Мусор был повсюду. Три синих, облупившихся по бокам, контейнера, просто не могли вместить в себя все отходы жизнедеятельности двух кирпичных пятиэтажек, скопившиеся тут за три дня. Черные, раздувшиеся пакеты громоздились в них перекошенными, готовыми вот-вот развалиться пирамидами, перевешивались через покрытые вмятинами и ржавчиной края. Их нехитрое содержимое вываливалось из разодранных боков, скрывая под собой влажный потрескавшийся асфальт. Еще пакеты, не уместившиеся в контейнеры, были свалены рядом, подпирая друг друга лоснящимися боками и слегка возвышаясь над ворохами прелых, собранных дворниками листьев, и сухими ветками, которые коммунальные службы принципиально не вывозили уже вторую неделю. Все окружающее пространство, с одной стороны ограниченное бетонным, с пятнами давно размытой дождями побелки, бордюром тротуара, с другой – ощетинившейся черными мокрыми глыбами перекопанной земли, клумбой, сейчас, скорее напоминало одну большую свалку. Землю покрывали, кажущиеся в сгущавшихся ноябрьских сумерках, серыми, или даже бесцветными, груды хлама, словно осколки таких же серых и бесцветных человеческих жизней. Древний черно-белый телевизор, с вывалившимся наружу и разбитым вдребезги кинескопом, обломки какой-то мебели, оконные рамы, еще со следами белой масляной краски, размокшие бумажные коробки, старая обувь и рваная одежда, повешенная кем-то прямо на бетонное ограждение. Все это, на фоне пустынной улицы, осенней слякоти, и мрачных, обшарпанных стен домов, производило гнетущее впечатление какого-то постапокалипсиса, незаметно начавшегося в городе. Словно немое подтверждение того, сколь иллюзорным и хрупким может оказаться весь прогресс современного человеческого общества, готового в любую секунду вновь рухнуть в средневековье.
В довершении картины, посреди царящего вокруг хаоса, по-хозяйски, распотрошив брюхо одного из лежащих на земле пакетов и погрузившись в него с головой, расположился крупный рыжий пес с серыми подпалинами на боках, и грязной свалявшейся шерстью. Во внезапно накрывшей улицу тишине, столь редкой для этого часа, было слышно, как шуршит целлофан и щелкают где-то внутри собачьи челюсти, а вдалеке, невидимые отсюда, монотонно гудят и потрескивают провода высоковольтных передач. Холодный, густой от влаги воздух, готовый вот-вот превратиться в туман, был наполнен липким и сладковатым запахом гнили, пожалуй, слишком сильным даже для этого места.
– Сдох здесь, что ли кто? – подумал Игорь, примеряясь, куда бы примостить и свою лепту – большой белый пакет из ближайшего супермаркета, теперь приспособленный под мусор. Ему, почему-то принципиально хотелось, уместить его в один из контейнеров, а не просто поставить рядом, как уже сделали многие до него. И кто это придумал, что праздничные дни у коммунальщиков, тоже выходные?
Если бы не эти праздники, он никогда не вылез бы из квартиры в промозглый ноябрьский вечер, просто для того, чтобы выкинуть мусор. Нет, он не верил в приметы и суеверия. Хотя, в последнее время, с деньгами у него действительно было туговато. Просто не хотелось лишний раз выходить на улицу и видеть эту нескончаемую слякоть и грязь вокруг. Эти серые стены безликих, похожих друг на друга домов, испещренные граффити и обрывками рекламных объявлений. Это черное угрюмое небо, готовое в любую секунду, сорваться вниз очередным бесконечным потоком мелких и острых как иглы капель. Город не любил Игоря. Игорь знал это и не питал по этому поводу особых надежд и иллюзий. Город смотрел волком. Следил за ним горящими желтым огнем, глазами мрачных, мертвенно-серых высоток, или, нарочно, выхватывал из темноты слепяще-белым светом фар, проносящихся мимо машин, лишь для того, чтобы напомнить: «Ты здесь чужой». Город отравлял ему жизнь своими вечерними пробками и вечно ломающимся в неподходящий момент общественным транспортом, мерзкой погодой и всесезонной грязью на улицах, пылью, как-то проникающей в квартиру даже при закрытых окнах и ревущими по ночам двигателями, словно постоянно напоминая: «Ты всегда будешь здесь чужим».
Когда-то он не замечал всего этого. Когда-то, когда Игорь только получил диплом, ему казалось, что перед ним раскинулось множество дорог, и надо только выбрать среди них свою. Город рисовал ему радужные перспективы, обещал множество возможностей и альтернатив, а Игорь верил, что тот, кто ищет – всегда найдет. И, действительно, работу по специальности он нашел почти сразу. Пусть, не такую уж высокооплачиваемую, как хотелось бы, но, должность IT-шника в местной администрации, тогда казалась довольно престижной, и обещала определенный карьерный рост. Игорь снял свою первую квартиру, въехав в нее прямо из студенческой общаги. Тогда, правда, он переоценил свои возможности и, спустя какое-то время, ему пришлось перебраться в район подешевле, в котором он и жил до сих пор, но в целом, жизнь начинала постепенно налаживаться. Он больше не зависел от родительских денег, хотя, сказать по правде, и раньше не часто обращался к ним за помощью, стараясь перебиваться на случайных подработках. И, самое главное, он, наконец-то, получил шанс не возвращаться в свой маленький провинциальный городок, не имеющий никаких перспектив и обреченный на постепенное вымирание и забвение. А дальше все должно было становиться только лучше.
Но вот, прошло пять лет, а Город так и не признал его своим. В жизни Игоря не изменилось ровным счетом ничего. Он по-прежнему жил на съемной квартире. Денег, едва, хватало, чтобы сводить концы с концами, и, о том, чтобы откладывать что-то на собственное жилье, не было и речи. Он занимал все ту же должность, и перспектива карьерного роста теперь казалась иллюзорной на фоне куда более вероятного попадания под сокращение, которым, в последнее время, все чаще пугали сотрудников. Да и работа оказалась далеко не такой престижной и интересной, какой виделась изначально. Серые будни слились в один бесконечный поток, замкнулись в вечный неразрывный круг. Дом, работа, время от времени походы в супермаркет, и снова дом и работа. У Игоря не было девушки, не было людей, которых он мог бы назвать друзьями. Были знакомые и коллеги. Были случайные и скоротечные связи, знакомства с противоположным полом в кафе и клубах, когда он в них еще ходил. Но на этом, обычно, все и заканчивалось. А в последнее время такие отношения и вовсе перестали его привлекать. Стало лень тратить кучу сил, времени и денег на поиски девушки на одну ночь. Хотелось чего-то стабильного, надежного и постоянного. Но где это найти, или как к этому прийти, Игорь не знал.
Он слишком привык жить в этом «круге», словно бегущий в колесе хомячок, и, как поется в песне – вдруг стало страшно что-то менять. В свои двадцать семь, Игорь, порой, ощущал себя уставшим от жизни, сорокалетним мужиком, с начинающимся кризисом среднего возраста. Впрочем, может в современном обществе этот кризис начинается гораздо раньше? Так или иначе, Игорь прекрасно осознавал свое положение. Одинокий, никому, в общем-то, не нужный, кроме разве что родителей, с которыми он созванивался раз в неделю, и к которым иногда приезжал на праздники, он был лишь крохотной пылинкой на шкуре Города-гиганта. Случись с ним что, и уже на следующий день вряд ли кто-то вспомнит о его существовании. Город просто вычеркнет его из своей истории не оставив ни малейшего воспоминания, ни намека. Игорь боялся этого. Боялся прожить жизнь бесполезно. Боялся уйти, ничего после себя не оставив. Город давно уже не был для него тем местом, где сбываются мечты. По большому счету, он мало чем отличался от того городка, где Игорь родился и вырос. Точно так же, Город медленно, но верно «вымирал». Не в прямом смысле, конечно. Вымирали не люди. Что-то, как будто, умирало в самом Городе. Иногда Игорю казалось, что он, буквально чувствовал это, глядя в чужие окна домов, в мутное небо над головой, в черные лужи под ногами. Обычно, он списывал это на какое-нибудь «осеннее обострение», и все же ему, порой, нравилось представлять, что осталось всего день или два. И завтра, или послезавтра, все закончится. Не Армагеддоном, не апокалипсисом, не концом света. Просто умрет один отдельно взятый город. Перестанут мельтешить на улицах люди. Вечным сном заснут под ворохами опавших листьев, или под снежными шапками, машины. Ни в одном окне ни одной многоэтажки не загорится больше свет. И только Игорь, так и не признанный Городом своим, так и не ставший его частью, не умрет вместе с ним, а словно маленькая, но гордая блоха сможет пройтись, по шкуре мертвого животного, больше не обремененный его порядками и законами. Город не любил его, и Игорь отвечал ему взаимностью.
Обычно, он выкидывал мусор по утрам, по пути на работу. И, скорее всего, он и потерпел бы до утра, если бы пакет на кухне не начал испускать, пока еще едва заметный, но уже въедливый запах. И, если бы, Мария Михайловна не позвонила и не сказала, что завтра приедет за деньгами. Не хватало еще, чтобы за ночь перед ее приездом вся кухня провоняла. А нюх у старушки, не смотря на ее годы, был отменный. Как у собаки. Может, именно поэтому, она даже в объявлении написала, что ей нужен не курящий жилец. Игорь, конечно, понимал, что за запах на кухне, из квартиры его не попрут. Платит он вовремя, не шумит, никого не водит. Соседи, опять же, не жалуются. Найти такого же «удобного» квартиранта, для хозяйки, с ее требованиями, будет так же не просто, как и ему найти новое жилье за ту же цену. И, все-таки, лишний раз, портить отношения не хотелось.
Бездомный пес негромко заворчал, не показывая морды из пакета. Может быть, за своим увлекательным занятием, он только теперь почувствовал рядом чье-то присутствие. Может просто выразил вслух какие-то собачьи мысли. Игорь, уже пристроил пакет на самый край и без того переполненного бака и собирался уходить, когда бросив беглый взгляд на животное, заметил на земле какой-то блик. Прямо у грязных собачьих лап, наполовину освещенная светом уже зажегшихся уличных фонарей, наполовину скрытая тенью от ближайшего контейнера, лежала маленькая черная перчатка. По всей видимости, женская, поблескивающая глянцем кожи, она указывала на Игоря указательным и безымянным пальцами, надувшимися, словно внутри была часть человеческой ладони. Свет фонарей, размытый и почти осязаемый, в тягучем от влаги воздухе, казалось, едва достигал поверхности черного мокрого асфальта, но, все-таки его хватало, чтобы понять, что перчатка была совершенно новой. Ни дыр, ни потертостей. Даже грязи на ней почти не было. Тыльную сторону покрывал причудливый, переплетающийся узор, отдаленно напоминающий арабскую вязь. И внутри действительно были пальцы. Точнее что-то очень похожее, что выглядывало из-под отворота тонкой кожи, бесформенным, как будто изжеванным краем, темно-бурым на фоне белого внутреннего меха. Словно кто-то напихал внутрь грязной ваты или обрывки какой-то ткани. Скорее всего, так оно и было. В конце концов, не мог же кто-то, лишившись пальцев, выкинуть их вместе с перчаткой. Игорь улыбнулся собственной фантазии. В голове, почему-то, сам собой, всплыл эпизод из одного старого фильма ужасов, виденного им еще в детстве, в котором главный герой, сам не зная, что он оборотень, на утро после превращения, обнаружил у себя в кармане часть откушенной человеческой ладони. Чушь, конечно. И все-таки, какое-то не до конца сформировавшееся чувство, заставляло Игоря стоять на месте и, до боли в глазах, всматриваться в чернильную темноту тени, пологом накрывшей «юбку» перчатки. Холодный воздух медленно пробирался под полы, не застегнутой куртки, туман оседал на ресницах и волосах маленькими поблескивающими капельками, а он все стоял и смотрел на два, указующих на него пальца, и его шуточное предположение уже не казалось таким уж невозможным. А что, если это правда? Что, если наружу выглядывают не обрывки грязного тряпья или ваты, а лоскуты сырого мяса связующие тонкой полоской плоти два настоящих человеческих пальца? Мысль была слишком абсурдной, чтобы являться правдой, но, именно поэтому, вполне могла ей оказаться.
В конце концов, район действительно не самый благополучный. Мало ли что могло здесь случиться. Например, драка местных бомжей, перешедшая в поножовщину. Вот только откуда у бомжей новые, и явно не дешевые, кожаные перчатки? Тогда гопники. Напали на какую-нибудь девушку и… Отрезали пальцы? Нет. Одно дело отнять телефон или сумочку, избить, в конце концов, но убивать или калечить? Даже гопники вряд ли на это пойдут. Тут, скорее уж, какой-нибудь маньяк. Убил, расчленил, и скинул по частям в мусорные баки. Или бродячие животные, совсем одичали и съели кого-то.
Специально прогоняя в голове версии, одна страшнее и нелепее другой, у Игоря почти получилось себя напугать, и он, с каким-то извращенным удовольствием, почувствовал, как сзади на шее зашевелились волоски, а по спине побежали мурашки. Но это была лишь игра. Он прекрасно понимал, что в реальной жизни так не бывает. А если и бывает, то не так. Желая развеять последние сомнения, Игорь сделал шаг вперед и потянулся к перчатке носком ботинка, чтобы поддеть ее и выкинуть на свет, когда за его спиной, вдруг раздался невнятный шорох, и что-то, с глухим шлепком, ухнуло на асфальт.
Звук оказался таким неожиданным, что парень дернулся, будто ненароком схватился за оголенный электрический провод. В груди гулко забухало сердце. На этот раз он испугался по-настоящему, но обернувшись, увидел лишь собственный пакет с мусором, не удержавшийся на краю контейнера и рухнувший в сырую прелую листву. Игорь тихонько выругался, не со зла, а скорее просто для порядка, и, ответом ему стало, такое же не громкое, но явно не дружелюбное рычание. Бездомный пес, не меньше Игоря испугавшийся внезапного звука, наконец, оторвался от своего занятия и, недобро, смотрел на парня своим единственным желтым сверкающим глазом. Длинная спутанная шерсть свалялась большими, грязными колтунами, там, где должен был быть второй глаз, полностью скрывая его. Показавшиеся из-под тонких собачьих губ, белые клыки, не двусмысленно намекали, что чужакам тут не рады.
- Спокойно, чувак, - Игорь сделал осторожный шаг назад, - не отберу я твои вкусняшки.
Пес махнул по земле длинным лохматым хвостом, выпрямился и замер. Только сейчас Игорь осознал, насколько крупное это было животное. По крайней мере, для обычной дворняги. Более полуметра в холке, с длинными массивными лапами, увенчанными толстыми черными когтями, с мощными челюстями, измазанными чем-то влажным и темным, которые, парень в этом нисколько не сомневался, вполне могли перекусить человеческую руку. Зверь слегка покачнулся на лапах, словно хотел прыгнуть на чужака, но в последний момент передумал.
В общем-то, Игорь не боялся бездомных собак. По крайней мере, не больше, чем любой среднестатистический горожанин. Но, кто знает, что может взбрести в голову бродячему зверю, решившему, что кто-то покусился на его территорию или «добычу»? Кто знает, переносчиком, какой заразы он может являться? Игорь сделал осторожный шаг назад, наблюдая за тем, как поведет себя пес, но тот больше не проявлял агрессии. Просто стоял и смотрел на незваного гостя, каким-то слишком уж осмысленным для животного взглядом. Говорят, собаки не выдерживают, когда человек смотрит им прямо в глаза. Для них это угроза. Проявление силы и превосходства. Но этому зверю встречный взгляд Игоря был нипочем. Он не боялся. Его сузившийся от света фонарей, глаз, такой же бледно-желтый и одинокий на фоне темной шерсти, как уже показавшийся в небе тонкий огрызок луны, будто бы изучал парня. Пытался запомнить его до мельчайших подробностей. И, гипнотизировал, не давая отвести взгляда. В сплетении света и теней, казалось, что собачья морда, скривилась в ехидной ухмылке, но виной тому, конечно, было лишь разгулявшееся воображение.
Игорь сделал еще один, более уверенный и широкий, шаг назад, и пес, вдруг, окончательно потеряв к нему интерес, вернулся к лежащему у его лап пакету. Наваждение прошло. Он больше не производил впечатления внушительного хищника. Просто бездомная голодная собака, пусть и слишком крупная для обычной дворняги. В голове тут же всплыл еще один факт: самые агрессивные, обычно маленькие собачки, а такие здоровяки всегда спокойнее и доброжелательнее.
- Вот и молодчина, - пробормотал парень с облегчением, разворачиваясь и направляясь в сторону своего подъезда, казавшегося сейчас таким родным и желанным. Только теперь он по-настоящему осознал, насколько сильно продрог, и, все-таки застегнул свою старенькую черную кожанку, при выходе из дома, накинутую им, скорее для проформы.
Город, еще мгновение назад, будто погруженный в дрему, постепенно просыпался, вновь наполняясь звуками и движением. От дороги, сейчас скрытой от глаз, бесформенной глыбой пятиэтажки, возвышающейся айсбергом над океаном белесого тумана, доносился мокрый шорох автомобильных шин. Мутные тени сновали в бетонных арках, там, куда не дотягивался свет фонарей. В густой темноте, царившей за стеклами припаркованных во дворе машин, помаргивали голубые огоньки сигнализаций. На глухой стене дома, тускло поблескивало, растекшееся бледно-красным пятном поверх грязно-желтой фасадной штукатурки, граффити – причудливое и изогнутое переплетение букв, будто бы изломанных под разными углами. Картинка появилась здесь около двух недель назад, но Игорь, не раз наталкивающийся на нее взглядом, так и не смог толком разобрать смысл написанного. Возможно, это был всего лишь тэг какого-нибудь уличного «художника» – что-то вроде «Аман» или «Амон». В граффити Игорь не разбирался, но и не испытывал к нему ненависти, как многие его знакомые. В конце концов, уж лучше пусть стены домов будут украшены таким «искусством», чем тупыми рекламными баннерами с неискренне и вымученно улыбающимися людьми. Все, надуманные им всего минуту назад, страхи, уже вылетели из головы, вытесненные мыслями о более насущных проблемах. О том, что он еще не ужинал и надо что-то готовить. О том, что завтра снова идти на работу, а потом встречаться и общаться с хозяйкой квартиры, в которой он живет. О том, что скоро, относительно скоро, новый год, и надо бы съездить навестить родителей.
На площадке первого этаже тускло горела голая, слегка покачивающаяся на длинном проводе лампочка, но ее света едва хватало, чтобы разглядеть стертые бетонные ступени под ногами и грязные, до половины темно-зеленые, до половины, покрытые пожелтевшей от времени побелкой, стены. Второй же, его этаж, встречал Игоря непроглядной густой темнотой. На их лестничной площадке, почему-то постоянно перегорали лампочки. Стабильно, раз или два в неделю. Возможно, стоило бы вызвать электрика. Даже малых познаний Игоря в электричестве, хватало, чтобы предположить, что горят они не просто так, и возможно существуют какие-то проблемы с проводкой. Но электрика почему-то никто не вызывал. Может, не считали нужным, может, были уверены, что ТСЖ в очередной раз просто отмахнется от этих проблем, сваливая их на самих жильцов. Обычно соседи меняли лампочки сами. Игорь даже не знал, делают ли они это, соблюдая какую-то очередность, или есть кто-то один, особенно ответственный жилец, считающий освещенную лестничную площадку своим долгом. Не раз Игорь думал о том, что он и сам мог бы купить парочку ламп в запас. В конце концов, он тоже тут живет, и ему это надо не меньше других. В такие моменты, ему было даже немного стыдно перед соседями. Но, как правило, данная проблема быстро забывалась, едва он оказывался в освещенной квартире, а на работе вообще некогда было вспоминать о таких вещах.
И вот, пока он поднимался по неосвещенному лестничному пролету, перед его глазами вновь всплыла та перчатка. Может быть, картинка просто отпечаталась на сетчатке, и теперь, в темноте, когда глазам больше не за что было зацепиться, она вновь воспроизвелась в его мозгу, но увидел он ее так отчетливо, будто снова был там, среди покосившихся и переполненных мусорных баков. Игорю даже показалось, что он снова чувствует тот тошнотворно-сладковатый запах, но, вполне возможно, что это воняло в подъезде, или куртка успела впитать в себя едкие испарения. И он, вдруг задумался о том, что если хоть на секунду предположить, что его глупая, навеянная старыми ужастиками и разыгравшимся воображением, фантазия, оказалась бы правдой, что он мог бы сделать? Что он должен был сделать? Сообщить в Единую Диспетчерскую Службу? В полицию? Еще не факт, что местные стражи правопорядка ему бы поверили. А если бы они все-таки приехали, а там оказалось не… то, что ему показалось? Глупости, глупости, все это глупости. Нет там никакой, руки, никаких пальцев. С чего бы им там взяться. Маньяков в городе никогда не было. Уличные разборки, конечно, были. Были гопники, бомжи, пьяные неблагополучные подростки. Ну, а где этого нет? Но не до такой же степени, чтоб находить в мусорных баках части человеческих тел. И все-таки, тень сомнения не покидала Игоря, и в обволакивающей темноте он чувствовал себя не комфортно.
Его «апартаменты» располагалась по центру, прямо напротив лестницы. Дом был старой застройки, и на каждом этаже в нем ютились всего по три квартиры, разделенные узким, примерно два на полтора, прямоугольником лестничной площадки. Напоминание о советских временах. Впрочем, такое тесное соседство не добавляло местным жителям сплоченности. Многие здесь жили замкнуто и обособленно. Многих Игорь знал только в лицо, видя, как они заходят в свои квартиры или сталкиваясь с ними в подъезде. В основном старики, и одиночки с несложившейся судьбой. Всегда угрюмые, озлобленные на весь мир, всем недовольные и привыкшие себя жалеть. Порой, Игорю казалось, что они, прямо-таки выделяют этот свой негатив в окружающее пространство, и его можно подцепить как заразу, если дышать с ними одним воздухом. Порой, он думал, что уже заразился. Добравшись до своей двери, Игорь нащупал на стене выключатель, и пару раз щелкнул им, убеждаясь в том, что лампочка действительно перегорела. Попытался вспомнить был ли свет, когда он выходил из квартиры с мусором, но не смог. Может быть, тогда на улице еще не достаточно стемнело, и свет был не нужен. Телефон, как назло, остался дома, поэтому Игорю пришлось действовать вслепую. Выудив из кармана ключи, он на ощупь выбрал нужный, и попытался нащупать пальцами прорезь замочной скважины, когда справа от него, вдруг щелкнул замок, соседская дверь слегка приоткрылась, и темноту разорвала тонкая полоска ярко-желтого света. Послышался какой-то шорох, шарканье мягких тапочек у порога. Игорь еще никого не видел, но уже знал, что сейчас услышит.
- Игоре-е-ек!
С тонким, надрывным скрипом, покрытая лаком дверь, со слегка перекосившимися, и потемневшими от времени цифрами 36, над глазком, поползла по давно не мазаным петлям, словно вторя голосу хозяйки. Игорь терпеть не мог, то, как она произносила его имя. Да и вообще, не любил он свою пожилую соседку, стараясь, по возможности, избегать с ней встреч, потому что, обычно их общение, сводилось к тому, что он что-то должен, и ему должно быть стыдно. Но сегодня, как видно, был не его день.
- Здрасте, теть Люсь, - дождавшись, пока дверь открылась наполовину, и широкий столб света разлился по всей площадке Игорь, выдавил из себя неловкую улыбку. На пороге перед ним возникла соседка, невысокая, грузная женщина, с короткими седыми волосами. Теплый, красно-желтый халат, обтягивающий ее бесформенное, рыхлое тело, и готовый, казалось, разойтись по швам от малейшего движения, пах лекарствами и чем-то горелым. По сморщенным рукам разбегалась сетка набухших, темно-синих вен. Игорь уже чувствовал, что ничем хорошим, для него этот разговор не закончится. Не зря же старушка, очевидно, ждала его возвращения, прислушиваясь, когда на площадке раздастся звук шагов или звон ключей, а может, и вовсе, дежуря у «глазка». Хотя, что она могла увидеть на неосвещенной площадке?
- Ну как не стыдно-то, - тетя Люся, сходу взяла быка за рога, - ну кто, я вам должна лампочки, что ли вкручивать? Вы ж молодые.
- Да нету у меня лампочки, теть Люсь.
- Ну как нету-то? А если дома у тебя перегорит, в темноте чтоль сидеть будешь?
- Да дома не горят пока, слава Богу… - Игорь в очередной раз поймал себя на том, что общаясь с соседкой, невольно как бы переходит на ее язык, начиная божиться и по-старчески коверкать слова. Словно надеясь, что так его лучше поймут и быстрее отстанут. От осознания этого, он почувствовал себя еще более неловко, и еще сильнее захотелось поскорее скрыться от старушки за дверью собственной квартиры.
– Вот завтра куплю... – пользуясь тем, что больше не надо было действовать на ощупь, он вставил ключ в замок, и провернул его, все еще продолжая глупо улыбаться.
- Ну, какой, завтра-то? Погоди, щас я тебе дам и вкрутишь. Сама-то я не полезу. Сам знаешь, возраст не тот. И нога… - не оставляя Игорю шанса на отступление, тетя Люся вновь скрылась в недрах своей квартиры, и последние ее слова донеслись до него неразборчивым бормотанием. На самом, деле он не знал что у нее с ногой. Мария Михайловна, как-то раз обмолвилась, что у соседки инвалидность и это как-то связанно с ногами. А сама тетя Люся говорила о своих недугах, всегда, как-то вскользь, как о чем-то таком, что все и так должны были знать. Впрочем, передвигалась она действительно, медленно, едва отрывая ноги от пола, а по лестнице поднималась, только вцепившись обеими руками в перила, и на несколько минут перекрывая собой весь лестничный пролет. Теплыми летними вечерами она частенько выходила на улицу. Сидела на лавочке с такими же старушками-пенсионерками, перемывая кому-нибудь косточки, или прогуливалась, туда и обратно, вдоль детской площадки, наблюдая за тем, как безобразно ведут себя современные дети, и, подслушивая, о чем болтают их мамаши-вертихвостки. Но теперь, с приходом осени, тетя Люся выбиралась из квартиры все реже. Чем, радовала не только Игоря, но и других соседей, которым, также неловко, переминаясь с ноги на ногу, приходилось ждать, пока она проследует по лестнице, жалуясь всем на свое здоровье, на детей которые совсем ее позабыли, и, никогда, никого не пропуская вперед себя.
Какое-то время, Игорь просто стоял, бесконтрольно перебирая в руках ключи и раздумывая о том, что у него сегодня будет на ужин. В споре между жареной картошкой и пельменями-полуфабрикатами, вперед, все больше, вырывались пельмени – с ними было меньше возни. Взгляд парня бесцельно блуждал по площадке, временами останавливаясь то на потолке, усеянном сгоревшими, похожими на черных узловатых насекомых, спичками, то на маленьких, в пятнах ржавчины, дверцах, за которыми помаргивали красные лампочки электросчетчиков, то на стенах испещренных современной «наскальной живописью». Большинство надписей не отличалось особой оригинальностью. На стенах подъезда признавались в любви и уличали в беспорядочных связях, выказывали свое отношение к миру и происходящему в стране, напоминали, что Цой жив, а жизнь – дерьмо. Проходя мимо этих художеств, как минимум по два раза на день, Игорь уже знал их все наизусть, но на этот раз его взгляд зацепился за что-то новое. «Он пришел со звезд». Игорь перечитал фразу дважды. Немного угловатые, печатные буквы были выдавлены в стене, судя по глубине нажима чем-то очень твердым и острым. Обычным ключом не прорежешь штукатурку до самого кирпича. Скорее уж ножом или гвоздем. В бороздках еще не успела скопиться грязь, и от того буквы казались белее самой стены. Игорь поискал какое-нибудь продолжение истории, объясняющее, кто и зачем пришел, но дальше шли уже привычные фразы «Вова + Маша=Л.» и «Машка шалава».
- Игоре-е-ек! – скрипучий голос из недр соседской квартиры оторвал парня от созерцания стены, возвращая к насущным проблемам. Он неуверенно заглянул за оставленную приоткрытой, соседскую дверь и тут же натолкнулся на собственное отражение в слегка потемневшем зеркале старого советского трельяжа. Освещенный светом из прихожей, на фоне вновь сгустившегося за его спиной мрака, Игорь вдруг показался себе каким-то маленьким и несуразным. Глаза красные, от постоянного просиживания за компом. На подбородке, и чуть раскрасневшихся после улицы щеках неравномерно пробивается светлая щетина. Русые, поблескивающие от влаги, волосы, сбились на одну сторону и облепили лоб. «Надо будет сегодня еще побриться», - подумал Игорь, приглаживая волосы ладонью. Да и подстричься давно уже не мешало бы, да вот только все было некогда. А если говорить начистоту, то просто лень. Последнее время Игорю многое было лень. В прихожую выплыла тетя Люся, махнув ему рукой, в которой была новая, заключенная в бумажный корсет, лампочка.
- Вот. Ты зайди. Разуйся только. Я-то, пока доползу.
Игорю не хотелось ни разуваться, ни заходить в чужую квартиру, но он послушно стянул ботинки и шагнул за порог. Запах гари, смешанный со спиртовыми «ароматами» каких-то лекарств, ощущался здесь гораздо явственнее. Игорь невольно заглянул в узкий коридор, ведущий на кухню, и увидел край газовой плиты и стоящую на ней металлическую тарелку, с закопченными, заросшими горелым жиром, краями. Огонь под ней не горел, но было вполне очевидно, что именно она является источником пропитавшего всю квартиру запаха.
- Это я собак подкармливаю, - объяснила тетя Люся, заметив его взгляд.
- Понятно, а я-то думал… - Игорь и сам не знал, что он думал. По большому счету ему было все равно. Приняв лампочку из пухлых морщинистых пальцев, по возможности стараясь их не касаться, он тут же вернулся на площадку. Впрочем, пока он провозился с обувью, тетя Люся и сама уже дошла до порога и наблюдала за ним из-за распахнутой двери, отчего Игорь вдруг почувствовал себя невольным участником какой-то глупой театральной пьесы, наполненной бессмысленными действиями и ничего не значащими репликами. Захотелось поскорее покончить с этой буффонадой, и скрыться в своей квартире, но перегоревшая лампочка отчего-то не поддалась сразу. «Прикипела она там что ли?» - зло подумал Игорь, стоя на цыпочках и придерживая одной рукой, покрытой древней пылью и паутиной патрон.
- Ты, осторожней только, Игорек, - пропела у него почти под самым ухом, тетя Люся.
- Не разбей главное, а то обрежешься. Может тебе перчатку дать?
Лампочка издала зловещий скрежет, но поддалась. Колба отделилась от цоколя, едва не выпав из рук Игоря, повисла на тонком металлическом волоске. Перед глазами вновь всплыла на половину скрытая тенью от мусорного бака перчатка.
- Не надо, теть Люсь, - всего на секунду Игорю захотелось спросить, не слышала ли соседка о каких-нибудь недавних происшествиях в их дворе, но он вовремя осознал, что может нарваться на целый поток всяких сплетен и слухов, разносчиками которых являются старушки вроде нее, и передумал. Новая лампочка вспыхнула под рукой, остро резанув по глазам желтым светом, вместе с тьмой разгоняя по углам лезшие в голову мысли. Наверное, когда он щелкал выключателем, то оставил его во включенном положении.
- Вот и молодец, - тетя Люся зачем-то вытащила у него из рук распавшуюся на две части старую лампочку и запихала в оттопырившийся карман халата, - ленивые вы просто, молодежь. А лампочки ты все-таки купи, в запас-то. Вот так, мало ли чего.
- Хорошо, теть Люсь, - раздражение от ситуации, начало сменяться усталостью и безразличием, - куплю, обязательно.
Najrel (29-го, 31 год)
