-= Клуб начинающих писателей и художников =-

Я долгое время думал о том, есть ли у моей жизни особенное  предназначение, пока не понял, что его вообще не существует.

Кажущаяся вечной  молодость подходила к концу.

И я, смирившись с происходящим, решил плыть по течению.

Сердце мое болело не переставая. Какое-то время  я был до сумасшествия непреклонен. Принципиален. Уверен в будущем.

Потом до сумасшествия не стабилен.

Тем не менее, как бы ни было печально, это не история  моей смерти…

К тридцати четырем годам  я перестал быть циником, и стал нигилистом.

Для вас, возможно, эти понятия не различимы. Но это не так. Все зависит от того, насколько окружающее общество решит вас наказать.

 Я был  убежден, что цинизм, который люди ярлыками распространяют на протяжении столетий, вовсе не является цинизмом по определению.

Это боль. Боль душевная. Ибо только так можно  рассказать о том, что тебя действительно волнует.

Таковы правила.

Ты не можешь сказать вслух правду. Ты должен о ней намекать: подмигиваниями, щелчками пальцев, качанием головы, оплеухами, убийствами, песнями…

Все это - неприкрытый символизм прикрытых истин.

Можно говорить о своей исключительности, из-за сомнения в ней. Можно говорить о любви, чтобы никто не подумал, что ты понятия не имеешь что это такое. И, наконец,  можно беспрерывно говорить, именно говорить о добре, чтобы окружающие, не подумали о том, что ты сомневаешься в значении «простых» истин.  

Неприкрытые ярлыки, тем не менее, пользуются спросом.

 И с возрастом я начал понимать то, что моральные ценности никуда не ушли, они спрятались за штампами.

Сами посудите, сколько раз вы слышали о том, какими должны быть добрые поступки. Каким должно быть благородство. А после этого вы непременно выслушивали о том, что в наши дни эти самые ценности мельчают с каждым годом.

Не знаю как вы, но я не мог слушать речи о том, каким должен быть человек, от тех людей, кто проявлял доброту только в те дни, когда было настроение.

Штамп – «уступать дорогу», штамп -«улыбаться», штамп – «помогать старикам», штамп – «накормить щенка», штамп – «дать подаяние нищему».

 Все это штампы доброты, не несущие в себе принципов идущих от сердца. Мы словно заставляем себя выполнять определенные правила для того, чтобы повысить себе самооценку.

Я не раз слышал от своих "друзей" об их ужасном настроении, проблемах, и о том, как им опостылела жизнь. Но когда они, по дороге с работы, бросают пару монет нищему,  им становится легче.

Неужели доброта должна быть настолько опошленной?

Вы можете настаивать на том, что результат ведь достигнут - помощь оказана. Бабушка переведена через дорогу - и мнение о себе стало чуть выше.

Но если доброта – это взаимовыгода, пусть даже и не на денежной основе, разве можно уповать на моральные ценности в таком случае?

Доброта не может быть жертвой - если ты делаешь ее для себя. Но доброта и не обязана быть жертвой.

Потому я  не мог поверить в то, что даже самое чистое, действительно ценное понятие может стать таким жестоким по своему общественному определению.

И я встал на сторону нигилистов. Лучше не признавать ничего, чем признавать то, что остальные  выдают за добродетель, продолжая прибывать в своих бесконечно-цикличных оправданиях:

Помог = отлегло;

Умер = забыт; 

Сказал = не сделал.

Я заглотнул еще одну рюмку, наблюдая  за тем как мои «друзья», истерично размахивая всеми частями тела, пытаются попасть в клубный ритм. Вокруг темнота. И слепящие в глаза софиты. Множество забвенных тел, текущих из одной песни в другую, пульсируя  сердцебиением молодости, и вечерним восторгом.

Затошнило.

Здесь было слишком душно. Я вышел на воздух.

Протирая стены, я еле добрался до выхода, расталкивая опьяненных пятничной эйфорией студентов, более взрослых съемщиков, и тех, кто собирался быть снятым.

Я поскользнулся возле двери и, упав на четвереньки за чьей-то машиной, начал отчаянно выплескивать из себя остатки алкоголя.

Пиджак запачкался. Кстати, почему я был в пиджаке?

В голове царила пустота.

Асфальт был мокрым и липким от ночной влаги. А вокруг проплывали: равнодушно-спокойные от невыветривающегося годами спирта молодые гуляки; сцепленные, словно перед судным днем, парочки; и несколько таких, как я - запивающих непостоянство своих мыслей.

Рукава запачкались в вытертой блевотине.

Я поднял голову, пытаясь протереть глаза, чтобы разглядеть улицу, на которой я находился. Потому как не помнил, как я там оказался.

И вдруг. Маленький мальчик.

Смотрел на меня прямо в упор прожигающим от любопытства взглядом.

Я поначалу подумал, что у меня началась горячка, и попытался игнорировать привидевшееся мне существо.

Но он никуда не девался все то время, пока я, покачиваясь, старался встать на ноги.

- Дяденька, вы пьяный?

Вот тогда – то я точно понял, что мальчик настоящий. Правда, не совсем понимал, как он оказался в подобном месте. Подумал, что ему было около десяти-одиннадцати лет.  Волосы каштанового оттенка и миловидное лицо кое-где оцарапанное. На шее виднелись синяки. Но это все что я успел разглядеть. Алкоголь понемногу испарялся моим опытом и едким запахом сигарет.

Выпил, в принципе, не так уж и много.

- Ты кто такой?

- Я – Артём.

- Взялся-то ты тут откуда? Мал еще. -  Я отряхнулся и начал выискивать глазами свою машину.

«Черт, забыл, где ключи лежат»- я начинал раздражаться.

- Я к маме пришел.

- Ты уверен, что сейчас твоей маме до тебя?

- Вы такой странный. Как моей маме может быть не до меня.

- Она что, здесь работает?

- Да, работает.

- И кем же?

- Она мне не говорит, но я все равно знаю.

- И что же ты знаешь?

Машина стояла недалеко.

- Что деньги ей платят хорошие дяди. Я часто видел, как она с ними разговаривала, а потом они уходили куда-то, и возвращалась она уже с деньгами.  А потом мы вместе домой шли. Видите? Она просто им рассказывала, что нам нужны деньги, и они ей давали. Я всегда знал, что взрослые добрые.

- Ничего ты не знаешь…- тихо проговорил я.

«Значит мать - проститутка, еще и сына с собой таскает»- промелькнула мысль в моей трезвеющей голове.

- Ладно, давай подвезу - я  нашел, наконец, ключи.

- Мне нужно маму ждать - он испуганно попятился.

- Ты чего боишься – то? Дома подождешь. Мама твоя не скоро «работать» еще закончит.

- Мне домой нельзя. Я подожду маму - повторил он, вдруг, задрожав.

- Почему домой-то нельзя. Ключей что ли нет?

- Нет, там просто…- он замялся - нельзя мне домой, в общем.

- Ладно, а куда можно?

- Я тут подожду.

- Черт  тебя дери, что ты такой упрямый? Ты тут всю ночь проторчать хочешь?

Я почему-то взбесился, представив, как маленький ребенок будет стоять на выходе из этого вертепа, и ждать пока его матерью не попользуется половина клуба.

- Как мать зовут.

- Марина.

-Жди тут.

Сам не знаю, почему начал нянчиться с этим пацаном. Это шло против всех моих принципов. Но, представив, что будет, если  я ему не помогу, решил продолжить свою показательную «доброту».

Подойдя к барной стойке, я  выспросил у бармена о местной туалетной «съемщице».

Он, протирая стакан, кивнул в сторону разукрашенной бабенки, окучивающей какого-то скучающего богатея среднего возраста.

Сначала не знал, как подойти, почувствовав неловкость за нее.

А затем решился. И, взяв ее за локоть, отвел в сторону.

- Ты тут Марина?

- Ну да, а что больше предложишь? Чего работать мешаешь?- она нервно подтерла размазанную помаду.

- Сын твой на улице ждет.

- И что?

- Ты его так оставить хочешь?

- Тебе-то какое дело. Итак, для него стараюсь.

- Да, неужели? Стараешься, чтобы сын твой гордился твоим призванием?

- Слушай, хватит тут лечить. Либо плати, либо не мешай.

Поняв, как глупо со стороны выгляжу, вмешиваясь в чужую жизнь, своими понятиями о благородстве, я отступил в сторону и молча вышел из клуба.

Мальчик все так же продолжал стоять. Я взял его за руку и повел к машине.

- Вы куда, дяденька?

- Переночуешь у меня, завтра отвезу домой. Мама твоя занята еще.

Я привез его к себе домой и уложил спать. Артем не возражал.

Это в любом случае было лучше, чем оставлять его с тем, кто находился у него дома, судя по многочисленным побоям.

Вот опять.

Я ведь проявил доброту. Но каково будет ему потом. - Ведь придется возвращаться, рано или поздно.

И, теперь, я в ответе за него.

Нельзя так это оставлять. Но и вмешиваться я не могу. Ведь это моральный долг его родителей, а не меня.

…

Так прошла неделя.

Днем он уходил к матери, а вечером, когда у нее не было времени  за ним следить, он приходил ко мне.

 И тогда я стал больше зависеть от него, чем он от меня.

Проявив к нему то, что остальные самонадеянно назовут «добром», я лишь усугублял обстановку. Я знал, что это должно когда-нибудь закончиться, но не мог остановиться.

И привязался к нему.

Хоть и мучился, осознавая, что все это я опять же делаю ради себя.

Лезть в чужую жизнь не может быть делом благородным. Иногда лучше оставаться в стороне, чтобы не причинить большую боль.

Я решил, что со мной ему будет лучше. Но с чего я так подумал?

Я мог наоборот сделать его более жестоким в будущем - ведь он бы  разочаровался  в людях.

Тогда цепная реакция могла бы испортить жизни  множества "других". А виновником был бы я…

Тем не менее, что-то подсказывало мне, что все не так плохо. И я чуть-чуть прав...

Прошел месяц.

Я чувствовал себя нужным. Мне было приятно помогать. И наши отношения чем-то напоминали семью. Он был смышлёным  мальчиком. В школе хорошо успевал. Я даже пару раз помогал ему с домашним заданием.

Все было прекрасно. И я решил отложить свои рассуждения о глубинном смысле в сторону. Потому что то, что  происходило со мной, действовало лучше, чем алкоголь.

Я так же забывал обо всем, но похмелья не было.

И было очень спокойно на душе.

Пока...

Мать не узнала о том, что ее сын ночует у постороннего мужчины каждый вечер.

 В подробности она вдаваться не стала. Она просто пришла ко мне домой и, молча взяв его за руку, ушла, не  сказав ни слова.

…

Прошла еще пара месяцев до того как произошло судьбоносное для меня, как я думал, событие.

Я перестал пить. И перестал думать. Я стал делать.

Молча. Помогая чем можно было всем окружающим людям.

И делал это, не афишируя своим благородством. А еще я старался не думать, что делаю это ради себя. Я просто что-то делал.

И вскоре почти понял, зачем мне это нужно...

Мы, так или иначе, влияем друг на друга: поступками, словами, отношением. Мы меняем друг друга.

 И доброта так же является нашим влиянием на окружающих. Но только тогда, когда мы позволяем ей стать частью нашей личности.

В мое сердце глубоко врезались слова одного древнекитайского философа: «ты можешь считать себя добродетельным человеком только тогда, когда не совершил ни одного злодеяния, если же ты совершил хоть один злой поступок, ты не можешь зваться благородным».

Сначала я воспринял их неправильно. Потому как подумал, что это слишком самонадеянно утверждать о том, что ты идеален. Ведь каждый из нас хоть раз, но сдался под натиском зависти, злобы, превосходства, ревности…

А потом понял. Если ты оправдал себя хотя бы раз, то оправдаешь себя еще миллион.

Потому как контролировать себя нужно постоянно.

Да, нельзя быть идеальным. Но можно признать обратное и творить все, что вздумается. А можно стремиться к тому, чтобы быть тем, кем ты хочешь быть. И не столько прощать себе слабости, сколько не останавливаться в их уничтожении.

Я понял это в тот момент, когда спустя все это время, заметив меня на одной из улиц, Артём бежал ко мне, распахнув свои детские объятия. Он плакал. И он был рад. Я знал это.

Потому, я побежал ему навстречу.

Потому, я, счастливый схватил его и оттолкнул в сторону.

Потому, я не почувствовал боли когда меня сбил грузовик, предназначавшийся мальчику у которого все еще только начиналось.

Потому, я был горд не собой. Я был горд им.

Потому что знал, что этот поступок сохранит жизнь замечательному человеку. 

Потому,  улыбаясь  на распростертом красно-теплом тротуаре, я почувствовал, как жизнь растекающаяся счастьем по моим конечностям испаряется добротой  на благо всего человечества. Испаряется моей душой.

Мне было жаль только одного.

Я не узнал о том, что мать Артема, услышав о моем поступке, и о всем, том что происходило на самом деле, долго и молчаливо сидела в своей отслаивающейся обоями комнате, и думала о том, что ей хочется быть рядом со своим сыном гораздо чаще.

Что она выгнала постоянно пьющих и нескончаемых «отчимов», переехала в хорошую квартиру, а на заработанные деньги смогла отдать своего сына в платную школу, в которой он смог получить хорошее образование.

Я так и не узнал о том, что Артём, поступил затем в один из самых лучших университетов страны и стал поистине мудрым политиком, который мог совмещать моральный долг перед собой и жажду жить хорошо.

И я не узнал о том, что благотворительный фонд, который он основал, помог тысячам детей из неблагополучных семей, посмотреть на этот мир глазами тех, кто не отчаялся из-за  жестокости. И своей и чужой.

 И помог им стать лучше, а, значит, и стать самими собой.

Нельзя гнаться за уровнем моральности, и нельзя сказать, что один человек добрее другого на определенное количество.

Можно только спросить себя: «Готов ли я всем своим сердцем принять то, что есть вокруг, а потом все равно  сделать это  чуточку добрее. И не потому что так говорят остальные, и не потому что, у меня плохое настроение, а потому что я могу помочь кому –то поверить в маленькое чудо.- Чудо Быть Человеком…».