«    Март 2024    »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31





-- Материальная помощь сайту --

--Бонус |

Сейчас на сайте:
Пользователей: 0
Отсутствуют.

Роботов: 1
Yandex

Гостей: 8
Всех: 9

Сегодня День рождения:

  •     first grade pupil (29-го, 35 лет)
  •     Настасья (29-го, 30 лет)


  • В этом месяце празднуют (⇓)



    Последние ответы на форуме

    Стихи Мои стихи Кигель С.Б. 3017 Кигель
    Стихи Цветок 115 Scar
    Флудилка На кухне коммуналки 3083 Sever
    Флудилка Курилка 2282 anuta
    Флудилка Поздравления 1826 Lusia
    Стихи ЖИЗНЬ... 1657 Lusia
    Стихи Гримёрка Персона_Фи 47 ФИШКА
    Флудилка Время колокольчиков 221 Muze
    Обсуждение вопросов среди редакторов сайта Рабочие вопросы 740 Моллинезия
    Стихи Сырая картошка 22 Мастер Картошка

    Рекомендуйте нас:

    Стихи о любви. Клуб начинающих писателей



    Интересное в сети




     

     

    Я за мир в Украине

    -= Клуб начинающих писателей и художников =-


     

    Могильщик и художница

    Плачущий могильщик
    Встретился я с ним в одном общеизвестном, не веселом месте, куда судьба отправила меня, донести соболезнования свои и друзей, семье погибшего. На кладбище. Сейчас, в нашей стране это самое посещаемое заведение, после ночных клубов. Так уж выходит, что люди родятся, вырастают, посещают клубы и бары, потом бац... И кладбище. Но туда-то в одиночку не идут.
    Ведут с собой кучу народу. Кто поплакать, кто проститься, а кто и пожалев усопшего, и не сберегши своего сердца, укладывается в соседний гроб. Виктор Павлович вам многое расскажет. Он живет на кладбище. Это его работа и восемьдесят процентов всей жизни. Нет, он не бомж. Квартира у него есть, и жена тоже. Но это все там, за стенкой. Туда он идет поздно вечером.
    Кушает. Относит в сарай бутылки с водкой, и ложиться спать.
    Я тоже не понял. Какие бутылки и почему в сарай. А когда вечером зашел с ним, то ахнул. Бетонная стена, два двадцать высотой и два пятьдесят шириной, полностью закрыта, лежащими бутылками водки. Бутылки запечатаны, полные!!!
    - Прости Витя, (мы уже на ты) зачем тебе столько?
    - А это не мне. Понимаешь, я честно отношусь к работе. Провожу обряд погребения по всем правилам. Люди ведь не ходят каждый день на кладбище. Да и кто, будучи в своем уме, станет узнавать, как похоронить того или иного родственника. Можно в милицию или дурку загреметь.
    А я здесь живу, я точно знаю, как похоронить. Что надо делать и что говорить. Даже когда плакать, а когда причитать. Знаю, как хоронить по вере. Христиан, мусульман, иудеев. Мы ведь все люди, но у всех свои законы. Кладбище, конечно, предлагает распорядителей, но это деньги. Не у каждого они есть. Я же даю советы и подсказки просто, здесь, у могилы. Мне платят. Кто деньгами, а чаще одной или двумя бутылками водки. Сам я не пью. Вот и складываю. У меня и на работе, в шкафчике, всегда ящик стоит. Это "НЗ". Как-то родители мальчика хоронили. Семья большая, семеро душ. Этот больным уродился. До пяти лет дожил и все. Ну, от государства бесплатные поминки на двадцать человек. Суп, каша и компот. Сидят, все молча, в тарелки смотрят. Ни слезинки. Выставил я на стол пять бутылок. Все прилично, выпили, поели. С этих ста грамм у отца и матери, их железная воля и кончилась. Нарыдались. Сердце облегчили, а то сидят, в себе всю боль держат. Яс ними поплакал. Помянули от души. Теперь друзья навек. Когда у него совсем плохо с деньгами, я его с собой беру, на подработки. Могилы там подравнять, или гроб опустить. Не каждый идет свое сердце рвать, а у него дети. Уже девятеро. Ну, любит человек это дело. Вот и расплачивается.
    Это как хороший пример. И таких семей, что помянуть не могут, очень много. Вот помню, хоронили мы троих бездомных. Ну как бомжи. Их фотографируют, пишут номер могилы и закапывают. Родственников нет. Если вдруг найдутся, то будут ухаживать за могилой. А если исполком выделил деньги на захоронение, а родственники нашлись, то деньги с них уже не требуют. Но этого, же никто не знает. Вот так привезли нам три гроба. Самые дешевые, картонные. Да, есть и такие, для неимущих и бомжей. Поставили мы их возле могил, а сами простыми занимаемся. Похороны одни за другими, а эти стоят. Час другой. Потом я заметил, что у тех гробов мальчонка лет восьми покрутился и побежал в сторону. А там мужчина, женщина и двое детишек. Сидят у могилки, на скамеечке. Ждут. Выбрал я минутку. Подошел. Перекинулся парой слов с мужиком. Оказалось тещу хоронят. Она с детьми в парке гуляла. Села на скамейку и заснула. Дети сами домой пришли, говорят бабушка спит крепко. Он в парк, а ее уже милиция забирает. Так и привезли сюда, как неизвестную. Дома они уже решили, что когда узнают, где похоронили, то смастерят памятник, а так на похороны денег нет. А мне как раз кулечек дали, родственники с предыдущих похорон.
    Вот и отдал семейству, и разрешил подойти проститься. Постояли они, поплакали. Разложили продукты на травке. Помянули. Там и бутылка водки была. Так они сами не пили, нам отдают, просят похоронить, как положено. А что положено? Накрыли фанерный гроб, такой же крышкой. Скотчем обмотали и в землю. Там же даже гвоздь забить не во что. Закопали мы их бабушку.
    Они постояли, собрали мусор, бумажки и ушли. Бутылку водки не тронули. Так и осталась на земле. Я ее только на могилу поставил. Пусть бомжи помянут. Да! Город мертвых обнажает все ужасы жизни живых. Самое смешное и непонятное в этом городе, так это замок, на оградке по колено.
    Люди! Если вам не куда выкинуть двадцать гривен, то отдайте лучше больным детям. В городе мертвых не нужны украшения. Нужны только память и небольшой уход.
    - Витя. А расскажи, как ты попал сюда. Говорят ты здесь уже много лет.
    - О, это длинная история. Мы так проговорим всю ночь, у меня завтра много работы. Ну да ладно. Иногда и мне хочется выговориться, да не с кем. Моя история тяжела и банальна. Не герой, не воевал, не и не, и еще много не. Просто все и сложно. Отец бросил нас с матерью,
    когда мне было всего три месяца. И мать воспитывала, как могла. Жизнь жестокая штука и часто била нашу семейку и в хвост и в гриву. Я был болезненным ребенком. Ангина, грипп, простуда, как следствие, гланды, полипы. Всем в детстве переболел. Когда пошел в школу, немного окреп. Но физкультура для меня была самым нелюбимым предметом. Да и рос я как девочка.
    Мать на работе, один в доме. Научился, глядя на нее шить. Вот и шил на куклу и на мишку плюшевого наряды из лоскутков. Если она меня с собой на работу брала, то сажала в женской раздевалке, в большом паке от яиц. Накидает кучу тряпок, вот из этого вороха и делал украшения, бантики, рюшики. Женщины, работницы, меня баловали, кто конфеткой, кто пряником. Кто игрушкой.
    Так у меня появилось еще три куклы. Мать, видя мои привязанности, купила мне грузовик. Мужиком должен расти, а я стал своих кукол возить. Балы устраивать и наряды им менять.
    Я себя уже школьником помню, а все с куклами и тряпочками. Вот поэтому меня мать и определила сразу после школы, в военное училище.
    Там для меня начались дни мучений. Спорт, муштра, построения и беготня. А моя тонкая натура? Я уже стишки писал, и не плохие. В газете несколько раз печатался. И деньги заработал.
    А тут все по солдафонски и надо все время носить маску на лице. Но доучился. Хоть и не отличник, но грамоты имею. По распределению был отправлен на границу, на Кавказ. Прибыл. Когда вышел из "буханки" на которой нас привезли, по части зазвучал сигнал тревоги: "Застава в ружье". Территорию части накрыло несколькими минами. Одна из них попала в нашу машину. Дальше только госпиталь. Полгода лечения и восстановления. А потом слезы и головные боли. Лечение в психоневрологическом диспансере, в течении трех месяцев.
    Вышел. Медкомиссию не прошел и был комиссован. Вернулся домой. Тут новое горе. Мать всю жизнь отдала мне и моему воспитанию, а когда я попал в госпиталь и долго лежал, то заболела и она. Я-то вот, хоть и калека-пенсионер, но выжил, а она не пережила. Через месяц после моего возвращения ушла. Пришел я хоронить ее на кладбище, благо мне помогли женщины со швейной фабрики, где она всю жизнь проработала. Все сделали как положено. Похороны, поминки. Фабрика денег выделила. Спасибо всем. На нервах я опять на месяц в больницу попал. Когда вышел, пришлось побегать. Квартиру как наследство оформил. Пенсию тоже. Хоть и не большую, но платят. Мне даже медаль в военкомате выдали, но я ее не ношу. Не считаю ее заслуженной. Хоть и сказали что раны и травма головы получены на военном посту, но для меня это пустое. Вот и лежит в кармане лейтенантского кителя в шифоньере. Пошел я после больницы на кладбище, могилу матери проведать. Посмотрел на горе людей, на слезы и понял, не будет лучшей работы для меня. Так вот и работаю. Меня здесь все зовут "Плачущий могильщик". Нет, я не обижаюсь. Это же, правда. Я могилу закапываю, а у меня слезы текут. Я гроб заколачиваю или в могилу опускаю, а слезы текут. Людям такое мое сочувствие очень по душе приходится. Вот какой у них родственник. По нему или ей, даже могильщик плачет. Когда же я просто памятник заливаю или оградки устанавливаю, то никто не видит, что слезы текут. А у меня болезнь такая. Если тихо сижу или хожу то все нормально, Если же работаю или делаю что-то тяжелое или сосредоточенно, то слезы сами текут. Для кладбища это нормально, когда мужик плачет, а вот в обыденной жизни - нонсенс. Я же молодой был. Познакомился с девушкой, пока гуляли нормально, а на танцах всем весело, а я плачу. До автобуса бежали, а у меня вся рубаха в слезах. Кому я такой нужен? Такое раз, другой получилось, и я забил на это дело. Самому спокойнее. Вот теперь почти все время на работе. Мои слезы здесь к месту.
    Правда случилась со мной одна история.....

    Художница Милена.
    С женщиной мне повезло. Своей любовью и заботой я вытащил ее с того света. Конечно же, я хвастаюсь, а все, потому что она мне это часто повторяет. Мы вместе уже много лет. Но детей у нас нет, и не будет. Даже приемных. Мы попытались собрать документы на усыновление, но прочитав все о нас, сразу отказывают. Нет, мы не в обиде. Мы их понимаем. Кто же таким как мы. доверит ребенка. Но мы горды тем, что мы попытались. Познакомились мы в психоневрологическом диспансере. У меня сезонное обострение, слезы текут, не переставая и очень сильные головные боли. Неделю мне ставят капельницы и делают уколы. Еще два дня, контроль и все, я продолжаю обычную жизнь у себя на кладбище.
    Но в этот раз, получилось не так. После процедур, когда перестает болеть голова, я не могу сидеть без дела. Иду помогать туда, куда просят. Могу на кухне чистить картофель, заметьте, мне доверяют нож. Могу заметать двор. В эти дни шел ремонт в женском отделении. Меня попросили помочь отнести плитку вовнутрь, а оттуда вынести мешки с мусором. Этим я до обеда и занимался. Уже начинались боли, и для себя решил; - отнесу коробку и на уколы. Передо мной санитары с носилками. Зашли, поставили на пол. С простыней подняли тело и переложили на кровать, прямо в коридоре. Весна, мест не хватает. Я стоял с коробкой плитки в руках, ждал, что они отойдут. Санитары подняли носилки, и вышли, а я остался.
    Я стоял и смотрел. Плитка оттягивала мне руки, но я не мог сделать, ни единого движения. Замер. Подошел строитель. Помахал перед лицом руками. Что-то сказал санитарке, взял у меня из рук коробку с плиткой и ушел. Я сел на край кровати.
    - Замаялся бедненький. Посиди, посиди. Я сейчас позвоню, за тобой из твоего отделения придут. Заберут, помогут. Не плачь. Санитарка погладила меня по плечу и ушла, вслед за строителем. Слезы текли по моим щекам. Но это были слезы блаженства. Я такого счастья раньше никогда не испытывал. Оказывается можно, и плакать по-разному. Люди плачут от горя и от обиды. От радости и от счастья. От усталости и просто так. Передо мной лежала она. Мертвенно, бледное лицо, почти умершей. Мне ли не разбираться в трупах. Но тут нет. Маленькая жилка пульсировала в веках. Девочка по раскраске, была - Готт. Есть такое движение у молодежи. Красятся в черные тона, носят все черное и вообще причисляют себя к мертвым. Вот она была из этих. Огромные, черные ресницы. Две наколотых, черных слезы. Черные губы. И бледная матовая кожа. Мне объяснять не надо, видел я таких. Она без кровка. Наверняка вскрыты вены, хотя под простыней не видно. Лежит тихо, и еле слышно дышит. Вздрогнула. Медленно открыла глаза. Я утонул в этих двух голубых озерах. Зрачки медленно описали дугу, осматривая все вокруг, и остановились на мне. Уголки черных губ изогнулись в усмешке. Но явно сил у нее было мало. Она смотрела на меня, я пытался смотреть на нее и запомнить все тонкие нити изгибов ее лица. Завтра меня сюда не пустят, и вряд ли я еще раз увижу ее. Слезы застилали мне глаза, но я не мог пошевелиться, чтобы вытереть их. Я смотрел и запоминал. Я впитывал ее взглядом. Под простыней показалось какое-то движение. Рука немного поднялась и попыталась стукнуть меня по колену. Боль отразилась у нее на лице. Она попыталась меня ударить, но больно стало ей самой. Я опустился на колени, наклонился и поцеловал забинтованное запястье. Она сморщилась, но руку не убрала. Глаза были обращены в потолок. В них были слезы. Море. Нет,- океан. Голубые глаза полные слез, у меня наступил кризис. Слезы текли рекой, но почему-то головную боль я не чувствовал. Я ждал, когда же придут санитары из нашего отделения и отведут меня чтобы сделать укол. Как я не хотел, чтобы они приходили.
    Ее рука и бинт с красной точкой от просочившейся крови уже намокли от моих слез. Она уже не смотрела в потолок, она смотрела на стоящего, на коленях, возле ее кровати, и плачущего меня. И я готов был стоять так вечно.
    Оказывается, прошло уже много времени. Я пропустил обед и тихий час. Мимо нас стали ходить больные женщины и санитары.
    -Милок, ты еще здесь? Забыли тебя совсем. Пойду, перезвоню в твое отделение.
    Увидела меня, на коленях, санитарка отделения, погладила по плечу и засеменила в ординаторскую.
    Через несколько минут подошли два санитара. Помогли подняться, подхватили под руки и понесли. Сил идти самому - не было. Около двери я оглянулся, она смотрела на меня своими большущими глазами.
    Наутро я не пошел на работу, лежал и вспоминал. К обеду голова разболелась не на шутку, и мне пришлось пожаловаться врачу. Поставили капельницу, уколы. Утром я поднялся свежим, отдохнувшим и почти здоровым. Попросился на работы, любые, лишь бы не сидеть в помещении. Весна. Тепло. Пробивается трава, первые цветы. Но врач сказал, что надо помочь очень хорошему человеку и отправил к женскому отделению. Серый больничный халат, белая косынка и нежные черты бледного лица. Я узнал эти глаза с первого взгляда. Это была она. Позавчерашняя принцесса. Первыми ее словами ко мне, стало:
    -Бери, неси за мной.
    И я понял. Этому человеку я согласен подчиняться всю жизнь. Вы понимаете? Она говорила со мной. Убогим и отвергнутым почти всем обществом. Рядом стоял санитар, который мог и ее отнести, вместе с мольбертом, туда, куда укажут. Но она его не замечала, она смотрела на меня. Она говорила мне. Я уже долго живу на кладбище. Со мной мало кто говорит. Все жители моего города и мира - мертвы. А свои слова и речи, я произношу только у себя в голове. Сам говорю, сам слушаю и сам же отвечаю.
    Я взял мольберт, стоящий у ее ног. Она пошла вперед, я за ней, за нами санитар. Мы зашли за угол женского корпуса. Слева была котельная и большая куча жужелки. Справа, небольшая лужайка. Она остановилась, указала пальцем на ровную площадку на лужайке. Я быстро стал расставлять мольберт. У меня где-то есть двоюродная сестра. В детстве она училась в художественной школе и летом приезжала к нам, поэтому установка этой конструкции, для меня не проблема. Установил и сел, на траву, рядом. Санитар прислонился к стене отделения. Она достала кисти, краски и остановилась в задумчивости. Потом начала. Я заметил, что пишет она в основном тремя цветами. Черный, зеленый и темно-коричневый. В душе зарождалась интрига, что можно написать, стоя на зеленой лужайке и смотря на котельную и кучу шлака? Я сорвал одуванчик и понюхал его. Как бы мне хотелось подарить ей корзину роз.
    - Скоро обед, пора заканчивать.
    Подал голос от стены, санитар. Она даже не глянула на него. А я испугался, что он заберет нас отсюда, и я не узнаю, что же было на картине. Поднялся, сделал шаг к ней. Она вытянула в мою сторону руку, с поднятой вверх кисточкой. Я протянул ей цветок. Просто. От всей души, отдал все, что у меня было, и посмотрел на нее. Наверно, впервые она так внимательно посмотрела на меня. Взяла цветок и сделала шаг в сторону. Вы не подумайте чего плохого, но это был шедевр. Какой надо иметь ум и виденье мира, чтобы глядя на котельную и мусор написать такое.
    Картина
    Большой, серый замок с островерхой крышей. Украшен фигурами гоблинов и уродцев. Вместо двери жерло раскаленной печи. В пламени угадываются людские лица. В дыму из трубы, выносятся людские души. Рядом большая куча костей и черепов. В самой середине кучи мое лицо. Ее голова лежит слева, на склоне этой кучи. Все нарисовано черным и коричневым. Замок мне напомнил большой органный зал в Вильнюсе. В правом углу картины. В самом низу – маленький, желтый цветочек. Как я не замечал до этого. Она писала картину, а сама смотрела на меня и думала обо мне. Я схватил картину и бросился бежать. Санитар попытался схватить меня, но я увернулся. Забежал в свое отделение. Моя палата. Картину я поставил на тумбочку. Теперь она сама, ее лик и часть души всегда будут рядом. На обед я сходил, а потом до самого темна, смотрел на картину. Как это написано. Как точно и тонко.
    Государство, поддерживаемое уродами, сжигает и сжирает людей, выплевывая кости и черепа. И только души возносятся к небу. Какой огромный смысл и видение мира у этой тонкой, хрупкой девочки, которая пыталась уйти из этой жизни. Горе от ума. Уроды правят миром и только тонкие, нежные и умные личности прячутся за стенами больниц или сами уходят из жизни. И среди всего этого хаоса и ужаса находиться место для красоты. Это явно демонстрирует одуванчик внизу картины. На этой красоте, на тонкой ее ножке держится весь мир. Вот эта тонкая ножка и держит нас в это мире. Как все тонко подмечено. Как легко этот мир убить.
    Утро. Я у двери женского отделения. Беру мольберт.
    - Только не бросай меня. Мне тяжело его нести.
    И ни слова, ни упрека о вчерашнем. Как я благодарен. Мы всю неделю ходили на этюды. Она рисовала, а я сидел. Из под ее кисти выходили замки и дворцы. Лес и луг. Весна и море с отдыхающими. Как в этой маленькой, почти детской голове, помещается столько мыслей. Мы исходили почти весь парк, с мольбертом. Уже два дня за нами не ходит санитар. Я сам, от кровати, забираю мольберт, а к обеду возвращаю его на прежнее место. Как – то, гулял по парку, в поисках нового красивого места, мы зашли в одноэтажное здание. Прошли по темным, холодным коридорам. Зашли в открытую дверь. Это оказался морг. На столах лежали трупы мужчин и женщин. Она стала ходить между столами и вглядываться в их лица. Подошла к одетой, видимо уже готовой к выдаче родственникам женщине. Махнула мне рукой. Я подошел и протянул сумку. Она взяла кисти и краски. Только в этот раз взяла все светлые она. Быстро развела и стала наносить на лицо убиенной.
    Почему убитой? Просто у нее на лице была дырочка от пули. Да и одета очень прилично. Женщине на вид лет пятьдесят. В дырочку от пули, под глазом, она воткнула ватку и сразу закрасила. Вообще она наносила краски, быстрыми, резкими мазками. Мазнув несколько раз, останавливалась, смотрела, а потом продолжала опять. На шорохи со стороны двери, не обратила внимания. Когда она отошла и опустила руки, женщину было не узнать.
    Женщина, лет до тридцати пяти, мирно спит и видит приятные сны. Немного даже улыбается, чему-то приятному.
    - Ну ты красавица даешь. Мы такой, маму с детства не видели. Смотри Серега. Сейчас проснется и тебе ремня даст, за то что ты варенье сожрал. Помнишь? А ты красавица молодец. Я как зашел, думал вас тут и убить, что вы тут творите с телом, а сейчас. Вот тебе денег, спасибо. Как живая.
    Пока она рисовала, а я смотрел, в зал зашли родственники, приехавшие забирать тело женщины. И за то, что она так расписала лицо женщины, ей дали пятьсот долларов. Мы ушли.
    На следующий день мы снова пришли к моргу, но заходить не стали. Она указала место. Я поставил мольберт. Рисовала не долго. Поманила меня пальцем, что бы я оценил.
    Картина
    Часть листа темно серая, часть зеленая. Два человека без лица из темной стороны на свет, везут тачку мусора. Я посмотрел. Оглянулся по сторонам.
    Отошел, сломал веточку с дерева, с распустившимися тремя цветами и отдал ей. Она внимательно посмотрела на веточку, потом на меня. Взяла краску и нарисовала на куче мусора в тачке, эту веточку. Опять посмотрела на меня.
    - Меня зовут Милена. Для тебя как для мамы- Мила. Ты Виктор. Мне сказали. Я так поняла ты не против. Через два месяца мы расписались и вот уже двадцать лет вместе.
    Семейство
    Я не разговорчив, она тоже не из болтливых. Когда пишет, то вся в мыслях и в мире прекрасного. Поэтому мы и понимаем друг друга без слов. Живём в моей квартире.
    Той, что мне от мамы в наследство осталась. В одной комнате мы, в другой мастерская и выставочная. Иногда за эмоциями Мила ходит со мной на работу. Ходит между могил, гладит кресты и надгробия. Только на похороны не хочет смотреть. Говорит, что плачут только трое или четверо остальные только вывеска. Выпить и поесть на дармовщинку. Поговорить бы с этими тремя, но им не до тебя. Иногда Милу приглашают в морг.
    Там она подрабатывает тупейным художником. Это такой человек, что из обезображенного тела, делает ангела. Или кого попросят родственники. После её работы и росписи, ни кто не верит, что человек мёртв. Лица напоминают заснувшего на минутку человека. Или просто задумавшегося и задремавшего старца. Эта услуга очень дорогая. Не каждый её себе позволит.
    Но зато этих денег хватает на приобретение красок и холстов. Картины, которые пишет Милена, не продаются, она их просто дарит. По воскресеньям в нашей квартире собираются различные люди. Они ходят, смотрят, оценивают. Мила делает фуршетные столы.
    Мы общаемся. Это очень интересно. Но в тоже время, утомительно. Побыв немного с ними, я ухожу на кухню или в парк, не далеко от дома. Когда возвращаюсь, все уже расходятся, унося с собой картины. Бывают дни, когда на стене остаётся всего одна картина. Моя. Та картина, с которой начиналось наше знакомство и которую я называю «Одуванчик».
    За неё нам предлагали деньги, и много, но это наша жизнь на тонкой ножке. Мы не хотим её терять.
    Вообще все картины Милы, это мрачные мысли. Она как-то может концентрировать на себе, весь окружающий негатив. А картины и я, мы являемся таким импровизированным громоотводом. Когда-то, отец и мать Милены, они были видными людьми из общества, видя чёрные произведения дочери, рвали и сжигали холсты. Поэтому Мила трижды вскрывала вены. Трижды потом лежала в дурдоме. Там же ее стерилизовали насильно, так как посчитали что она сумасшедшая, ей нельзя по закону иметь детей. Хотя к тому моменту она оставалась девушкой. Мы с ней встретились, когда она лежала третий раз.
    После больницы она ушла от родителей и поселилась у меня. Мы живем очень дружно. Она всегда мне помогает. Когда приступы, сама делает уколы и сидит у моей кровати. Она очень сердобольная. И очень пробивная. У нее вообще, очень много талантов. Однажды, она зашла в мой сарай. Увидела четыре ряда бутылок. Задумалась не на надолго, а потом попросила меня, чтобы я подарил ей эту водку. А мне и не жалко. Все одно лежит мертвым грузом. Вот так у нас появилась маленькая машинка «Ока». Где-то и с кем-то она договорилась, приехал грузовик. Вывезли все до бутылки. А на утро Мила уже знакомила меня с новым членом семьи «Кирюшей». Точнее с Кирой. Она всегда мечтала о дочке. Права на вождение мы, конечно же, получить не можем. Но Милена ездит очень аккуратно и по - этому за всю нашу жизнь втроем, ни разу не попадала в аварию и на глаза инспектору. Маленькая машинка, скорость не превышает, пешеходов пропускает. Так и живем. Иногда выезжаем отдыхать на природу. Только там Мила пишет картины для больниц и детских садов. Больницы для нее это святое. Теперь все сборы водки, переводились на фрукты и отвозились в травматологию, ожоговое отделение, и онкологию детской больницы. Там, общаясь с детьми, выслушивая их жалобы на боль, рассказы о происшествиях, в которые они попали, она отдавала им все свое тепло, а вечером весь негатив выплескивала на холсты. Она много дарила детям карандашей и бумаги. У родителей денег на лекарства и лечение не всегда хватает. Кто подумает о рисовании. Потом рисунки собирались и вывешивали на стенах коридоров больницы. Если же на рисунке была нарисована боль, страх, ужас, то Мила забирала рисунок домой. У нас уже целая стопка детской боли.
    Как-то она рассказала мне, что была в детском доме. Детям там хорошо, их кормят, поят и одевают. Как же им там плохо. Ни одного родного взгляда. Они все там чужие друг другу. Хоть и дружат, общаются, живут вместе. Но они все отдельно друг от друга, от жизни, от общества. Этот поход в детский дом, вылился в неделю непрерывного писания картин. Мрачных. Темных, много говорящих. Да и просто кричащих о безысходности.
    Тогда мои запасы водки, были пущены на велосипеды и запчасти к ним. Скорость, движение, совместный ремонт и труд сближают и в то же время дают свободу. Ты едешь один, на скорости – летишь как птица. Да по очереди и только по двору. Но ремонтируете вместе, а это объединяет. У детей создалась отдельная группа, которая жила полетом мысли и скоростью движения. Мила была счастлива. Да много было таких светлых моментов в нашей совместной жизни. За все годы, мы не скопили с ней ни какого капитала. Мы все отдавали детям.
    Когда началась война, у Милены стало больше кровавых картин. Люди стали уезжать в Россию, спасаясь от своих освободителей. В доме стали собираться стопки не розданных картин. Потом Мила стала реже приходить домой. Я находил ее – то в детском доме. То в больнице. Как-то я увидел Милену на кладбище и не узнал ее. Вместо двух черных слезинок, наколотых на лице, потеки черной туши. Поцарапанное лицо и обломанные ногти. Отсутствие прически. Я ужаснулся, что же должно было, случится, что бы довести любимую до такого вида. И ужаснулся еще раз, когда из катафалка выгрузили три гроба. Молодой женщины и двоих ее детей. Как Мила рассказала, первая мина разорвалась впереди, и осколками убило женщину. Пятилетний мальчонка прикрыл собой младшую сестру, но вторая мина разорвалась сзади коляски и осколки насквозь прошили маленькие тела.
    Следующим потрясением для неё, было уничтожение взрывом детского дома. Нет, дети не пострадали. Они сидели в подвале. Но и жить им стало негде.
    Большой ошибкой была ее поездка на фронт. Она уехала на машине, через неделю вернулась пешком. Два дня молчала. Потом позвала к компьютеру и показала свою переписку с женщиной.
    - Как Вы можете? Ваш сын приехал к нам убивать людей.
    - Мой сын убивает русских и освобождает Украину.
    - Да здесь нет чужих, здесь только местные.
    - Я горжусь своим сыном. Он зарабатывает хорошие деньги. Прислал мне большой телевизор, а отцу купил машину. Называется «Ока».
    - Эту машину ваш сын, под дулом автомата забрал у меня, а я местная художница. В машине мои краски и мольберт.
    - Да какой-то мусор и краски муж выкинул на помойку. А сын машину купил за те деньги, что ему платят. Он и вещей нам шлет много. Мы уже пол села родственников одели. А вы москальки и колорады брешете на него.
    - Побойтесь Бога. Какая я вам москалька. Я родилась и выросла на Украине. Мне уже за сорок и я ни разу не была в России.
    - Суки. Ватники. Скоты. Вы убили моего сына! Что он вам сделал? Он герой, я им гордилась, а вы его убили. Нет вам прощения.
    - Но ваш сын стрелял по нашим домам, он расстрелял наш детский дом. Я сама это видела. Я видела, как он стрелял по мирно спящей деревне. Он убийца.
    - Заткнись по….. Так вам москалям и надо.


    После этого прошел месяц. Она не написала ни единой картины. Она просто увядала. Я сидел у ее постели. Как-то она спросила;
    - Скажи родной. За что нас всю жизнь считали сумасшедшими, когда они хуже нас и считаются нормальными?
    Мне нечего ответить. Мы всю жизнь прожили для чужих детей и для того, что бы мир стал светлее и чище. Наутро ее не стало. Я вызвал врача и милицию. Ее забрали в морг, но так как нас там хорошо знали, я попросил, и ей не делали вскрытия. Сам похоронил ее. Вокруг могилы выставил сорок четыре бутылки водки. Бомжи неплохо помянули. Рядом купил пустую могилу. Накрыл пленкой. Здесь теперь и живу. Я не художник. Но я взял ее последний холст. Каждый день я черчу одну тонкую черную линию. Теперь у меня одна мечта. Не умереть пока холст не станет черным.

    ___//____

    Не хотел писать окончание. Слишком часто меня обвиняют в предвзятости. Но подумал:
    Слов из песни не выкинуть.
    Нашёл Виктора случайно. В госпитале. Пришёл пообщаться с ранеными, а у стены кровать и на ней седой, худой и убогий старик. Посмотрел на меня и улыбнулся. Я понял что он меня знает, а вот я его вспомнить не могу. Хоть у меня и профессиональная память, но кто это?
    - Плачущий могильщик.
    - Не может быть. Это Вы, Виктор Павлович? Как вы здесь.
    - Меня подобрали на кладбище. В могиле. Там где я жил. В меня выстрелили, а потом пытались живьём закопать. Но кто-то убил моих мучителей. Я их потом видел. Когда меня откопали и несли в скорую помощь. Теперь вот здесь живу. В своём горе я не видел всех ужасов окружающих меня и людей. А я, же военный. Я теперь буду служить в госпитале. Я и сейчас пытаюсь помогать, но силы не те. Немного подлечусь и буду мед братом. Будьте счастливы.
    Мир дому и семье. Счастья людям и тебе.


    0


    Ссылка на этот материал:


    • 0
    Общий балл: 0
    Проголосовало людей: 0


    Автор: xax33
    Категория: Проза
    Читали: 121 (Посмотреть кто)

    Размещено: 5 декабря 2015 | Просмотров: 175 | Комментариев: 0 |
    Информация
    Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии в данной новости.
     
     

     



    Все материалы, публикуемые на сайте, принадлежат их авторам. При копировании материалов с сайта, обязательна ссылка на копируемый материал!
    © 2009-2024 clubnps.ru - начинающие писатели любители. Стихи о любви, рассказы.