Дом и впрямь сохранил тепло. Оставив лыжи в сенях, она ввалилась в дом, сбросив на пол карабин, привалилась к печи спиной, прикрыв глаза… Через какое-то время обильно налипший на одежду снег начал таять, даже послышалась капель. Снаружи едва слышно шумел лес, ветер тоненько подвывал в щелях на крыше. Эта первобытная мелодия вгоняла в лёгкое забытьё, тело горело под одеждой, почти утратив границы. Не хотелось двигаться вообще – она дома, она в тепле, а раз так, то и неважно, что сон вот-вот свалит её не на кровать, а на пол. Это несущественные мелочи. Лучше бы конечно на лежанку печи забраться, прогреться, как следует во избежание других болячек. Но и так сойдёт, этой толики тепла хватит.
Стрийя ещё успела почувствовать, как тело мешком завалилось набок, как глухо стукнула по полу голова в шапке рысьего меха. Мир ушёл, оставив вместо себя уютное, чуть жгучее тепло.
Первыми пришли звуки шагов – мягких, неторопливых. Вторым – ощущение скованности во всём теле. С третьим пришлось сложнее – веки не желали разлепляться.
Пока она спала, а точнее, пребывала в блаженном забытьи, кто-то раздел её до исподнего, уложил на кровать и спеленал её же одеялом из овечьих шкур, запах которых кисловато свербел в носу.
Веки-таки разомкнулись. Баба Маня, вопреки почтенному возрасту высокая, даже статная, хозяйничала в доме, и, походу, уже давно – чувствовался жар раскочегаренной печи, ароматно тянуло супом, а ещё травами и еловым отваром.
Сквозь инеистые узоры на стёклах пробивались лучики утреннего солнышка. Стрийя улыбнулась им – сквозь мёртвящий саван, которым зима укрыла природу, неутомимо пробивалась робкая улыбка неугасимой жизни, безмолвно твердивший, что вновь придёт её черёд.
- Ну что, хворая, поправляться будем? – насмешливо спросила баба Маня, бросив тень на кровать. Стрийя повернула к ней чугунную, неподъёмную голову.
- Я бы рада, - вздохнула она. – Да ведь не отпускает, зараза…
- Ну, с этой хворью я тебе не помогу, не сильна, а вот чтоб от воспаления не загнуться, с этим подсоблю. Сперва отвара натощак, а потом и супчика можно…
- Меня и твой супчик, бабушка, на ноги поднимет, - заверила Стрийя.
- Не спорь, - строго сказала баба Маня. – Дело ведь говорю… Теперь представь, что ты маленькая, потому как с ложечки тебя поить сейчас буду.
- А можно мне тогда как маленькой покапризничать? – Стрийя плаксиво скуксилась.
- Нельзя, - отрезала баба Маня. – А то ремня всыплю.
Стрийя всхлипнула пару раз и послушно открыла рот, зажмурив глаза. Но оказалось не так противно – сквозь ядрёную горечь полыни и хвои и ещё чего-то, столь же противного, она почувствовала вкус меда. Знахарка аккуратно вытащила ложку из её рта и зачерпнула новую порцию.
- Вот так, милая, вот так, - приговаривала почти как над маленькой. – С ложечки-то лучше, тело быстрее усвоит, когда малыми толиками. Кушать хочешь?
Стрийя кивнула, не в силах ответить – сладко-горький отвар кривил и завязывал лицо в узел.
- Сейчас, ещё пара ложек – и будем кушать. Ложечку – ам! Умничка!
Бабушка не любила рассказывать о себе, о том, где жила ранее и что делала. Была ли у неё семья, дети, внуки? И если да, то что с ними случилось?
- Последнюю давай, - подбодрила Стрийю знахарка. – Опять мыслями улетела?
- К себе прислушиваюсь, - соврала Стрийя, мимолётно глянув в лицо бабушке. Наверно, в молодости она была очень красивой – годы не отняли остроты и отточенности черт ныне сухого, осунувшегося лица, не разбавили стариковской мутью черноту глаз. Седая коса змеилась из-под платка, падая ниже спины, а движения ничуть не отдавали немощью лет, налитые величавой плавностью, какой-то даже аристократичностью – Стрийя видала пару таких образчиков лет так восемь назад, когда они проезжали через деревню. Уж не родственники ли её? А почему бы и нет, отняли поместье (или что там у аристократов?), вытурили, вот и нашла себя образованная, знаткая женщина в лесной глуши в образе знахарки с таким неподходящим именем.
Пока Стрийя фантазировала, баба Маня убрала горшочек, в котором ещё оставалась добрая половина полезной отравы, после чего достала с печки деревянный ушат, куда щедро плеснула горячей воды из чугунка, вынутого из печи. Стрийе это не понравилось.
- Ноги греть будем, - предупредила она. – Сядешь, в одеялко завернёшься, я тебя попотчую супчиком, а ты ножки погреешь, чтоб болячку додавить в зародыше.
- Не сварятся ноги-то? – с опасливой усмешкой спросила Стрийя.
- Не успеют, - пообещала баба Маня, без труда перенеся ушат к кровати. Быстро заголила ей ноги по колени, помогла принять сидячее положение. Стрийя не сопротивлялась – руки у пожилой знахарки оказались деревянно-жёсткие, сильные, подавляющие любое сопротивление.
- Я, вообще-то, зимой каждое утро по снегу босиком хожу, - заметила Стрийя, собираясь с духом. – Да и закалённая сама по себе…
- Ну-ну, - загадочно хмыкнула баба Маня, тут же сказала. – То, что ты не хрипишь сейчас, заслуга не твоя… Спина не горит?
- Нет, - мотнула головой Стрийя.
- Ну да, сутки ж прошли, - кивнула знахарка. – Я вот как чуяла, когда тебя пошла проведать. Ты тут у печи лежала, тебя знобило всю… Пришлось раздеть, растереть как следует, пошептать, закутать потеплее. Это сейчас ты живёхонька – а знобило тебя порядком.
- Сколько это я провалялась? – удивилась Стрийя.
- С позавчерашнего вечера… Тебя на охоте прихватило? Да ноги-то опусти уже, вода стынет.
Шипя, фыркая кошкой, Стрийя опустила ноги в кипяток, выпрямившись, вытянувшись от жгучей боли, хлынувшей под кожу, в кости.
- Д-д… дха… - выдавила она из себя, качаясь, точно шаман в камлании. – На охоте прихватило… Аййййй…
- Вытаскивай, пусть отойдут немного, - смилостивилась знахарка.
Стрийя прямо-таки выдернула ноги, поспешив прижать стопы к прохладным доскам пола, уронила голову на костистое плечо бабы Мани, тяжело дыша. Н-да, подумала она, что-то я и впрямь раскисла, блин…
- Не помнишь, отчего свалилась? – спросила знахарка, погладив её по голове – рука неожиданно сделалась по-матерински мягкой, заботливой.
- Не-а, - Стрийя вздохнула с сожалением.