жизнь. На полях слышалась печальная скрипка сверчков, словно колыбельная напевала, что всем пора отдыхать, набираться сил, что бы радостно встретить новый день
.
В окне дома семьи Ступко горел свет. На кухне готовился ужин, аромат жареного мяса развеялся по всему дому, вызывая аппетит, у раскаленной печи творила лакомство Марфа Алексеевна. На плите закипел чайник, зазывая к вечернему столу, семья села ужинать.
- Оксанка, мы завтра с твоей мамой едем в город, так, что ты остаешься за старшую. Не забудь покормить хозяйство, наведайся в магазин, может там теть Кате продавцу нужно помочь. Мы поедем мясо сдавать, и товару необходимо докупить - прилавок уже на половину пустой.
Оксана не особо слушала отца, она наспех доедала ужин, да и какие указания, ей на свидание пора, жених заждался.
- Завтра, - продолжал отец – придет ветеринар, посмотрит на корову, что-то она захворала, покорми его и дай мяса за работу.
Оксана оживилась:
- Ветеринар, Ленкин ухажер? Нашла женишка, может у него в каждом городе по невесте?
-Ты на своего жениха посмотри, - упрекнула ее мать. – Я то знаю, к кому ты каждый вечер бегаешь. Отец его по тюрьмам, а Васька твой водку днями попивает, да болтается без дела, и как такого земля носит.
Оксана поняла, что разговор приобретает воспитательный характер, и ни к чему хорошему он не приведет, быстро вскочила из-за стола и выбежала на улицу в ночь.
- Да, ты права мать,- сказал Степан Петрович. – Нужно будет поговорить с этим Васькой, вразумить его, что бы он нашу дочку за версту обходил.
В дверь раздался стук, и на пороге возник силуэт отца Павла, здешнего служителя церкви.
Отец Павел был человеком преклонного возраста, с лысиной на голове, и огромным животом, что делало его походку забавной, он словно переваливался с ноги на ногу. Божий слуга был человеком умным и слегка жадным. Вот за эту жадность Петрович его и недолюбливал, «значит, пожертвуйте Богу», а сложит себе в карман. Степан не был благосклонен к церкви, не то чтобы он не уверовал в Господа, он считал, что веру нужно держать в душе, не создавать себе идола.
- Добрый вечер, добрым людям. - Устало пробормотал Павел. – Я к вам по одному неотложному делу.
- Коль пришел, садись за стол, отобедаешь, вина домашнего выпьем, урожая позапрошлого года, для знатных гостей берег, за одно и дело свое расскажешь. – Приглашал батюшку к столу хозяин дома.
- Грех отказаться, да и вина можно употребить, не ради похоти, а для согреву души. Сам Христос из воды вино руками божьими сотворил. – Садясь к Степану, приговаривал батюшка.
Мужики выпили графин крепкого вина. Марфа Алексеевна спустилась в погреб и наполнила сосуд для продолжения застолья. Хмель ударил в голову, размяк язык и вечерний ужин перешел в беседу, а точнее в спор.
- Вот ты мне скажи, отец Павел, как человеку темному в религии не грамотному, есть ли Бог на белом свете? – Наполняя бокалы, интересовался Степан. – Существует ли рай на небесах, сколько добрых людей ушли на тот свет и не сосчитать, и как они все там только помещаются?
- Усомнился ли ты в вере батюшка? Аль не веришь в Бога нашего, создателя небесного? – Удивлялся преподобный.
- Вот ты мне и докажи, есть ли жизнь после смерти?
-Степа, вот представь, пошел ты в лес по грибы. Долго шел, уже темнеть настала, корзина грибов полная, возвращаться надобно, а дорогу домой не найдешь. Всю ночь бродил, в глубокую чащу зашел, местность везде незнакомая, болота да дебри непроглядные, стало отчаяние тебя одолевать. Вдруг видишь, на встречу к тебе человек идет, ты к нему, «Добрый человек помоги, укажи дорогу домой.» Незнакомец отвечает, что нет ни какой дороги, и дома нет. Фантазируешь ты все. Есть только лес, можешь шалаш построить рядом с моим да жить здесь, а не нравится, деревьев много, веревку тоже поищу. Ты в панике, не видно света белого, не увижу дома родного, вечно скитаться в чащах лесных. Из глуши появляется еще один незнакомец, говорит, что знает дорогу домой, врет тебе первый встречный, мало того, подробно описывает, как выбраться, куда пройти, где свернуть. Кому ты веришь? Ты их не знаешь. Может оба они шарлатаны, вместе тебя обманывают. Но второй предлагает тебе выход, дает надежду, когда первый не обещает вовсе ничего.
- Что-то я тебя Павел не пойму, то ли вино затуманило тебе голову, или старость разум помутил. Я тебя о Боге спрашиваю, а ты мне про грибников заблудившихся талдычишь.
- Религиозное мировоззрение, утверждая в существовании бога, тем самым дает смысл человеческой жизни, смысл в Боге, ведь если есть Бог - есть вечная жизнь, если есть вечная жизнь, значит, есть и смысл, ведь никто не видит смысла жизни в смерти.
Что же предлагает религия? Верь в Бога, есть вечная жизнь. А неверие говорит: Нет Бога, ты случайно появился и так же растворишься как облачко в этом мире, верь, человек тебя ожидает вечная смерть. Каждый содрогнется от этой мысли, ведь если нет Бога, мы появились случайно, жизнь в бессмыслицу превращается.
- Почему нет смысла в жизни? – Возмутился Степан Петрович. – Мой смысл жизни в дочурке моей, жене любимой, я ими только и живу.
-Вот ты не веруешь в Бога, твоя жизнь заключается только в жизни других людей. Тоже самое можно сказать: я мыльный пузырь, и моя жизнь заключена в других мыльных пузырях. Невольно вспоминается апостол Павел: Мудрость мира сего, есть безумие пред Богом.- Усмехнулся святой отец. – Ты любишь свою дочь, ты дал ей жизнь, но без Бога, она погибнет, она родилась для того, что бы умереть. Как же проявляется твоя любовь, ведь ты приговорил ее к смерти, к какой страшной смерти, ты еще не знаешь.
Степана возмутили слова отца Павла, вся хмель растворилась в правде его слов. – Ты Батюшка так и не дал ответ, есть господь Бог, или мы случайность на этой земле, приговорены к неизбежной смерти? Ты мне докажи.
Богослуживый попросил наполнить бокалы рубиновым напитком, почесал лысый затылок и продолжил убеждать не верующего.
- Что значит доказать? Ты знаешь жирафа?
- С длинной шеей и хвостом? Опять ты за свое Павел, кругами ходишь. – Упрекнул его Петрович.
Батюшка, не слушая Степана, продолжил:
- Так вот с точки зрения науки этого животного существовать не может. Это ясно каждому здравомыслящему человеку, существовать не может по двум причинам: причины очень серьезные. Первая причина, поскольку шея, все упирается в эту шею, очень длинная и голова настолько высокая, что при рождении у него будет гипертония, и все ее сосуды полопаются, представляешь какое давление. Второй аргумент, это ее голова, она очень маленькая, зубов на ней практически нет, ну какие там могут быть зубы, а ее ноги передние длинные, задние в два раза короче. Но ведь там где он живет, идет ужасная борьба за выживание, и не будь у него такой длинной шеи, его бы загрызли кровожадные тигры или сожрали свирепые львы. Поэтому когда рассказывают сказки, что жираф живет только в Африке, я отвечаю: нет жирафа и быть не может, он научно не доказан. Я его не видел, он не может существовать.
- Но ведь люди его видели, - Удивился Степан, - Я когда в городе был, мне один солдат на рынке про это животное как раз и рассказывал.
- И ты ему поверил? Странно, почему? Есть люди, и их тысячи, которые видели господа нашего. Хотя нашему люду нужны факты. Ну видели. Может у них мираж был, на солнце перегрелись, мало чего может показаться. Доказательства требуют. А вы проверьте, реальный путь предложен. Своими глазами посмотрите существования чудесного рая.
- Что-то не охота из-за твоих домыслов проверять на собственной шкуре в бытие жизни на небесах, отправляться в чудесное путешествие, откуда нет возврата. – Опешил хозяин дома.
Между ними нависла тишина, Степан вдумывался в убеждения отца Павла, а отец решал как бы спросить Петровича об услуге. Преподобный решил нарушить тишину, посмотрев в окно, обратился к хозяину.
- Уже ночь глухая, а я все не верующего убеждаю, пора мне уже молитвы за вас грешных читать. Петрович, тут праздник церковный приближается, а у меня свечки на исходе , да и иконок с обликом святых нужно купить. Я слыхал ты в город отправляешься, зайди в собор к отцу Михаилу, поклон от меня передай, скажи, Что в здравии отец Павел. Может в этом году, даст Бог сил, приеду погостить, и вручи ему лично письмо. Отец сунул руку за ворот рясы, долго нащупывал что-то, затуманенный вином разум не хотел повиноваться хозяину, в конце концов, достал небольшой помятый лист бумаги.
- В нем я написал, что он должен тебе передать, - Кряхтя, Павел вручил Степану письмо.
- Ну, бывай с Богом, буду собирать, засиделся я у вас.
Святой отец поблагодарил хозяина дома за угощения, и переваливаясь с ноги на ногу отправился в церковь.
Степана подкашивало с ног, на него навалилась хмельная усталость. Он погасил свет, и пошел отдыхать, обняв спящую жену, уснул крепким сном. Снились ему жирафы, которые пытались его заблудившегося вытащить из дремучего леса. Приговаривая человеческим голосом они убеждали его в своем существовании, и образ Господа, со святой иконы, протягивал ему свои чудотворные руки, приглашал увидеть царство небесное.

В это время Оксана Степановна с Василием возвращались с танцев. Употребивший вина Василий, шел веселый, пританцовывая по дороге увлекая в танец Оксану, она громко смеялась, прижимаясь к своему кавалеру. На пути им повстречалась еще одна влюбленная пара. При лунном освещении Оксана распознала в паре свою двоюродною сестру Елену, и ветеринара Ваньку.
- Что не спится молодым в ночь глухую.- Распугала тишину Оксанка. – Ванька, ты долго Ленку не лобызай, тебе завтра корову нашу лечить, догуляетесь до утра, потом весь день отсыпаться будешь.
- Привет, сестра, в темноте тебя и не узнала. Ты сама, небось, с первыми петухами дом родной будешь искать, жених тебя так быстро не отпустит. – Усмехнулась Лена.
- Может, с нами пойдешь, романтическую свечку до последней звезды подержишь? – Обозлилась Оксана.
- Девчонки, вы словно не родные, как злые соседские собаки, лишенные свободы цепью, прикованной к будке, - Подключился к разговору справедливый заступник Василий. – Не нужно лаяться, шутить друг над другом, давайте лучше выпьем за встречу- отпразднуем наше здравие. Я тут неподалеку одну бабку знаю, самогон такой добрый делает, чище, чем святая вода у отца Павла, а на вкус как квас, настоянный моей покойной матушкой.
- Что Ванька, берем увеселительный напиток и ведем сестер к тебе домой. Что бы они ни спорили, кто из них раньше спать ляжет, последнюю звезду проводит взором. - Настаивал на продолжении гуляния трезвеющий Василий, набрасываясь на ветработника своим хитрым взглядом, от которого у Ивана пробегали сотни голодных мурашек по покрытой холодным потом спине.
Ваня по натуре был человеком трусливым, стараясь неприятности обходить стороной, не влезать в грязную лужу проблем. От селян он много слышал сплетен о его новом знакомом. Все они были не приятного характера. То Василий, что-то украл, то избил своего товарища, с которым пять минут назад вино распивал и лез по дружески целоваться. В его планах была страстная ночь любви, при медленно тающей свечке, пускающей парафиновые слезы. Ваня уже представлял горячее тело Елены, ее пылкие поцелуи, покрывающие его губы. Но какой-то пьяница хочет разрушить, как вандал совершить кощунство над его планами. Он скривил усталую гримасу и жалобно простонал:
- Что-то устал я сегодня. Работой замучили. День выдался тяжелый. Сейчас думаю Елену Юрьевну к дому проводить, и самому пойти отсыпаться, силы сном подпитывать.
Василий злобно сверкнул глазами, поедая своим взглядом Ивана. Кто-то пытался ему перечить, отказывать в дружеской компании. Василий на шаг приблизился к Ваньке, если бы не девушки находившееся рядом, ветработник спасся бы бегством, утратив достоинство, но сохранив целую шкуру. Однако дать деру в присутствии дам, означало наложить на себя позор, и в дальнейшем быть отвергнутым его любимой зазнобой Еленой, ведь девушки презирают трусов. Ваньку трясло, будто пьяного с похмелья, но он твердо стоял в ожидании неравного боя.
- Ваня, я вижу, ты брезгуешь моей компанией, не хочешь разделить со мною этот прекрасный вечер, выпить крепкого вина, поговорить по душам. И в правду, какое тебе городскому, воспитанному господину дело до простого сельского хлопца, извини, мы наук не изучали, грамоте не обучены. – С этими словами Василий ударил Ивана жилевой рукой в мягкий живот. От удара горожанин упал на пыльную дорогу, согнувшись от боли в клубок.
- Дурак, ты что делаешь, - Налетела на обидчика испуганная Елена. – Совсем разум от водки потерял, ни за что добрых людей обижать.
Василий словно не слышал криков, он одним махом руки отодвинул Юрьевну, его ноздри то расширялись, то сужались, всем своим видом он напоминал взбешенного быка, который пыхтя, вновь накинулся на свою жертву. Василий, старым, ношеным его отцом ботинком ударил в лицо Ивану, тот взвыл от боли, прикрывая окровавленный нос запачканными в грязь руками. Обидчик наклонился над стонущей жертвой, схватил его за взъерошенные волосы и улыбнулся.
- Вань, ты сейчас мне моего батьку напоминаешь, вот бьют его, в крови собственной умывается, а от своего не отступит, сказал, как отрезал, молодец.
Ваня поднял глаза, внимательно посмотрел в Васькино лицо, оно было чистым, добрым, как у младенца, невинно смотрящим на белый свет, вся злость растворилась в девственно чистых глазах. Ванька не понимал характер своего обидчика, он еще больше пугал его. Такой человек может совершить убийство, а через минуту плача извиняться перед трупом, прося прощения.
- Ты уж прости меня дурака, - Продолжал Василий. – Погорячился я, вино, проклятое разум помутило, словно бес недобрый мною руководил.
С этими словами Василий подал лежащему на земле руку. Ваня поднялся на ноги. Все еще с подозрением и страхом смотря на святого дьявола. В стороне всхлипывала заплаканная Елена, и злорадно пыталась скрыть улыбку, довольная Оксана, ее ухажер, словно старинный рыцарь, дарует жизнь своей жертве, проигравшей в смертельном бою.
Неподалеку послышался хруст сломавшейся ветки. Сонные вороны испуганно взлетели в наполненное звездами небо, распугав своим криком уснувшую тишину. В темноте показался чей-то силуэт, который робко, словно трусливый заяц, завидев охотника, крался в свою спасательную нору. Яркая луна осветила черты ночного гостя, и перед компанией предстал Ванька. Наутюженный, в новом костюме, сшитым намедни его матушкой. Начищенных до блеска воском туфлях. С наивным лицом, он влюблено смотрел в глаза Елены. Не видя вокруг ничего, только это милое личико, о котором он мечтал одинокими вечерами. В своих руках Ванька сжимал огромный букет полевых цветов, которые наполняли воздух приятной сладостью. Он неуверенным шагом приближался к недавно поссорившейся компании, влюбленные глаза тонули в необычайной красоте Елены Юрьевны. Ему казалось, что все звезды в безоблачном небе освещали ее нежную фигуру. Легкий ветерок, словно подталкивал его, тихо шепча. – Ну же, иди, вот она твоя единственная, любимая, та, которая сделает тебя самым счастливым на этом свете.
Он подошел к своей избраннице, и молча протянул ей полевой подарок, на его лице отображалась сладкая надежда взаимности. Ветеринар, еще находившийся под впечатлением случившегося, не сводил взгляд с Василия, ему была интересна его натура, его реакция на попытку дурака признаться Елене в своих чувствах. Лицо Василия, словно природа меняла время года, изменилось, из доброго, простого парня, приобретало злобную морду страшного зверя. Глаза налились кровавой злобой, губы сжались в крохотный ручеек ненависти. Цвет кожи, словно у хамелеона, приобретал багровый оттенок, он будто голодный волк, взглядом набрасывался на раненую, загнанную добычу. Его рот раскрылся вратами ада, и из него полился огонь презрения.
- Надо же, идиот пожаловал, ты будто привидение из ночной чащи выскочил. И что ты за бурьян протягиваешь моей подруге? Неужто знаки внимания уделяешь, наверное, влюблен в нее до беспамятства. А может действительно, Ленка, вот оно твое счастье, судьбинушка твоя. Поженитесь, детишек наделаете, таких же Иванушек - дурачков. Поцелуй ее Ванька, прямо здесь, на этом месте вас и обвенчаем.
Василий схватил Ваню за тонкую шею, и силой стал толкать к растерявшейся Елене, на секунду их губы соприкоснулись, Ваня раз в жизни почувствовал теплую сладость поцелуя любимой девушки. На одно мгновение по его телу пробежала приятная дрожь. Ему представилось, что на его шею не давит крепкая рука Василия, будто нет никого вокруг. Только они вдвоем в бескрайнем поле, и через секунду Елена заключит его в своих объятьях, слившись в страстном поцелуе, утонут в бездонном море любви. Ваня улыбнулся, замечтавшись, закрыв глаза в блаженстве.
- Смотрите, ему нравится, - Разрезал острыми ножницами реальности несбыточные мечтания Вани, потешаясь, Василий. – Ну же Лена одари Дурачка поцелуем.
Елена Юрьевна рассвирепела, покраснев от злости, оттолкнула блаженного изящными ручонками.
- Не глупи Василий, убери от меня дурачка, - Возмутилась она. – А ты идиот,- Обратилась она к Ване, - Губы свои тобой осквернила, вправду подумал, что нравишься мне, сможешь покорить мое девичье сердце вот этим веником?
Она вырвала из дрожащих рук Вани, бережно сорванные цветы и швырнула украшение полей на землю. Своим маленьким каблучком растоптала подарок. Несчастный Ваня вздрогнул, будто осиновый лист на осеннем ветру. Из его больших, грустных глаз выступили слезы маленького ребенка. Букет рассыпался, как осколки надежды, оставляя вокруг лепестки разочарования напрасных мечтаний.
-Твоя невеста тебя бросила, отказавшись от свадебного букета, – Рассмеялся в лицо несчастному жениху Василий, и тут же схватил Ваню за ворот. – Что ты плачешь как девка? _ Он прижал дурачка поближе к себе, так что Ваня слышал его тяжелое дыхание, видел, как двигается каждый мускул на его злобном, покрасневшем лице. – Ты слюнтяй, размазня недостойная называться человеком, а тем более мужчиной. – Взревел взбешенный Василий, и размахнувшись своей огромной головой, словно увесистым булыжником, ударил лбом в переносицу Ивана.
Тысячи маленьких искорок, будто мерцающие в ночи маленькие огоньки вспыхнули в глазах у избитого. Из носа закапали кровавые слезы боли, растаяв, роднились с растоптанными цветами, усыпанными ковром обиды на земле. Его непослушные ноги подкосились, голову закружило в безумном вальсе, и побледневший, словно прохладный утренний туман, Ваня рухнул, как подкошенная острой косой трава, под ноги своему обидчику.
- Ты молодец, Василий, настоящий мужчина, избил слабого, беззащитного умалишенного, - С презрением отрезала Елена. – Пойдем, Ваня домой, пока Оксанин кавалер на девушках свою силу и храбрость не показывает.
Лена схватила ветеринара, который все еще не мог оторвать завороженный взгляд от Василия, и поволокла его в сторону родительского дома, скрываясь в ночной темноте. Оксана возмущенно провела взглядом удаляющуюся пару.
-Защитница нашлась, ведь из-за ее самовлюбленных насмешек дурачок пришел сюда. Сначала поиздевается, а потом строит из себя невинную монахиню.
Оксана наклонилась над лежащим без сознания Ванькой.
-Вроде дышит, пошли от греха подальше. Люди увидят, скажут, что блаженных избиваешь. До утра очухается, дорогу домой найдет, ночи теплые не замерзнет.
Ваня остался в одиночестве, брошенный без сознания на пыльной, безлюдной дороге, среди рассыпанных, перепачканных в кровь цветах. Сочувствующие деревья усыпали его своим лиственным нарядом, бережно заботясь об избитом, оказывая пострадавшему от любви свою помощь, укрыв его теплым, зеленым одеялом природы. Две назойливые вороны сели возле неподвижно лежащего Вани, и стали обсуждать свои подвиги ушедшего дня, на языке непонятном человеку, своим гамом вернули в чувство избитого ночного соседа. Ванька резко поднял голову, словно очнулся от кошмарного сна. На Его лбу образовалась большая, начинающая синеть ссадина, с которой стекала липкая, густая кровь, стекая она запачкала хозяину все лицо, его облик напоминал неудавшуюся картину, изрисованную рукой начинающего художника. Блаженный опустил покрасневшие от слез глаза на растоптанные цветы. Его тело затряслось в параличе, он взял дрожащей рукой один сломанный бутон, обнял его, словно любимую девушку, и чуть слышно заговорил с ним.
- Не злись на Лену, пожалуйста, она хорошая, добрая, вовсе не злая. Она просто, просто не любит меня.
Вымолвив последнюю фразу, безумный, стоя на коленях, расставив руки в стороны, откинув окровавленную голову, и взвыл, как голодный волк, в заснеженном лесу, на одинокую луну. Вой эхом развеялся в округе, разбудив сонную тишину.

В ночной тишине, освещенные лунным светом, продолжали свидание Василий и Оксана. Их руки сжимали друг дружку, словно звенья одной большой цепи, скованные любовью. Оксана шла молча, летая мыслями в дали от своего кавалера. Неугомонный Василий насвистывал себе под нос мотив старинной песни. На минуту он остановился, жалобно, словно ленивый пес, просящий сочной косточки у своего хозяина, посмотрел в глаза своей суженой.
- Что- то проголодался я Оксанка, живот пустой мне дуэтом песни подпевает, - Вернул к реальности ухажер свою вторую половинку. – Может, к тебе заглянем, вон и хата твоя виднеется.
Степановна и сама была голодна. Отцовские, ненужные ей, поучения не дали ей толком спокойно поужинать. Она заботливо кивнула, приглашая своего жениха к себе в гости.
- Пойдем, только тихо, не шуми, чтобы батька и матушку не потревожить. Они поутру в город собираются, товару для торговли купить. На кухне сядем, я тебя пирогами сдобными угощу, добрые, мамка вечером испекла.
В глазах у Василия заблестели маленькие огоньки радости, ведь с самого утра в его бедном желудке не было ни единой крошки, только крепкое, пьянящее голову вино, которое еще больше вызывало аппетит. Он улыбнулся улыбкой наполненной счастья.
-Буду вести себя тихо, как рыба, жаренная на раскаленной печи, сострил он, поднося указательный палец к своим сухим губам. – Только и будет слышно, довольное жевание пирогов, да сытое урчание желудка. Давай наперегонки, кто быстрее домчится к твоему дому. – Устремился в бег жизнерадостный Василий, не отпуская руки Оксаны. Она, смеясь, побежала за ним следом, разбудив по всей улице собак, которые звонким лаем сопровождали бегущую, голодную пару. Почти возле самого дома они остановились. Оксана походкой, крадущейся к своей жертве, лисицы прошептала своему любимому:
- А теперь превратимся в маленьких тихих мышек, и отправимся за своим кусочком ароматного сыра.
Довольный Василий, как послушная овечка, последовал за своей девушкой. Спящий дом гостеприимно растворил входную дверь, зазывая внезапно нагрянувшую ночную пару в свои покои. Они вошли в окутанную мраком небольшую кухню. Деревянный пол предательски поскрипывал дубовыми досками. Воздух наполнился приятным ароматом сдобы, зазывая вошедших к столу насладится аппетитными угощениями. В соседней комнате за закрытой дверью слышался громкий храп охмелевшего хозяина дома.
- Садись за стол, пирогов добрых отведай, я сейчас вина батькиного налью. – Шептала Оксана любимому, поджигая, дарящие тусклый свет свечи.
Василий не особо ждал приглашения. Не успела его зазноба и договорить, как он уже доедал второй пирог. Насытившись угощениями, влюбленные принялись распивать хмелящий напиток. Их мысли размякли, пропал страх быть услышанными спящими родителями, пьяного Василия потянуло на хмельной разговор:
- Ох, и доброе вино твой батька делает, благодарности от меня передашь. Как человек разбирающийся, я тебе так Оксанка скажу, лучшего вина я отроду не пробовал.
Его пьяный взор остановился на тающей, под властью огня, тусклой свечке.
- Вот смотрю я на эту свечку и диву даюсь, ведь она бедная умирает, даря нам свет во мраке, плачет слезами печальной девушки, постепенно тая, бесследно растворяется, отдав всю душу и тепло жестоким, безразличным к ее судьбе людям. Ведь если бы не она, сидели бы мы в темноте, не любовался бы я твоим милым личиком, словно обреченные на вечную слепоту кроты на ощупь искали бы друг дружку.
Удивленная Оксана с улыбкой ответила на красноречие хмельного Василия.
- Ты, мой пьяный философ, заботящийся о жизни несчастной свечки, - Нежно обняла она своего друга. – Как же я люблю тебя, счастье ты мое, дай же я тебя поцелую, солнышко мое, разогнавшее ненастные тучи печали, ясный лучик света во мраке темной ночи.
С этими словами она, сочными губами, потянулась к любимому, Василий страстно обхватил за стройную талию, возбужденную Оксану, покрывая ее тело горячими поцелуями. Пылкие влюбленные повалились на шатающийся кухонный стол. Тот уставший от любовных игр, подкосившись с грохотом перевернулся, обронив все свое содержимое на пол. На минуту в родительской комнате прекратился храп, послышалось не спокойное ворчание, и скрип старой кровати. Влюбленная пара в ужасе застыла открыв рты, не сводя испуганного взгляда с двери ведущей в спальню, в это мгновение Оксана представляла своего сонного, злого отца. заставшего ее хмельную в компании с непутевым спутником, которого батько и на дух не переносил, распивающие вино в собственном доме. По ее спине прокатился ледяной ком страха. В этот миг шум в спальне прекратился, послышалось мирное посапывание, переходящее в радующий Елену храп. Она схватила за вспотевшую руку Василия, глядя в его бегающие глаза, тихо прошептала:
- Нужно уходить, здесь находиться опасно, батько проснется, ругаться станет.
Испуганная парочка быстрым ветром покинула дом, боясь строгости родительского слова, оставив на кухне перевернутый стол, небрежно рассыпанные по полу пироги, испеченные заботливыми руками матери. Оставили недопитое крепкое вино, которое вытекало из бутылки маленьким ручейком, и зажженную, упавшую набок, возле брошенного Оксаной полотенца, свечу. Она, не желая сдаваться, продолжала неустанно гореть маленьким, обжигающим пламенем.
Влюбленные стояли за закрытым забором покинутого дома, украдкой посматривая в темные окна.
- Кажется, не разбудили. Крепкий сон у твоих родителей. Пушечным выстрелом не поднимешь. – Радостно успокаивал Василий свою вторую половинку.
- Странно,- Удивленно пожала плечами Оксана.- Обычно сонная муха над спящим отцом пролетит, он уже бодро глаза открывает. Может, гости к нему вечером пожаловали? Батько когда выпьет, спит словно умерший. Дом будет рушиться, камни с затуманенного неба на землю станут сыпаться, разбудить его хмельным не возможно.
Улыбнувшись, Василий заключил в свих объятьях задумчивую Оксану. От его объятий она словно полевая ромашка, после свежего, летнего дождя, ожила, расцветая, радовала глаз своей красотой. Тени влюбленных слились в нежном поцелуе.
-Может ко мне пойдем, до рассвета побудем вместе. – Не отрывая глаз, приглашал к себе Василий.
- Пойдем. – Махнула она головой, страстно желая своего кавалера.
В сонном доме семейства Ступко упавшая на пол свеча продолжала настойчивую борьбу за выживание, подговаривая рядом лежавшее полотенце на огненный заговор. Завораживающие пламя, медленно переползало на стоявший возле двери, ведущую в родительскую комнату, веник. Словно громадный, обжигающий зверь, поджидающий свою беззащитную добычу, беспощадный огонь готовился к смертельному прыжку.

Неугомонные влюбленные подошли к месту романтических встреч, к дому Василия. Они держа друг друга за руки сгорали от желания побыть наедине. Дверь со скрипом отворилась впустив возбужденную пару в старый, подкосившийся, будто дряхлая старуха, дом. По телу Василия пробежала приятная дрожь. Он словно мальчишка, радуясь первому поцелую, полученному в подарок, от прекрасной девушки, подхватил Оксану на руки и понес к кровати, кораблю по бескрайнему морю любви и удовольствия.

Раскаленные огненные паутинки запутались в комнатных дверях. По воспламеняющихся нитках уверенно подымался огнедышащий паук, растопырив свои безобразные лапы- искры пламени. Смрадный дым через все дверные проемы постепенно подкрадывался к спящим родителям, окутывая их удушающими крыльями темного смертельного тумана.

Освободив Оксану от одежды, стоявшей преградой в любовном увлечении, Василий нежно покрывал возбужденное тело девушки пылкими, безумными поцелуями. Она вздрагивала от каждого прикосновения, которое оставляло тепло приятных ощущений. Будто капли летнего дождя, освежая, спускались с радужного неба, бесследно растворяясь, слившись в один раскаленный ручеек чувств, охватив пылающих от страсти влюбленных.

Непокорный огненный зверь высунул из пасти пылающие языки пламени, с треском облизывая почерневшие стены вспыхнувшего дома. Он жадно, словно голодный лесной житель, роняя искрящиеся слюни, смаковал дымящийся труд людей, оставляя за собой пепел человеческой утраты.

Интимный лунный свет освещал обнаженную грудь, стонущей от наслаждения Оксаны. Василий нежно ласкал ее, касаясь кончиком своего языка, пробуя на вкус сладость женской плоти. Их пылающие тела соединились в одно бездонное море страсти, накрыв огромной волной желания безустанно двигаться на встречу короткому мгновению счастья, чтобы взмыть над волнами страсти, опустившись на самое глубокое дно океана, испытав восторг от взаимного ощущения удовольствия.

Внезапно проснувшись, Марфа, задыхаясь от удушающего кашля, обомлела, не веря своим глазам: в комнате стоял густой туман дыма. Всепоглощающее пламя танцевало смертельный танец под мотив трескающихся бревен. Когда-то белый потолок превратился в тлеющую черную сажу. В углу с грохотом обвалилась икона с образом Христа- Спасителя. Испуганная жена принялась неистово трясти пытаясь разбудить все еще спавшего супруга, но тот лишь отмахивался, безумно махая руками, и что-то неразборчиво бормоча в пьяном бреду. Виделся ему сам Сатана, который обнимая его, словно давнего товарища, звал с собой прямиком в преисподню, полюбоваться красотой огненного цветка, который, полыхая багровым пламенем, поглощал в своих смертельных объятьях грешные души мучеников. Степан отказывался следовать за рогатым антихристом по дороге смерти, ведущей к вечной адской боли. Он изо всех сил оборонялся непослушными руками, отгоняя навязчивого черта.
Марфуша продолжала безрезультатно трясти сонное тело мужа, находившегося в сладком мире сновидений, но тот лишь мычал в бреду, отталкивал желание спасти ему жизнь. Она принялась бить его, что есть силы по небритым щекам.
Обезумевший дьявол, махая мохнатым хвостом с силой плети, принялся хлестать несчастного Степана по побледневшему лицу, оставляя на его коже безобразные шрамы непокорности.
- Чего же медлишь? Почему упираешься? – Взревел звериным ревом повелитель Ада. – Ведь сам намедни отрицал Господа, брал под сомнения существования Рая на небесах. Так полюбуйся убежденный еретик, что ожидает тебя неверующего. Я теперь твой Бог - падай же мученик на колени и молись своему беспощадному палачу.
Из помутневших глаз Степана полились горькие слезы раскаяния.
- Верую, верую в Господа нашего, - Взмолился он. – Мучавшегося на кресте за грехи наши тяжкие, и в руках моих вся сила небесная, непокорствовать тебе антихристу лукавому.
Вымолвил обрекший веру Степан и, что есть силы ударил праведным кулаком в безобразную морду злорадствующего демона. Побежденный дьявол упал на пол, и тут же залился душераздирающим смехом, от которого верующий задыхался, будто морская рыба, выброшенная волной на сушу. В его слезящихся глазах все помутнело. Туман ослепил Степана, накрыв серой простыней пустоты, лишь дикий смех эхом звучал в обезумевшей голове.
Постепенно туман рассеивал свои чары, возвращая дар зрения проснувшемуся хозяину, и перед его взором предстало новое воплощение Ада, еще более кошмарное, чем преследовало в страшном сне. Родной дом превратился в огромное полыхающее полено. Будто взбешенный дьявол сжигал свою непокорную жертву на костре мести. Воздух наполнился густым мраком дымовой завесы. Возле почерневшей от гари кровати лежала без сознания его любимая жена, с разбитым окровавленным лицом. В мгновение Степан осознал весь ужас реальности, всю жестокую правду жуткой ночи. Впервые в жизни он причинил боль своей второй половине, та, чью жизнь он любил больше собственной, истекала кровью на полыхающем полу от его руки. Отчаявшись, Степан возненавидел свое тело, причиняющее незаслуженную боль близким людям. Он в безумии рвал свои слипшиеся волосы, резко вскочив с постели, заорал стоном раненой птицы, чуствующей дыхание неминуемой смерти.
- Марфуша, любимая, прости меня, очнись, уходить надо.
В это время догорающее бревно с грохотом покинуло свое привычное место на потолке и обрушилось на спешащего оказать помощь Степана, своей тяжестью в мгновение украло у него жизнь. Умирающий муж, лишь успел кончиками пальцев на прощание прикоснуться к своей жене. От прикосновения предсмертной руки Степана, к Марфе вернулось сознание: она встрепенулась, словно испуганная птица, вспорхнув, в леденящую кровь реальность. Ее муж лежал без признаков жизни, приваленный огромным горящим бревном. Его лицо закаменело в жуткой гримасе боли: со стеклянных глаз стекали последние горькие слезы. Отчаянная жена принялась изо всех сил пытаться поднять тяжелое бревно, но оно словно корнями приросло к усопшему, не желало подчиняться усилиям спасительницы. Разорвав последнюю ниточку надежды, у вдовы опустились, руки, разум превратился в мутный запрудившийся ручей, пропал смысл жить на белом свете. Она обняла бледную голову мужа, и горькие, безразличные слезы камнем горя потекли с ее опухших глаз, стекая капельки умывали застывшее лицо мужа. Супруга нежно поглаживала обгоревшие волосы Степана, чуть слышно приговаривая любимому:
- Нет жизни мне без тебя Степа. Мы словно две вишенки на одном дереве любви. Ты ушел, протянул свою руку, наверное, звал меня с собой на ту сторону небесной речки. Подожди радость моя, я иду за тобой следом.
Марфа легла возле неподвижного супруга, крепко обняв его, закрыла свои глаза, готовясь увидеться с ним в конце длинного туннеля мучительной, смертельной боли. Пожирающий огонь злостью хищника накинулся на свою новую жертву, стараясь как можно быстрее осуществить ее заветное желание. Обгорая, Марфуша застонала от адской боли, но стиснув зубы еще крепче обхватила мужа. Она уже приближалась к пропасти туннеля, где ее ждал любимый. Одетый во все белое он, улыбаясь доброй улыбкой, протягивал ей свои ангельские руки, сладко напевая:
Потерпи еще немного,
Нелегка ко мне дорога,
Будем вместе мы с тобою,
Двери к раю я открою.
Внезапно в начале туннеля, где еще мучилось обожженное жарким огнем тело, послышались громкие голоса, Марфа повернула голову и увидела суетливых мужчин, которые разрубив горящее окно острым топором, влезли в дом и выносили ее пылающее тело.
Степан в надежде протянул руку, пытаясь ухватиться за свою любимую, но она постепенно удалялась, возвращаясь на землю в свою изуродованную огненным палачом плоть. Ее любимый муж с глазами переполненными печали и отчаяния провожал в царство живых свою половинку, он навеки прощался с любовью, расколовшуюся на два ледяных айсберга разлуки.
- Ты жди, мы скоро будем вместе, соберем по кусочкам разбитую вазу счастья. – Молвила Марфуша ему на прощание.
В одно мгновение Марфу словно вытащили из проруби кошмарного сна, задыхаясь в спазмах удушья, она раскрыла обезумевшие глаза.
- Она дышит, - Заорал силуэт в тумане едкого дыма. – Выносите ее на свежий воздух, спасайте остальных. – Продолжал кричать нервный мужской голос. – Оксану, спасайте Оксану, может быть ее привалило в соседней комнате.
Любопытная ветка наклонившегося дерева украдкой подсматривала за влюбленными в перекошенное, раскрытое окно. Болтливая листва неугомонно шелестя шепталась об увиденном, раскрывая все секреты пылкой любовной игры. Даже гордое ночное светило спустилось с небесного трона на распростертые руки деревьев, освещая романическое место встречи, слившиеся в облаке счастья страстной пары. Лунная дорожка освещала возбужденную Оксану, плывущую по высоким волнам наслаждения. Ее разгоряченное тело дрожало теплыми судорогами счастья. Твердая, словно молодой бутон розы грудь плавно качалась в такт с биением влюбленного сердца. Василий крепко прижимался к обнаженному девичьему телу, он чувствовал все ощущения своей любимой, будто два бурлящих моря слились в один огромный океан наслаждения. Приятный стон одновременно вырвался из любящих уст. Однообразные движения участились, по влюбленным пролилась раскаленная лавина взорвавшегося вулкана, тела бились в безумных судорогах страсти. Время, как парящий в небесах летучий змей, застыло в прекрасных секундах счастья. Влюбленные замерли, наслаждаясь приятным ощущением тепла, которое заполонило их обнаженные тела. Вслед за чувством наслаждения наступила легкая усталость, манящая окунуться в объятия сладкого сна. Со счастливыми влюбленными лицами изнеможенная пара обнявшись, крепко уснула пьянящим сном.


3


Светало. Вдоль сельской сонной улицы быстро, перебирая молодыми ножками спешила испуганная Елена Юрьевна. Ее усталые покрасневшие глаза, наполненные скорбными слезами, напоминали небольшую лужицу, усыпанную мелким дождем печали, перемешанным с градом испуга. Она ведь точно знала, где находится ее осиротевшая двоюродная сестра. Мысли Елены метались со скоростью пчелиного крыла, тонкой паутинкой путались обрывки фраз.
- Что я скажу сестре при встрече? Как посмотрю в это мучительное мгновение в ее глаза?
Елена угрюмо свернула на заросшую, неухоженную дорожку, ведущую к жилищу Василия. Ее ноги сопротивлялись хозяйке, превращаясь в два непослушных сучка засохшего дерева. Будто трусливый гонец, робко неся плохую весть не решаясь доставить ее адресату, Юрьевна колебалась говорить ужасную новость Оксане. Все же разорвав страх в клочья, она нырнула внутрь дома. В не убранной комнате, на помятой простыне обнявшись, мирно спала влюбленная пара.
- Оксана. – Вырвалось из пересохшего горла Елены, словно эхо потревожило обезвоженную, безлюдную пустыню.
Сонная Оксана лениво открыла глаза: она все еще летала в необъятном мире сна.
- Что произошло Ленка? – Просыпаясь, вымолвила она. – Меня родители ищут? Или просто ты соскучилась по мне?
Из глаз Елены закапали капли жуткой правды. Она пыталась вымолвить те страшные слова, но леденящий ужас лишил ее дара речи.
- Что с тобой сестра?- Забеспокоилась Оксана, все еще пытаясь прогнать настойчивый рой сна с усталых глаз. – Не медли, говори, чего слезами умываешься.
Елена жалобно посмотрела в удивленные глаза сестры.
- Оксана, твои родители умерли сегодня ночью, сгорели заживо в собственном доме.
Глаза Оксаны на минуту приобрели бессмысленное отражение. Над лицом нависла густая маска тумана. Внезапно в глазах засветились яркие искорки злости.
-Врешь ты все. Что за шутки у тебя глупые. – Цеплялась она за последние таящие льдинки надежды. Но глядя в серьезное лицо сестры, разбивались последние осколки хрупкой надежды.
Наспех одевшись, ни издав, ни единого звука, всматриваясь вдаль, безразличным взглядом Оксана быстро понеслась к родительскому дому, оставив все еще спящего кавалера досматривать счастливые, беззаботные сны.

Теплое солнце радостно встречало новый день, расправляя свои золотистые косы, словно молодая девица расчесывала гребешком распущенные волосы, светило гладило ласковым теплым лучиком богатые урожаем поля и луга. Пугливая тень, боясь дневного света, трусливо ускользала, прячась под густыми ветками деревьев, терпеливо дожидаясь прохладного, долгожданного вечера. Одна рассеянная тень не успела укрыться от палящего солнца, увидев угрюмо идущего путника, она спряталась за его спиной. Имя доброго спасителя тени - Ваня.
Заплетаясь ватными ногами, роняя капли кровавой росы, он шел к родному дому, чтобы найти утешение в объятьях любимой матери. Его сердце болело от безответной любви, руки тяжелым камнем опускались от жестокой обиды, причиненной словами любимой девушки. Ступив на порог дома, избитый Ваня застал у двери обеспокоенную мать. Не спалось ей в эту ночь, все ходила из угла в угол, переживала за свое чадо, пугала себя мыслями, место себе не находила. Ведь поведением своим, он еще совсем наивный ребенок, беззащитный одуванчик на жестоком ветру жизни. Каждый мог обмануть его и обидеть. Увидев избитого, перепачканного в кровь сына, Наталья Михайловна оторопела. Ее любимого ребенка, чье счастье она клялась оберегать перед его покойной матерью- Таней, чья- то злобная рука причинила незаслуженную боль. Обиженный Ваня в горьких слезах обнял мать, и жалобно простонал, жалуясь на неудачную ночь:
-Она меня не любит, мама. Лена посмеялась надо мной. Она растоптала мой подарок и смешала его с пылью на дороге, уничтожила прекрасные не в чем неповинные цветы.
Ваня всхлипывал. Его слова становились все более неразборчивее. Михайловна жалея погладила его по грязной голове.
- Ложись, отдохни сынок, сон душевные раны в сердце залечит. О девке не думай, не достойная она тебя Ваня. Сердце у Елены не чистое, словно прелое прошлогоднее зерно. Кровь то у тебя откуда? Нос разбитый, не уж- то девка непутевая руки распускала?
Ваня провел своей рукой по окровавленному лицу и еще больше заныл.
- Васька - пьяница меня ударил, чтобы к его подружке не приставал. – Выдавил сквозь слезы блаженный.
Глаза матери заблестели огнем злости. Она давно недолюбливала этого пьяницу из непутевой семьи. Перед ее глазами пролетели ужасные воспоминания той ночи, когда на свет появился Ваня. Когда отец жестоко избивал его находящегося еще в утробе несчастной матери.
- Я ни кому больше не позволю безнаказанно обижать моего ребенка. – Промелькнула мысль в ее голове.
Наталья Михайловна умыла Ваньку, смыв запекшуюся кровь с его лица. Постелила чистую постель и уложила несчастного жениха спать. Сама села возле Ваньки на стул, и запела детскую колыбельную, убаюкивая сладким голосом тревожный сон сына.
Как только Ваня крепко уснул, горбатая мать, опираясь на старую трость, направилась в сарай.
- Я ни кому не позволю обижать сына. – Не выходило у нее из головы.
Зайдя в сарай, Михайловна схватила с полки острый, словно утренняя коса топор.
- Я ни кому не позволю обижать моего сына. – Вновь повторила обезумевшая женщина и направилась в сторону обидчика ее сына, к дому Василия.

Улыбаясь и громко посапывая, словно малое дитя, Василий сладко летал на легком облаке сна. Снился ему в то утро дивный сон: будто он в новой чистой рубахе сидит за богатым на угощения столом в доме семейства Ступко. Возле него краснощекая от смущения, словно спелый помидор на ухоженной грядке, влюблено улыбается Оксана. Напротив довольного с сияющими, будто вечерняя звезда глазами Василия уселись родители Оксаны: Степан Петрович и Марфа Алексеевна. Одеты были родители в самые праздничные наряды, так как с нетерпением ждали званого гостя. Марфуша наготовила изысканных угощений, да все суетливо подкладывала Василию лакомство, что бы его большая тарелка не опустошалась. Петрович подливал Ваське крепкого вина, предлагая поднять чаши в честь дорого гостя, почтившего их скромное жилище своим приходом.
- Василий, - Молвил подвыпивший Степан. – Я вижу мужик ты хороший, хозяйственный, а возьми нашу дочку себе в жены. Девка она работящая, красотою не обижена, хорошей парой тебе будет, да и с приданым не обидим, одна она у нас, все для нее постараемся.
Оксана еще больше покрылась багровой краской, будто осыпавшая на первый снег калина. Василий, лишь довольно улыбался, и уплетал приготовленные угощения. Степан Петрович не унимался.
- Пойдем со мной, - Протягивал он зятю руку. - Табаку попробуешь, для особых случаев берег.
Василий, предвкушая манящий аромат табачного дыма, охотно последовал за хозяином дома. Степан Петрович молча отворил входную дверь дома, подозрительно улыбнувшись, ухватил растерявшегося Василия за руку и силой потащил на улицу.
- Что ты творишь, старик, наверное, разум в крепком вине утопил. – Возмутился в недоумении Василий, перецепившись через порог дома.
Заплетаясь непослушными ногами, испуганный Василий повалился на сырую землю, перемешав свою новую рубаху с грязью. Подняв голову, он осмотрелся по сторонам, вокруг его окружал зловещий лес. Не было ни гостеприимного дома семейства Ступко, ни самого сердечного хозяина. Вместо его ладони Василий крепко сжимал в руке сухую ветку умершего дерева. Неподалеку виднелась небольшая поляна. Светлый островок надежды среди непроглядных зарослей ветвей деревьев. В залитом волшебными чернилами небе не было ни единой ясной звезды, только полная луна, покрытая серой дымкой тумана замерла над загадочной поляной, наблюдая за ее ночным гостем. По середине поляны горел большой пылающий костер, вокруг огнища танцуя древние танцы, совершали таинственный обряд старые горбатые женщины. Став вокруг обжигающего пламени, держась за руки, они молились своему господу. Лесную тишину проглотил печальный плач скрипки. Ее хозяин, маленький дед с огромной бородой и закрученными, будто лоза винограда усами, ласкал натянутые, словно обнаженную девушку струны, нежно касаясь к ним дряблыми пальцами. Те возбужденно стонали в ответ, издавая звуки наслаждения. Василий робко приблизился к ночным жителям. Ему было не по себе. Что- то внутри звало его побыстрее скрыться, убежать из таинственного леса, но интерес толкал непослушный разум к пылающим бревнам на незнакомой поляне. Покинув жуткие заросли леса, Василий ступил на заросшую травой поляну. В этот момент музыка прекратила свой плач, женщины возле костра замерли, молча уставив свои взоры на внезапного ночного гостя. От этих взглядов Василию стало не по себе. По его спине пролетел прохладный ветер испуга. Он уже приготовился бежать сломя голову из проклятого леса, но одна из горбатых старух разорвав тишину в клочья, обратилась к испуганному Василию:
- Проходи ночной странник, мы ждали тебя с нетерпением.
Василий неуверенно подошел к ним и обомлел, у всех женщин было одинаковое, до боли знакомое лицо.
- Присоединяйся к нам, - Прокряхтела еще одна старуха. – Вина крепкого выпей, в полночь оно особенно доброе.
Василия трясло, словно паутину на весеннем ветру. Внутренний голос приказывал ему не прикасаться к предложенным угощениям горбатых незнакомок, но наследственная любовь к веселящим душу напиткам брала вверх. Грешная душа тешила себя мыслью о тепле с багровым оттенком, он уже предвкушал пьянящую влагу на обветренных губах. Старуха с мрачным, словно сырой чулан лицом подала трясущими руками