Железная пасть автобуса отворилась со скрипом. Мать средних лет пропустила внутрь мальчика дошкольного возраста и прошла вслед за ним, после чего дверь закрылась, а нога водителя надавила на педаль газа. Все сидячие места были заняты, и женщина со своим сыном ухватились за поручни возле одного из передних сидений.
— Саша, держись нормально, — обратилась мать к сыну.
Рука мальчишки послушалась матери, а взгляд его был направлен на лобовое стекло, за которым жила темнота, лишь частично прогоняемая фарами автобуса. Изредка на темном полотне вырисовывались точки света — фары встречных машин. Они убегали от тьмы, а маршрутка с Сашей и его мамой внутри ехала ей навстречу.
Вдруг мальчик ощутил прикосновение к своему плечу. На какое-то мгновение в памяти всплыли бабушкины россказни о бабайке, живущей под кроватью и норовящей затащить в свое логово каждого беззащитного ребенка. «Я съем тебя!» — говорил вымышленный Сашей голос хрипловатой старухи. Её образ предстал в воображении паренька: мертвенно бледное лицо, покрытое глубокими морщинами и напоминающее скомканное тряпье из их домашнего сарая; черные выпученные глаза, которые вот-вот вывалятся из глазниц; широкая беззубая улыбка, за которой виднеется темнота её страшного рта, напоминающая тьму за лобовым стеклом; длинный горбатый нос с огромными волосатыми ноздрями; сальная седина, свисающая до плеч и напоминающая шерсть немытой собаки. Но послышавшийся голос растворил кошмарное видение:
— Эй, мальчик! Мальчик! Садись к нам! Садись!
Пацанёнок обернулся. На него смотрела улыбающаяся женщина чуть старше его мамы. Её добрый взгляд гармонично сочетался с ласковым голосом, и, казалось, ни один малыш не устоит перед ним. Но Саша продолжал стоять на месте.
— Садись! Садись! — продолжала она. Добродушное выражение лица женщины вкупе с непрерывно повторяющейся репликой делало её похожей на заводную куклу, и это пугало Сашу.
Женщина повернулась к дочери и наклонила к ней голову.
— Алисочка, подвинься немножечко, пусть мальчик сядет с нами.
Девочка покорно отодвинулась к окну, кинув в сторону Саши холодный взгляд, в голубизне которого можно было разглядеть толику упрёка.
— Сашенька, — на этот раз заговорила мама. — Смотри, тётя с девочкой сделали тебе место. Присядь с ними.
Мальчик по-прежнему никак не реагировал. В этот погожий июньский вечер он ощущал неведомый ранее холод.
— Мама, долго еще ехать? — спросил Саша.
— Минут пять.
Эти триста секунд казались невообразимо длинными. Пока мальчишка занимал себя расклеенными по салону надписями, он чувствовал, как взгляды добродушной женщины и её дочери уткнулись в его спину, словно тупое сверло. На лбу выступил пот, исцарапанные коленки задрожали.
— Мальчик просто стесняется, — всё с той же улыбкой сказала женщина своей дочке вполголоса.
Наконец, автобус остановился. Саша спрыгнул с его ступенек и почувствовал, как необычный холод сменился приятной прохладой летнего вечера. Мать вышла вслед за ним.
Когда они прошли два квартала, мальчик вдруг заговорил:
— Мам?
— Да, Саша?
— Помнишь могилы рядом с могилой дедушки?
— Нет. А почему ты спрашиваешь?
— Там два памятника было. С тётей и девочкой…
— Так, Саша, перестань! Нашел когда об этом говорить!
Мальчик хотел было продолжить, но повышенный тон мамы заставил его проглотить свои слова. Вкус их был горьким, и с тех пор он чувствовал эту горечь каждый раз, когда вспоминал о минувшей вечерней поездке.
Morozov (07-го, 25 лет)
