-= Клуб начинающих писателей и художников =-

Глава 1. Долго не писал, болел. Мне кажется, что это был грипп.

Кто-то обнимает некрасивых женщин, лежа в чужой постели. Кто-то ловит рыбу, в прудах, где бензина больше, чем воды. Все чем-то заняты в этот красивый день. Я знаю, что сказать про день «красивый” это не совсем правильно, но так можно лучше всего описать открывающийся вид на утренний Гудао. Когда первые лучи солнца только лишь коснулись крыши ратуши, а уже через секунду зажглись  яркими огоньками в ее окнах. Мне кажется, что настоящий день должен начинаться именно с солнечных лучей, бросающихся в глаза, уже затем крик петуха, горячий кофе и по-накатанной. Когда день идет своим порядком, нерушимым и придуманным сотней предыдущих дней, тогда и дела идут хорошо. По крайней мере так, как это того следует. Но вот когда все начинается не с той ноги, весь день превращается в полный беспорядок, где события происходят, как им заблагорассудится.

Так случилось и сегодня. К несчастью, не крики петуха первыми коснулись моих ушей. Это сделал ее голос, ворвавшись вихрем в мою спальню, переворачиваю предметы и сны на своем пути. Уже затем, послышался громкий стук в дверь, будто вдруг эта халупа попала в список аварийного жилья, где ей самое место, и они решили снести ее, притащив самую огромную кувалду, которую только смогли найти за сто миль вокруг. Но нет, это был всего-навсего деревянный протез маленькой, местами ссохшейся китаянки. И голос тоже был ее, такой же сухой и противный. Ей принадлежала комната, которую я снимал вот уже шестой месяц. А вместе с ней, и весь дом, разваливающийся на кусочки, как и его хозяйка. В восемнадцатом году обрушилась крыша веранды, навсегда погребя под собой старинный китайский фарфор, рыжего одноухого кота Ватсона и ногу мисс Ли. Так, в один день, хозяйка и ее дом потеряли маленькие части себя, став после этого еще ближе.

Я сажусь в кровати. Боль в висках резко начинает пульсировать, голова наливается кровью. Очень тяжело двигаться, но этот стук, вперемешку с ее отвратным голосом, доставляют куда большую боль, противиться которой нет сил. Я встаю на ноги. Солнце взошло гораздо раньше, и теперь уже добралось  до моей комнаты, проникаю в нее сквозь единственно окно, отчего на полу появляются четыре прямоугольные полоски света. Я прохожу по ним, чувствуя тепло и невидимые трещинки, куда свет еще не добрался. Ключ с трудом поворачивается в скважине, кажется, что даже он противится тому, чтобы мисс Ли вошла внутрь, но моя рука все еще сильнее, и он поддается.

-Доброе утро, мисс Ли – я говорю на английском, она терпеть этого не может

-Миста Д., китаянка, конечно же, хотела сказать: мистер, но зубов в ее рту с каждым годом становилось все меньше, постепенно достигнув совсем уж мизерной цифры, отчего она ужасно шипилявит, особенно когда пытается разговаривать на английском.

-Где деньги? – спрашивает она, протягиваю морщинистую руку. Под ее длинными ногтями скопилась грязь. Даже не знаю, где грязи было больше: в ее взгляде или все же под желтыми ногтями.

Наверно, она что-то хочет от меня, но до сознания никак не доходит предмет этого внезапного стука в дверь, сварливого взгляда и гниющего запаха, исходящего из ее рта. Что делать, когда у тебя не остается никакого желания вникать в происходящее, и все мысли заняты чем-то другим. Чем-то гораздо более важным и значимым, тем, что далеко отсюда, оно не в предметах окружающей меня обстановки, оно витает в моих волосах, отчего по коже проходят мурашки. Я засовываю руки в карманы, просто чтобы проявить хоть какие-то признаки жизни. В правом чувствуется что-то бумажное. Я сжимаю его и слышу шелест. Рука сама вытаскивает содержимое кармана наружу. Я разжимаю ладонь и вижу, что в ней лежит смятая пятидоллоровая купюра. Последняя из тех, что осталось с прошлого месяца. Еще секунду и ладонь пустеет, я успеваю заметить только то, как мисс Ли прячет что-то в карман. Она выглядит успокоившейся, глаза уже не блестят так, как за минуту до этого. На самом деле, она довольно неплохой человек, но как и многие ей подобные, она думает, что если не держать мир в ежовых рукавицах, все обязательно полетит прахом. Стоит только проявить секундную слабость, и ты сразу же упадешь со своего пьедестала, куда поднимался столько лет, оскорбляя и унижая других людей.

Кто-то стучит, но стук удаляется прочь. Мисс Ли спускается вниз по лестнице, хлопая своим протезом по каждой второй ступеньке. Спустя немного времени она придет снова, но пока что я свободен. У меня есть две руки, две ноги и какая-никакая голова на плечах. Жить можно.

Вторая половина листа оторвана. Ни в ящике, ни среди остального текста продолжения найти не удалось.

Следующие страницы были разбросаны на столе, хронологический порядок определить весьма трудно, я пытался разложить их по смыслу, с трудом читавшимся в этих строках. Что получилось.

Он держит в зубах папиросу, не зажигая ее. Он жует кончик до того состояния, что бумага рвется и табак начинает сыпаться из его жирных губ. Только тогда он давит бычок в пепельнице и достает следующую сигарету. Это не самокрутки, а дорогие импортные папиросы прямиком из Англии. Пять долларов пачка. Я почему-то сразу вспоминаю мисс Ли. Странно, она-то вообще иногда заворачивает сушеные чайные листья в страницы из моих книг. В последний раз это был Гете.

Сейчас он достает следующую сигарету из портсигара, который лежит перед ним на столе. Крышка осталась открыта, и я вижу выгравированную надпись: На долгую память о хорошей дружбе и сотрудничестве. Какая безвкусица.

-Я посмотрел, еще прошлым вечером я взглянул на бумаги, которые ты… простите, Вы оставили секретарше.

Я чувствую, что ему неловко, от моего присутствия в этой маленькой комнатке с дырявой циновкой вместо коврика. Еще я чувствую ненависть. Каждой клеткой своего тела я чувствую всепереполняющую  ненависть к человеку, что сидит напротив меня. Ненависть не вырывается наружу, и я не превращаюсь в монстра, крушащего все вокруг. Она приняла какую-то новую форму, эволюционировала и переросла в глубинного монстра, поселившегося внутри меня. Это странно описать словами: чувствовать то, чего не можешь показать или выразить хотя бы словами. Эта противоестественность заставляет и меня ощущать себя неловко в комнате, где едва помещается письменный стол. Как будто я вынужден кататься по улицам на велосипеде, из которого уже давно вырос.

-И что ты там увидел? – я слышу грубый голос, который одной своей интонацией заставит испугаться любого. Удивительно, что мои голосовые связки способны вибрировать с такой частотой.

Он замер на месте, одной рукой тянувшись к бумагам, лежащим на подоконнике, другой зажав сигарету, которую он вытащил, когда попытался заговорить.

-В этом месяце… - он остановился на секунду – В ваших списках слишком много людей, слишком много ненужных людей, понимаете?

Конечно, я понимал, о чем он. Мои списки были переполнены, даже пришлось заказывать новые бланки, сверх нормы.