Часть 4.
Через три года после столкновения.
Я опустился на город и растворился в нем. Мне все-таки удалось получить милость. Я искал своего сына, не смотря на позднее время, я знал, что у него нет большого желания прийти домой к всесемейному ужину. Все осталось по-прежнему. Матвей не ладил с братом и предпочитал возвращаться, когда тот уже спал. Отчим никогда не волновался отсутствием Матвея и не чинил этому препятствий, лишь изредка журил для видимости, когда об этом просила Нина, якобы принимая участие в воспитании наравне с Робертом. Матвей все чувствовал, он ощущал себя лишним и старался пропадать во дворе с утра до зари, пока Нина занималась не им, сожалея лишь о несбыточном желании приласкаться к матери. Ему так хотелось побыть с ней вдвоем, походить по магазинам, покататься на каруселях без Роберта, но такого расположения у Нины в расписании не значилось. Матвей переживал, ревновал и злился и от этого каждый его последующий день становился все длиннее, перетекая из вечера в ночь. Ему претила лебяжья нежность в семье, в которой ему почему-то не отводилось места, где, словно зритель из кинозала он лишь наблюдал со стороны, но не принимал никакого участия. Он не мог понять, почему такая отчужденность - за свою короткую жизнь ему не надлежало сделать ничего предосудительного. Что за клеймо на нем, из-за чего он лишен всякого внимания как ребенок и как сын? Мать иногда старалась улыбнуться, или сказать что-то на ухо, но получалось это как-то украдкой, оттого становилось еще больнее – для Роберта вслух, Матвею - как не родному.
Я нашел его на скамейке, он сидел почти неподвижно ежись от холодка, что пришел вслед за мной туманной дымкой. Вокруг уже было безлюдно, друзья разбежались, слышались, лишь редкие родительские голоса из окон домов, зазывающие запоздалых отпрысков. У Матвея была поцарапана рука, и он пристально старался задуть от боли рану. Я подошел к нему, присел рядом на лавочку, сделал то же что и он, и нарушенная кожа мгновенно затянулась.
- Это еще как – глаза Матвея круто разверзлись – Я чего сплю?
- Нет, ты не спишь. Не бойся, я такой же человек. – я очень не хотел спугнуть мальчонка, мой внешний вид не отличал меня от остальных, но Матвей дрожал, и это был страх. – Почти – добавил я, завораживая его глаза.
- Ты что мой ангел хранитель? – робко, почти без сознания спросил Матвей.
Я чувствовал его порывы к бегству, мне все труднее удавалось сковывать его волю.
- Ты мой сын – мои слова вонзились в его уши, и невидимая борьба между нами немного спала. Он прислушался. Я продолжил – в тебе течет моя кровь, а не того человека, которого ты считаешь отцом.
- Мой отец, мне вовсе не отец? Так вот оно как – Матвей насторожился. Он проникал в меня глазами, испытывая жгучую необходимость познать правда это или нет.
- Я пришел к тебе. Или за тобой, если пожелаешь, но это должен решить только ты сам. Если не захочешь пойти со мной, я все равно буду сопровождать тебя всюду, но свидеться нам больше не придется. А пока я здесь, ты позовешь, я отзовусь. Надеюсь, что сил моих хватит продержаться подольше, но все же наступит день, и я не откликнусь тебе - прихвастни тьмы неумолимо тянут меня искушением. Как только почувствую слабину в душе, так нужно будет вернуться в покой, но уже навсегда. А если решишься - достаточно будет прикоснуться ко мне, и ты покинешь этот мир, но помни обратной дороги нет.
Матвей пришел домой, света нигде не было. Он пробрался в свою комнату, потихоньку разделся, все глубже погружаясь в размышления о сегодняшнем видении. Раздался скрежет ключей. Пришли родители и Роберт, судя по перешептыванию, они были в театре, о чем Матвей даже не знал. Роберту похоже не очень понравилось, он недовольно фыркал и отказывался от еды, Матвея не пригласили, наверное полагая, что он сам себе все приготовил. Предательски проснулся аппетит, но показываться на глаза и любезно интересоваться, как прошел вечер, словно знакомый с улицы, не позволяла и без того растоптанная гордость.
Матвею захотелось уйти. Уйти и больше не возвращаться. Горечь, что подкатывала изо дня в день годами, уже не находила оправдания. Мир сужался до невыносимых размеров, приходилось с трудом дышать. Приткнуться было некуда, оставалось только бежать, но вопрос куда, до сегодняшнего дня не подразумевал ответа. Бесшумно проследовать по коридору не казалось делом сложным, а вот сама дверь с равнодушными замками могла заставить повозиться. Матвей перебрал мысленно затворы и поочередность их открытия. Он чувствовал себя вором, пытавшимся выкрасть самого себя. Только бы успеть открыть дверь, и я на свободе! Замок все же щелкнул, в коридор неспешно ввалился отчим и загорелся свет.
- Ты куда? А ну вернись немедленно! День с ночью перепутал?
Матвея одолел испуг, но доля секунды вывела его из оцепенения - дверь распахнулась, и он уже летел вниз по лестнице, когда властная рука намеревалась схватить его за шиворетку. Матвей уловил ошалевший от неповиновения взгляд, и тем самым подпитываясь этой ненавистью, не ощущая под собой ног, перескочил через перила. Отчим в подъезд не вышел, преграждая Нине путь уговорами, что сынок ее непутевый все равно вернется, но мать в домашних тапочках и ночной рубашке выскочила вслед – в ее душе поселилось предчувствие.
Матвей помчался в сквер, где лицезрел призрак, но тут он снова растерялся. Что если все это ему лишь приснилось – что тогда, куда бежать, у кого искать защиты? Тысячу мыслей пронеслись в его голове, среди них и та, что он сошел с ума, и только одно вертелось точно – прочь, прочь, прочь!
Я показался ему, и сердце его забрюзжало теплом, Матвей метнулся, но я отступил. Его взгляд пронизал меня негодованием.
- Не поторопился ли ты сынок? Передумать ты уже не сможешь!
Матвей несмело потянулся ко мне, но вытянутая рука снова не достигла меня.
- Сынок, есть люди, что, наверное, любят тебя!
Матвей оглянулся, мать бежала за ним, он лишь улыбнулся ей, заключив любовь в этом мимолетном мгновении, так же как и она поступала по отношению к нему, и погрузился в прохладу ночи.
Нина, согнувшись, рыдала, обнимая угасшее тело Матвея.
На утро занялся безмятежный дождичек, повергая природу любовью для новой жизни.
Власть и деньги несравненно стоящий союз, но душа, которая со временем имеет несчастье находить силы совладать со спесивым разумом, берет иногда верх, и вся эта мишура осыпается, как осенние листья, а остается лишь то главное в чем заключается жизнь. Любовь!